Иван Толстой: Начнем с разговора о шикарной жизни. Недавно в Москве вышла новая книга Лены Лениной «Элита Франции». В аннотации сказано: «Лена Ленина, модная писательница, живущая в Париже, в своем путеводителе по Франции класса «Люкс» познакомит вас с миром роскоши французских миллиардеров и аристократов, с бытом и увлечениями представителей французской «Рублевки», с закрытым миром французского JET-SET, с лучшими французскими достопримечательностями и произведениями искусства, ресторанами, дворцами, закрытыми секс-клубами, с Каннским фестивалем, самыми дорогими морскими и лыжными курортами и SPA, самыми

большими яхтами и частными самолетами звезд».

Наш корреспондент Дмитрий Савицкий взял интервью у Лены Лениной по телефону. Его собеседница отдыхала в этот день в Куршевеле.

Дмитрий Савицкий: Кого вы имели в виду, когда писали вашу книгу, какого читателя?

Елена Ленина: Безусловно, я писала для всех. Мне казалось, что все люди, даже те, кто никогда не выезжал за границу во Францию с удовольствием прочтут краткий светский справочник о том, что есть самого лучшего во Франции, в Париже, на Лазурном Берегу и в Куршевеле. Тем, кто часто бывают и приезжают, было бы во много раз интереснее. Я уже много лет живу во Франции, и так получилось, что я знаю те вещи, которые не все знают. Я провела серьезную аналитическую работу, прежде чем написать эту книгу, поэтому мне казалось, что эта книга должна быть интересна всем.

Дмитрий Савицкий: Все-таки, для людей, которые не обладают миллионами и миллиардами это немножечко дразниловка.

Елена Ленина: Для того, чтобы приехать во Францию не нужно иметь ни миллионы, ни миллиарды. Иногда путевки стоят всего 300 долларов, на уик-энд.

Дмитрий Савицкий: Если в мир богатых попасть, будучи привлекательной и смекалистой женщиной, не так уж трудно, в мир аристократов попасть гораздо труднее. У вас был какой-то свой проводник?

Елена Ленина: У меня были тысячи или миллионы проводников, которые открывали передо мной двери, потому, что я очень хотела туда попасть. Вы знаете, существует масса людей, которым сколько не открывай эту дверь, так они туда и не находят силы и способности войти. А некоторые пролезают даже в замочную скважину. Я думаю, что все зависит от желания познать то, что находится за дверью.

Дмитрий Савицкий: В таком случае, в чем секрет? У вас есть какая-то секретная отмычка?

Елена Ленина: Мне просто очень хочется, а я обычно настойчиво добиваюсь того, чего мне очень хочется.

Дмитрий Савицкий: Понятно. То есть вы - опасная женщина, которая вызывает вокруг себя ситуацию, от которой многим отказаться невозможно?

Елена Ленина: Нет, я милая, пушистая. Но мне просто очень любопытно. Мне кажется, что у меня мозг не потерял вот этой детской впитываемости, и я, таким образом, развиваюсь. Главное - не потерять вот этой жажды познания.

Дмитрий Савицкий: Вы просто счастливый человек!

Елена Ленина: Счастливых людей не бывает. Я думаю, что я стала сильной, или, как мне кажется, чуть-чуть сильнее, чем некоторые только потому, что я так много пережила.

Дмитрий Савицкий: Ваша книга получилась как некий гид. Как же вы собирали материал?

Елена Ленина: Помимо того, что у меня есть собственный личный опыт и возможность доступа к литературе в интернете в читальных залах, у меня есть еще масса друзей, которых я опрашиваю. Каждый раз, когда я оказываюсь в какой-то компании приличных людей, особенно, если это аристократы или очень крупные бизнесмены, я всегда их спрашиваю: «А какое, на ваш взгляд, самое замечательное место для каникул, или самый лучший отель, или самый лучший ресторан?». И вот посредством таких мини интервью, ежедневных и ежечасных, в течение шести месяцев собиралась информация для этой книги.

Дмитрий Савицкий: Трудно ли быть молодой, красивой, богатой, чрезвычайно энергичной женщиной в Париже, где, в целом, такие две замечательные вещи, как богатство и красоту, прячут?

