Владимир Тольц: 65 лет назад, в октябре 1941 года, шли бои под Москвой. Самый знаменитый, хрестоматийный эпизод битвы за Москву - это конечно подвиг 28 панфиловцев. С букваря всем известная история про бой у разъезда Дубосеково, про комиссара Клочкова, сказавшего "Велика Россия, а отступать некуда - позади Москва". Как показывают ныне архивные документы, и мы когда-то говорили об этом в наших передачах, на поверку оказывается, что пресловутая эта история была журналистской выдумкой. Не было такого боя. У деревни Крюково местные жители нашли и похоронили всего 3 советских бойцов, в том числе, правда, и Клочкова (единственная деталь, оказавшаяся достоверной). Но слова его придумал журналист. Из списка 28 павших под Дубосековым половина бойцов была жива к концу войны, а один даже оказался на службе у немцев. Хотя истинная правда, что дивизия Панфилова вела тяжелые бои, в том числе и под Волоколамском, и потеряла не 28, а больше сотни человек. А вот другая история, героическая, и действительно сыгравшая решающую роль в том, что немцев в Москву не пропустили, известна далеко не так широко. Речь идет о подвиге подольских курсантов.
Ольга Эдельман:
Им вроде бы и памятники стоят, и улицы в честь них названы, словосочетание "Подвиг подольских курсантов" на слуху. А что они сделали? Я вот, готовясь к этой передаче, решила посмотреть, что можно узнать о подвиге подольских курсантов в Интернете. Нашла вполне толковые статьи - на подмосковных, региональных сайтах, на подольском. Вроде как событие местного, краеведческого значения. Между тем, подольские курсанты всего лишь не пропустили немцев к Москве.
Владимир Тольц:
Ну вы же понимаете, Оля, что для того и нужны пропагандные мифы: они эффектны, их удобно рассказывать, хорошо запоминаются. Реальность же не выглядит так театрально.
5-го октября я получил увольнительную в Москву, оделся в парадную форму. Около проходной я узнал, что в клубе идет кинокартина, побежал посмотреть какая. Здесь меня и застала тревога. Когда я прибежал в батарею, курсанты уже стояли в строю, старшина раздавал патроны в подсумках, Патронов давал много и почти их не считал, что нас чрезвычайно удивило. Он объяснил, что мы едем на учебные стрельбы. У нас были ранцы с меховыми крышками, но ранцы и личные вещи никто не брал. Построились, погрузили в боепитании снаряды, выехали за ворота.
Капитан Базыленко, в батарее которого я был, назначил меня связным к командиру дивизиона капитану Россикову, который мне сказал, что я буду его адъютантом, посадил в первую машину справа около кабины, приказал мне иметь блокнот и карандаш и записывать его распоряжения...
Вооружены мы были карабинами, немного винтовок, ... два автомата, Один автомат был у Россикова. Во время остановок Россиков посылал меня выяснять, все ли в порядке в колонне. Происшествий никаких не было.
В Малоярославце на площади у церкви Россиков собрал командиров и поставил задачу: окружить и уничтожить высаженный через фронт немецкий десант, после чего вернуться в училище.
Стали попадаться повозки с ранеными красноармейцами. Когда их спросили, откуда они, раненые отвечали, что они с фронта, и что фронт не за Смоленском, как мы все считали, а рядом, и что мы столкнемся не с десантом, а попадем на фронт. Они также сказали, что регулярные части отступают, рассеяны по лесам, и впереди нас никого нет.
Ольга Эдельман:
Вот здесь я хочу отвлечься от документов и задать вопрос гостю нашей передачи, историку Андрею Смирнову. Как это так - "впереди нас никого нет"? Подольских курсантов бросили затыкать дыру - это при том, что они должны были стать офицерами, а офицеры были чрезвычайно нужны. Откуда эта дыра? 5 октября 41 года немцы вошли в Юхнов, двигались по Варшавскому шоссе, до Москвы оставалось 198 километров, и никаких советских войск на этом пути не было. Были только военные училища в Подольске. Почему, хочу я спросить, Москва оказалась не защищена?
Андрей Смирнов:
Второго октября 41 года началось генеральное наступление немцев против прикрывавших Москву Западного и Резервного фронтов. Резервный располагался в тылу Западного фронта. Командующий Западным фронтом Иван Степанович Конев так расположил свои войска, а войска были так обучены, что удар привел к прорыву фронта и к окружению почти всего личного состава Западного и Резервного фронтов в районе Вязьмы. Вместе с Брянским фронтом, который тоже попал в окружение, из миллиона 250 тысяч человек, находившихся в составе этих трех фронтов, вышло из окружения или не попало в него всего-навсего 250 тысяч, размазанных по огромному пространству от границ Украины до Волги в районе Калинина. Вот почему между окруженными войсками и собственно Москвой никого не осталось. И на пути 19 танковой дивизии немцев, которая двинулась от Юхнова в сторону Малоярославца, оказались одни подольские курсанты и ряд артиллерийских частей.