Елена Ленина: Не знаю, не пробовала. Мне кажется, что то, что я пробовала, это быть ежедневно борющейся за каждый кусочек хлеба и ежедневно доказывающей, что ты не верблюд, ежедневно доказывающей, что блондинка - это не предмет интерьера, а это нормальный потенциальный деловой партнер. Вот такому человеку жить не трудно.

Дмитрий Савицкий: То есть, вам приходится, в какой-то мере, испытывать на себе давление чисто парижского мачизма?

Елена Ленина: Мне приходится испытывать и нечто похуже. Потому что мачизма гораздо больше в России.

Дмитрий Савицкий: У вас феноменальная энергия и мужчины должны вас, в каком-то смысле, бояться.

Елена Ленина: Есть у меня своя теория на этот счет. То есть, есть мужчины, которые слабее женщины, те, может быть, ее и боятся. Достаточно много еще на земле мужчин, которые сильнее меня, значит, они меня не боятся.

Дмитрий Савицкий: Вы с детства знали французский язык, вы его рано выучили. Поэтому мой вопрос: почему вы выбрали Париж, а не, скажем, Лондон, в первую очередь, это связано с языком?

Елена Ленина: С одной стороны - да, с большей легкостью благоустройства. Потому что когда ты приезжаешь в совершенно чужую страну, тебя здесь никто не ждал, никто не помогает. Все эти мелкие бытовые вопросы или крупные административные, приходится решать и, зная язык, это гораздо легче. Хотя я, мне кажется, настолько стрессоустойчива, что отправь меня сейчас в Никарагуа, я думаю, что и там бы как-нибудь справилась, на пальцах объясняла, что мне нужно. А что касается Лондона, он у меня еще впереди. Я сейчас собираюсь туда.

Дмитрий Савицкий: Вам надо просто школу выживания открывать. Вы живете во Франции или вы живете на русском острове во Франции?

Елена Ленина: Я, к сожалению, очень мало общаюсь с русскими во Франции, потому что тогда нет смысла уезжать. Хотя есть русские в России, есть русские во Франции, это две разные вещи, а есть французы во Франции, и это уже третья особенность. Ни для кого не секрет, что те люди, которые живут во Франции десятилетия и не знают языка, вынуждены общаться в этой русской диаспоре, которая сама в своем соке варятся. Но эти люди не могут добиться большого успеха.

Дмитрий Савицкий: Справедливо. Эти люди никуда не уехали. Я прошу вас пять ответов, очень коротких, в одно слово или в одну фразу. Ваше любимое времяпровождение?

Елена Ленина: Чтение с поеданием фруктов.

Дмитрий Савицкий: Ваши любимые духи?

Елена Ленина: Lancome « Poeme »

Дмитрий Савицкий: Марка машины?

Елена Ленина: Мерседес.

Дмитрий Савицкий: Музыка?

Елена Ленина: Моего композитора.

Дмитрий Савицкий: Как его зовут?

Елена Ленина: Его зовут Олег Попков.

Дмитрий Савицкий: Ваш любимый писатель, поэт или ваша любимая книга?

Елена Ленина: В последнее время я очень люблю современных французов, и я бы назвала Патрика Бессона «Богатая женщина».

Дмитрий Савицкий: Знаете ли вы, что в книге одного из трех самых знаменитых авторов антиутопий ХХ века -Оруэла, Замятина и Хаксли, - в романе последнего « Brave New World », в седьмой главе действует дама по фамилии Ленина?

Елена Ленина: Нет, не знаю. А там есть некоторая связь со мной?

Дмитрий Савицкий: Я вас довольно плохо знаю, чтобы вам честно ответить. Также у Даниила Хармса, по-моему, в одной из пьес или в рассказах мелькает Ленина. По этому поводу я хотел бы вас спросить: во всех смыслах, мешает вам или не мешает ваша фамилия?

Елена Ленина: Я думаю, что в случае, когда я встречаюсь с ярыми антикоммунистами - да. Может и мешать. Во всех остальных случаях это, наверное, должно помогать. И потом вы знаете, человек облагораживает имя, а не имя облагораживает человека.

Дмитрий Савицкий: Последний вопрос. Ваши планы на ближайшее будущее?

Елена Ленина: У меня выходит на днях в России книга «Как соблазнить любого мужчину».

Дмитрий Савицкий: Ноу хау!

Елена Ленина: Некоторые знания. Изучала тщательно вопрос. Кстати, было очень забавно изучать этот вопрос.

Дмитрий Савицкий: То есть, на практике?

Елена Ленина: В теории, безусловно. Вторая книга, которая выходит ко дню Святого Валентинина во Франции - «Соблазнить по-русски». Я пишу уже две новые книги для русского читателя. Это книга о высокой моде и автобиографический роман.

Иван Толстой: В любой стране есть страстные поклонники России и всего русского. О судьбе Уго Арлотто –неаполитанского толстовца – рассказывает наш корреспондент в Италии Михаил Талалай.

Михаил Талалай: Несколько лет тому назад мне довелось познакомиться с одной милой синьорой из Флоренции, по имени Флавия Арлотта. В беседе выяснилось, что ее мама – русская, а отец принадлежал к редкой породе итальянских толстовцев. Конечно, я заинтересовался подобной генеалогией и после нескольких встреч и переписки воссоздал, хотя бы в общих чертах эту необычную семейную историю.

Отец флорентийской синьоры, Уго Арлотта по своему формированию принадлежал к свободолюбивой и космополитичной неаполитанской интеллигенции. Ему были близки поиски социальной справедливости, неприятие косного буржуазного мира. Окончив образование в привилегированной школе, дальнейшее обучение он продолжил самоучкой, стремясь избежать привычных схем. Неспокойный по характеру, он много путешествовал, стараясь познать другие культуры и найти некий общий ключ к человеческому прогрессу. В знаменитой своим свободолюбием Швейцарии он познакомился с очаровательной московской дамой, уже разведенной. Молодая русская была так не похожа на тогдашних итальянских девушек (даже оставив в стороне особенности славянской красоты). Она много путешествовала одна, интересовалась политикой и так же, как Уго Арлотта, мечтала о переустройстве мира.

Увлекшись москвичкой, Уго оставил свой теплый неаполитанский край и уехал в Россию. Только что отгремела русская революция 1905 года. O бщество бурлило: страстно обсуждались этические декларации властителей умов, в первую очередь, Льва Толстого. Живой и восприимчивый Арлотта быстро освоился в новой, казалось бы, чуждой среде, но близкой к итальянцам по своему непосредственному, открытому отношению к миру. Также быстро он выучил непростой русский язык - конечно же, благодаря фундаментальному лингвистическому методу - совместной жизни с носителем иностранного языка. Не лишенный литературного таланта, итальянец стал писать регулярные корреспонденции в неаполитанскую газету «Giornale d'Italia»: о послереволюционной обстановке, о новых именах в культуре и политике России.

Из современных ему русских писателей он выделял в первую очередь Льва Толстого, близкого и своим учением о непротивлении злу насилием. Заручившись необходимыми рекомендательными письмами (попасть к Толстому было нелегко), в октябре 1907 года Арлотта прибыл в Ясную Поляну. Два дня, проведенные в гостях у писателя, стали одним из его самых ярких воспоминаний жизни и значительно повлияли на его мировоззрение.

По материалам своих бесед с Толстым Арлотта написал обширный материал «В Ясной Поляне».

Великий русский писатель поделился своими воспоминаниями об Италии, рассказав о посещении Неаполя, который досадил ему грязью, и мнением об итальянской литературе, слегка пожурив Данте Алигьери. Основную часть интервью заняли вопросы справедливого устройства общества, смертной казни, крестьянского труда. Арлотта взял также интервью у супруги писателя, Софьи Андреевны, рассказавшей о распорядке дня Толстого, о его привычках.

Уго продолжал жить в Москве, занимаясь журналистским и переводческим трудом. В его личной жизни произошла большая перемена. Познакомившись с местной художницей Еленой Альбрехт фон Бранденбург, он страстно в нее влюбился, оставил предыдущую даму-москвичку и соединился с Еленой браком.

Елена принадлежала к тем обрусевшим немцам, которые только лишь в своих фамилиях сохраняли нечто германское. Веселая порывистая женщина имела большой артистический дар: она много работала в жанре живописного портрета, но особенно любила скульптуру, где делала большие успехи.

После свадьбы перед самой революцией 1917 года, очень вовремя молодожены уехали в Италию, в Сорренто. У них родилась дочь Флавия, моя нынешняя флорентийская знакомая.

Отец Флавии продолжал переводить русских литераторов, стараясь жить и действовать в духе Толстого, мать занималась скульптурой.