Ольга Эдельман:
И связанный с этим, но более общий вопрос. Об этом много спорят, но все же, на ваш взгляд: что произошло с обороной в первые недели войны? К какой войне готовился Советский Союз, к чему он был готов, а к чему - не был?
Андрей Смирнов:
На мой взгляд, Советский Союз не был готов к войне в том отношении, что Красная армия была плохо обучена, а ее командиры страдали низким профессионализмом. Такая армия и такие командиры не могли успешно вести ни наступательную войну, ни оборонительную. Другое дело, что у Советского Союза была мощная, развернутая еще в мирное время промышленность, промышленная база армии, было жесткое централизованное руководство, которое способно мобилизовать все силы страны для решения военных задач. Вот в этом смысле он к войне был готов. Но слабый профессионализм армии, военных привел к поражениям первых недель и, собственно, первых двух лет войны.
За Малоярославцем немцы сбросили на нас несколько бомб, но потерь не было. Проехали через горящую Медынь, которую немцы только что отбомбили. На рассвете встали на опушке леса слева от шоссе. Остановились и ждали, когда рассеется утренний туман, чтобы видеть, что делается впереди, и не натолкнуться на противника вслепую. Здесь, около деревни Стрекалово (ее все почему-то называли Стрелкалово) встретили ребят Старчака.
Россиков послал меня и еще двух курсантов, которые не входили в орудийные расчеты, в разведку вдоль шоссе - установить, где находятся немцы. С нами пошли трое десантников. Вскоре мы натолкнулись на танкетку, хотели ее подбить, но у нас не оказалось гранат. Когда подошли ближе, то узнали, что танкетка наша. Десантники легли на броню и поехали вперед, к Юхнову. Мы пошли пешком по кювету. Через несколько минут на шоссе стали рваться мины, и наша танкетка искореженная вернулась назад. Один был убит, двое десантников ранены. ...
Пехота и две “сорокопятки” пошли в атаку на деревню. Деревню взяли. Меня послали на связь к “сорокопяткам”. В каком-то доме я нашел свитер и надел его под гимнастерку - было ветрено и довольно прохладно, хотя для октября все же тепло. ... Убитых грузили в машины и отправляли в Подольск.
Ольга Эдельман:
Мы читаем рассказ бывшего курсанта Батурлова. Надо пояснить, откуда у нас этот текст. Дело в том, что осенью 1941 года командовать Подольским артиллерийским училищем был назначен полковник Иван Семенович Стрельбицкий. Пройдя войну, дослужившись до генерал-лейтенанта, он занялся военной историей и собирал документы о боях под Москвой, собирал свидетельства курсантов, уцелевших участников тех событий. Их письма к Стрельбицкому, к другим ветеранам с подробными рассказами теперь хранятся в архиве Московской области, в фонде Стрельбицкого.
Владимир Тольц:
Следует еще пояснить, что в Подольске было два училища, пехотное - около 2 тысяч курсантов, и артиллерийское - полторы тысячи. Из них спешно сформировали сводный отряд, который должен был прикрыть Можайский участок обороны на Малоярославецком направлении и продержаться дней 5-7 до подхода резервов. Курсанты продержались почти три недели. Из трех с половиной тысяч уцелело около 500 человек. Самым первым, очень спешно, отправили передовой отряд. Курсантами-пехотинцами командовал лейтенант Мамич, двумя артиллерийскими батареями - капитан Россиков, о котором говорит наш мемуарист Батурлов.
Ольга Эдельман:
Россиков там погиб. А у деревни Стрекалово вместе с курсантами держал оборону еще отряд авиадесантников, о них тоже говорит Батурлов.
К вечеру немцы отбили деревню, и мы стали отходить к реке Изверь. Пехота ушла, а наши “сорокопятки” прикрывали отход перекатами. ..
.
Мостки на шоссе почти все были минированы, как мы предполагали, немцами, и однажды на мостике подорвались пехотинцы из 43-й армии. Россикова и меня легко контузило. Не слыша своего голоса, Россиков разговаривал так, словно объявлял пожарную тревогу. Курсанты быстро это подметили и стали отвечать ему голосами индейцев, снимающих скальпы. Чувство юмора пересилило минометный обстрел и автоматную трескотню. Всю эту забаву обратил в дело капитан Базыленко, который сказал, что, если мы хотим пошуметь, то лучше всего сходить на оставленную огневую позицию и забрать забытые там лотки со снарядами. А там мы можем орать любыми голосами. Идти пришлось мне, Каверину и Соболеву. Каверина Базыленко завернул обратно, так как он был наводчик. По нашим представлениям, лотки уже были у немцев, и шли мы без особого энтузиазма. Но лотки оказались на месте, а немцев было не видно.