Между тем, на семейство надвигалась драма. Увлекающаяся Елена полюбила другого мужчину, и после некоторого периода мучительных колебаний решила оставить Уго Арлотту. Тот, однако, не позволил ей взять с собою дочку. Так москвичка навсегда оставила Италию, переехав вслед за своим новым мужем в Румынию.

Все на вилле в Сорренто напоминало счастливые года совместной жизни, так резко прервавшейся. Это память саднила чувствительную душу Уго, и он продал свое разоренное семейное гнездо и уехал во Флоренцию, Некогда оживленная вилла была бездумно разобрана и на ее месте выросла современная гостиница.

Когда Флавия решила посетить места своего великолепного детства в Сорренто, она их попросту не нашла.

Иван Толстой: Любители джаза Европы и Америки простились с одним из музыкальных кумиров. 12 января на 70-м году жизни скончалась известная американская пианистка, органистка и арфистка Элис Колтрейн – вдова великого саксофониста Джона Колтрейна. Ее кончина особенно опечалила английских джазфанов; объявленный в Лондоне концерт квартета Элис Колтрейн отменен, а в британских джаз-клубах прошли посвященные ее памяти джем-сешнс. Во время своего последнего приезда в британскую столицу Элис Колтрейн дала интервью джазовому критику Ефиму Барбану.

Ефим Барбан: В одном из крупнейших концертных залов Лондона, Барбикан-холле, вывешено объявление, в котором администрация с прискорбием сообщает об отмене концерта Элис Колтрейн и просит купивших билеты сдать их в кассу. Несостоявшийся лондонский концерт должен был стать первым выступлением Элис Колтрейн в Европе за много лет. Лишь осенью прошлого года вдова Джона Колтрейна возобновила концертную деятельность, выступив в ноябре в Сан-Франциско с новым квартетом, куда вошли ее сын Рави Колтрейн (как и его отец, играющий на тенор-саксофоне), басист Чарли Хейден и ударник Рой Хейнс.

Профессиональная карьера Элис Колтрейн, чья девичья фамилия Маклеод, началась в Детройте в начале 60-х. Поначалу она исполняла на рояле музыку, которую вполне можно было отнести к джазовому мейнстриму. Поворотным событием ее артистической жизни стала встреча с Джоном Колтрейном, за которого она вышла замуж в 65-м году, Тогда же она заменила в его квартете ушедшего пианиста Маккоя Тайнера. После этого в музыке Элис Колтрейн – не без влияния мужа – наметился резкий поворот к джазовому авангарду, который совпал с обращением в индуизм.

Элис даже сменила имя на Свамини Туриясангитананда, хотя выступать продолжила под прежним именем. Восточный мистицизм и индуизм оказали огромное влияние на музыку этой незаурядной пианистки, которая начала играть также на органе и арфе, став одной из очень немногих арфисток в джазе. По сути дела с этого времени и до самой кончины Элис Колтрейн исполняла этно-джаз, в котором были сплавлены фри-джаз, афроамериканский музыкальный фольклор и традиционная индийская музыка.

В середине 70-х Элис в память о скончавшемся в 67-м году муже основала в Сан-Франциско индуистский ашрам, где во время молитвенных ритуалов звучит музыка позднего Колтрейна. У Элис с Джоном Колтрейном родились трое сыновей, и все они стали джазовыми музыкантами. Первенца Элис и Джон назвали в честь своего друга индийского исполнителя на ситаре Рави Шанкара. Рави и Орин стали саксофонистами, а погибший в 82-м году в автомобильной катастрофе Джон-младший был ударником. В конце 80-х Элис Колтрейн начала проводить ежегодный джазовый фестиваль, посвященный памяти Джона Колтрейна, на котором присуждались премии и стипендии молодым музыкантам. Последние годы жизни она всё реже играла на рояле и всё чаще на арфе и органе, что еще больше сближало ее джаз с эстетикой индийской музыки.

До того как стать джазовым музыкантом Элис Колтрейн изучала и исполняла классическую музыку и готовилась к карьере концертирующей пианистки. Поэтому, когда я встретился с ней в Лондоне, то поинтересовался у нее, испытывала ли она влияние русской музыки.

Элис Колтрейн: Прежде всего, музыки Стравинского и Римского-Корсакова. Их влияние было очень важным для меня. Для меня их музыка всегда была источником музыкальной мудрости и знания.

Ефим Барбан: Были ли у вас другие источники вдохновения?

Элис Колтрейн: Прежде всего – это Джон Колтрейн. На протяжение многих лет я восхищалась его музыкой – еще до того, как мы встретились. Уже тогда я глубоко уважала его за его гениальность, за творческие способности, за его ум. Он был одним из самых важных источников моего вдохновения.

Ефим Барбан: Относитесь ли вы к своей музыке как к своего рода духовному посланию? И если да, то что вы стремитесь передать с ее помощью?

Элис Колтрейн: Умиротворенность, благоговение перед Высшим Существом, перед Богом. И благочестие.

Ефим Барбан: Для многие музыкантов и слушателей музыка Джона Колтрейна стала не просто музыкой, а явлением, выходящим за музыкальные пределы...

Элис Колтрейн: Да, конечно. Он достиг высоких пределов. Во всем, чем он занимался, был момент трансцендирования – перехода за пределы обыденного мира. А в последние годы жизни Джон достиг уже пределов, лежащих по ту сторону музыки. Он стремился к более высоким пределам звучания, жизни, выразительности и творческой свободы. И несомненно, что его музыка была чем-то большим, чем просто музыкой, потому что эта его устремленность выносила его очень далеко. Он уходил за пределы музыкальных стандартов и музыкальной техники – всех этих музыкально-технических процедур. Его музыка была духовным посланием, в ней ярко отразился его поиск высших оснований жизни и духа – чего-то запредельного, чего-то лежащего за пределами человеческой ограниченности.

Борис Парамонов: Ростислав Андреевич Фадеев (1824 – 1883) – крайне интересная фигура русского прошлого, можно было бы сказать, начисто забытая, если б не книга о нем, вышедшая в Волгограде в 1998 году (я этой книги не читал, но испытал приятность, узнав о ее существовании). О Фадееве следует если не помнить, то иногда вспоминать: он был величайшей редкостью в русском культурном арсенале – генерал-политолог. Это ли не Европа! Вы, нынешние, нут-ка!

Да и биография его необычна: много лет прослужив на Кавказе, он потом прославился участием в борьбе сербов против Оттоманской империи, еще до вступления России в войну: генерал-доброволец, как Черняев. Потом выкинул совсем эксцентричный трюк: принял пост военного министра при египетском хедиве, но отказался от него, когда хедив задумал войну против православных эфиопов. Помимо общезначимых мотивировок – хедив был потенциальным врагом турок, - в этом можно увидеть интересный след дворянской архаической психологии: самостоятельность, нежелание идти всю жизнь на поводу у царя, у центральной власти.

Эта черта по-другому сказалась в публицистической деятельности Фадеева. Он автор двух книг: «Русское общество в настоящем и будущем» (1874 г.) и «Письма о современном состоянии России» печатавшиеся в газете с апреля 1879-го по апрель 1880 года. В обоих сочинениях содержится внятное выражение политических взглядов Фадеева.

Они были резко неординарны. Современники отнеслись к Фадееву как к типичному дворянскому реакционеру, недовольному реформами царствования Александра Второго, но это далеко не так. Фадеев отнюдь не крепостник, мечтающий о возврате старых порядков, крепостное право он называет болезненным наростом русской истории. Его критику вызывают другие реформы – земская и судебная, отчасти и военная, ибо все они были внесословными, были направлены на общество в целом. И вот такая направленность, считал Фадеев, - ошибка реформ, ибо общества в России нет. Реформы безадресны и продиктованы исключительно соображениями идеологического порядка. Они ориентированы на некие абстрактные идеалы, которым поддалась не только либеральная интеллигенция, но и сама власть.

«В чем же состоит этот идеал? Увы, это можно сказать в двух словах: всё содержание его не превышает нескольких десятков либеральных общих мест, занесенных к нам красноречием европейских политических партий. Для наших либералов важны слова и названия, а не дело. (…) Она (то есть «либеральная сторона») сохраняет целиком старинную мифологию метафизических существ, либеральных отвлеченностей … идеал ее – не какая-либо действительность, а либерально-аллегорический Олимп».

Фадеев увидел, что в России нет того, что на современном языке называется социальной стратификацией. Русское общество – это студень. Любая кристаллизация идет вокруг некоего необходимого стержня, а таким стержнем в России может быть исключительно дворянство: класс, во-первых, культурный, во-вторых, обладающий всё же некоторым опытом сословного самоуправления. Важно также, что дворянство в России – это открытый, а не замкнутый класс, это, как сказали бы сегодня, «меритократия» – возвышение заслугой, а не только потомственной привилегией.

Вот за это и посчитали Фадеева дворянским реакционером. Само упоминание слово «дворянство» в не до конца негативном контексте посчитали реакционным. Это как у Достоевского в «Бесах»: нигилист, споря с отставным, то есть носящим штатскую одежду, генералом, говорит, раз вы с этим не согласны, то вы генерал.

Но Фадеев отнюдь не был таким генералом, который «государю своему служил». Он вроде Чацкого: служить бы рад, прислуживаться тошно. Его мировоззрение – это некий синтез англомании и славянофильства, что в сущности почти одно и то же. Английский элемент – это постепенно осуществляемый союз потомственной аристократии со всякого рода меритократией, в том числе промышленной и торговой буржуазией (открытость русского дворянства у Фадеева). А славянофильский элемент – опора власти на земщину, то есть самоуправляемые слои общества, «земли». Фадеев говорит даже о Земских соборах как необходимом элементе власти. Необходимо окончательное избавление от созданных еще Петром бюрократических порядков управления, то есть от чиновничества всякого рода (звучит весьма актуально).

«Последовательный ход истории ставит перед Россией вопрос не об источниках власти, а о перенесении центра государственного тяготения с обветшалой табели о рангах на самую почву, на землю».

Пока у власти не будет опоры на здоровые и организованные силы общества, она будет бороться с нигилистическими революционерами исключительно полицейскими, «механическими», как говорит Фадеев, мерами. Вторую свою книгу Фадеев писал уже в разгаре революционного террора. И вот что он там писал:

«Зло притаилось, можно сказать, в нравственных пустотах нашего государственного строя… нигилизм воззвал исключительно к беспочвенным людям, какие есть везде, и положил зародыш мелкой, но сплоченной группе людей в разъединенном обществе … красный кружок был у нас единственной связной группой… Наш упадок совершится постепенно, не вдруг, но совершится непременно. Кто тогда будет прав? Решимся выговорить вслух: одна из двух сил – или русская полиция, или наши цюрихские беглые с их будущими последователями. Судьба России, лишенной связного общества, будет со временем поставлена на карту между этими двумя партнерами».

Одним словом, Ленин в Цюрихе. И в февральской революции 17-го года как раз и осуществился предвиденный Фадеевым сценарий.

Интересно, что во второй своей книге Фадеев уже не писал о дворянстве как возможном стержне кристаллизации русского студнеобразного общества. Но он не увидел настоящего такого стержня – крестьянства, когда, вырванное из плена общинной жизни, оно станет многочисленнейшим классом мелких собственников, то есть становым хребтом среднего класса. Это, как известно, проект Столыпина.

Этого Фадеев не увидел, потенциального плюса не разглядел. Но зато он хорошо увидел многие минусы, и по сию пору значимые в России: произвол бюрократии, бессильное общество и бессильного в сущности царя, держащегося исключительно привычным мифом.

Иван Толстой: Познаньский Театр Восьмого дня готовит спектакль, основанный на делах спецслужб, заведенных в советские времена против его актеров. Театр был известен тем, что делал постановки по стихам Анны Ахматовой и Осипа Мандельштама, что не приветствовалось даже в Польше. Рассказывает Алексей Дзиковицкий.

Алексей Дзиковицкий: Цитата из программного заявления труппы в начале 70-х годов, когда творческий коллектив был окончательно сформирован:

«Наш девиз прост: быть недоверчивыми по отношению ко всему, что есть в нас, и пробуждать это недоверие в других. Театр должен... разоблачать фальшь, которую мы все собираем внутри себя, срывать маски с иллюзий, показывать наши лица. И смысл того, что скрывается за собственными словами, хорошо звучащими лозунгами, банальными знаками, которые мы используем по привычке, из-за лени или страха... Для нашей труппы самым важным является то, что чувствуют все и везде... Своей общественной силой и значением они дают вдохновение к созданию коллективных импровизаций через театр, которые превращаются в провокационные вопросы, дают возможность, путем нарушения табу, вызвать шок у зрителя, дать ему возможность пережить состояние, в котором оказывается человек, лицом к лицу столкнувшийся со скрываемой правдой».

Представления «Театра восьмого дня» пользовались огромной популярностью у зрителей, и власти побаивались открыто запретить труппе работать, однако на всех членов творческого коллектива службы безопасности завели дела.

Многих шантажировали и, в конце концов, при помощи угроз и запугивания даже заставили покинуть страну. Труппа нередко выступала в костелах, подпольных клубах.

Уже более чем через 10 лет после падения коммунистического режима в Польше, когда «Театр восьмого дня» получил признание и многочисленные награды в Польше и за границей, Институт национальной памяти передал театру документы спецслужб, собранные на актеров. Актеры признают, что их изучение не было легким – тем не менее, этот процесс, по словам директора театра Евы Вуйцяк, вызвал у труппы желание поделиться со зрителем содержанием папок коммунистической охранки – так появился спектакль «Дела».

Ева Вуйцяк: Меня это просто развеселило, показалось настолько необычным и удивительным, что я сказала сама себе – нет, это нужно показать, этим нужно поделиться. Об этом ведь никто не говорит, никто не показывает такого лица спецслужб.

Алексей Дзиковицкий: Спектакль «Дела» в самом театре называют «театрально-документальным экспериментом». Говорит актер «Театра восьмого дня» Тадеуш Янишевский.

Тадеуш Янишевский: Спектакль этот является для нас самих экспериментальным. Мы привыкли к другим театральным формам. А здесь мы касаемся формы документального театра.

Алексей Дзиковицкий: На сцене звучали фрагменты отчетов офицеров спецслужб, в которых театр обвинялся даже «в антигосударственной деятельности, цель которой разрушить существующий общественно-политический порядок». Сотни страниц, десятки папок, анкеты, характеристики нашелся даже «театрологический анализ».

Зритель: «Это невозможно, тотальная бессмыслица», - так говорили, комментируя то, что спецслужбы следили за актерами, молодые жители Познани, пришедшие на премьеру.

Алексей Дзиковицкий: Для зрителей старшего возраста ничего необычного в этом не было, ведь актер, тем более актер популярный, личность публичная, к словам которой прислушиваются нередко большие аудитории. А если этот актер еще и пытается заставить зрителя мыслить и смотреть критически на окружающую действительность, то это уже настоящий «антиобщественный элемент». Именно так к актерам и относились офицеры спецслужб ПНР, которые вели их дела. Говорит актер «Театра восьмого дня» Марцин Кеншицкий.

Марцин Кеншицкий: Было ли у нас ощущение того, что мы сваливаем этот строй? Нет! Но, как мне кажется, что в начале любой революции никогда не известно, что это собственно революция, которая снесет какой-то один строй и установит новый.

Алексей Дзиковицкий: Авторы спектакля подчеркивают, что кроме простой констатации того, что написано в документах спецслужб хотели показать душевные терзания, моменты морального выбора, перед которым оказывались и те, кто составлял эти акты, и те на кого они составлялись.

«Мы хотим показать молодых людей, мечтателей, пламенных артистов, которые ищут границы и формы проявления своих идей, которые, читая великую литературу, не могут смотреть со стороны на важнейшие вопросы, которые эта литература ставит, людей, которые страдают из-за злого мира. И тех, служителей системы, которые были полны презрения или, по крайней мере, чувства превосходства – ведь на их стороне власть. Власть, которая знает и по-своему расшифровывает метафоры, фабрикуя на их авторов фальшивые уголовные дела», – говорится в аннотации к спектаклю «Дела».

Вспоминает актер Театра восьмого дня Адам Боровский.

Адам Боровский: Наше общее отчаяние в то время спасала нас от своеобразной паранойи, что, мол, за нами следят, что вот нас сейчас нас возьмут сейчас и убьют. Тем не менее, все это мы на самом деле ощущали.

Алексей Дзиковицкий: Директор театра Ева Вуйцяк говорит, что целью спектакля было показать, прежде всего, молодым людям, механизм функционирования «страшного государства, которое преследует человеческую мысль».

По ее словам, власть, которую никто не контролирует, которую некому одернуть, всегда стремится к этому. Это универсальное правило, которое актеры хотели показать на собственном примере. В демократической Польше, где давно есть кому контролировать власть, эта тема до сих пор интересна – на премьерные показы спектакля билетов не было.