Решили немного переждать, пока остынет капитан Базыленко. Стали шуметь - открыли беспричинную пальбу по опушке леса. И вдруг вокруг нас стали рваться снаряды. Нас, видимо, засекли с немецкого артиллерийского наблюдательного пункта. Лотки мы принесли и доложили, откуда стреляет немецкая батарея. ...
Ольга Эдельман:
Стрекалово они удерживали 5 суток, подбили два десятка танков, немцев там погибло около тысячи. Сводный отряд курсантов поддерживали еще две стрелковые дивизии и две танковые бригады. Но в рассказах мемуаристов, бывших курсантов, встречается ворчание насчет поддержки пехоты.
Первые двое суток наш передовой отряд не получал никаких продуктов, и с собой у нас не было ничего съестного. На второй день ребята Старчака где-то изловили свинью, приволокли откуда-то котел и сварили ее не то с картошкой, не то с рисом, добытыми в деревне. Навалившись с голода на свинину (я ее съел не менее килограмма), я заработал себе температуру и течь во все шлюзы. Старчак уложил меня в землянку на бугре и накрыл своей летной курткой. Но возиться со мной было некогда, и меня отправили в санчасть.
Это было около Воронков, где нам на подкрепление подошла пехота в касках, плащ-палатках и с вещмешками. Мы ее после прозвали “стальная пехота” за то, что она к вечеру разбежалась, побросав каски и свое барахло. Тут мы разжились касками и плащ-палатками.
Помню, как вместе со мной в санчасть полз на коленях раненый пехотинец с оторванными ступнями, из которых по песку растекалась кровь. На локте за ремень он волоком тащил винтовку и почему-то как-то застенчиво улыбался, еще сгоряча не чувствуя боли. В санчасти мне промыли нутро, дали какую-то пилюлю и посоветовали не обжираться. Утром я вернулся на КП Старчака. Представьте себе то дикое чувство огромного жгучего позора, которое я испытал, оставляя куски не признанной организмом свинины рядом с полосками крови раненого пехотинца.
Весь день я совал нос куда меня меньше всего просили, бегал под огнем между орудиями, демонстративно вылезал из щели, когда близко рвались мины, “помогал” всем: орудийным номерам, подносчикам. Больше всего я “помогал” Базыленко, за что наконец получил от него взбучку.
В это время Россиков заметил в поле метрах в 500-х какие-то темные фигуры, которые копошились на самом открытом месте. Посмотрев в бинокль, он увидел, что они устанавливают пулемет. Видя мой кипучий энтузиазм, Россиков приказал мне сбегать выяснить, кто это такие, и сказал, что, если начнут стрелять, то немедленно ложиться и отползать назад, а сзади меня откроют огонь. Я пошел в рост по полю с твердым намерением вступить в победный бой с неизвестным пулеметом, который устанавливают нам в спину. Меня подпустили близко. Какие-то люди в засаленных костюмах и гражданских кепках лежали у пулемета, который направили на меня. Окликнули по-русски, но не по-уставному. Я крикнул, что, если они не отойдут от пулемета, то их сейчас же расстреляют артиллерийские орудия. Это оказались бойцы истребительного рабочего батальона. Я представился как “адъютант начальника артиллерии участка обороны” (так учил меня Россиков) и посоветовал им убрать пулемет хотя бы на опушку леса, что они и сделали при нашей помощи...
Ольга Эдельман:
Истребительные батальоны формировались, тоже спешно, из московских и подмосковных рабочих, по партийному призыву и под эгидой НКВД.
Владимир Тольц:
Давайте, Оля, уточним - московские рабочие это в Подмосковье, в других областях тоже формировались истребительные батальоны. Командный состав для них в значительной мере брался из кадров НКВД - а откуда еще? военные-то нужны в армии.
Ольга Эдельман:
Бойцов истребительных батальонов спешно обучали держать в руках оружие, каким-то элементарным азам военного дела. Они не фронт должны были держать, это не ополчение. Они должны были выполнять разведывательно-диверсионные задания, перебираться через линию фронта, а также стать ядром партизанского движения на оккупированных территориях. А на не оккупированных - предполагалось, что эти отряды смогут компенсировать нехватку сил правопорядка, стать вроде рабочей милиции.
В Ильинском мы располагались около КП на опушке леса. Немцы из противотанкового рва несколько раз врывались на опушку леса и один раз захватили два наших 76-мм орудия. Майор Загоскин, комендант КП, водил нас в атаку отбивать наши орудия. Левое орудие немцы уже наполовину успели повернуть, а правое - нет. Отбив орудия, мы открыли из них огонь. ...
В районе КП мне досталось особенно трудно. Когда другие находились в щелях или дотах, мне приходилось непрерывно бегать по обороне с приказами штаба. А как немцы тогда бомбили, и какой был почти непрерывный минометный площадной огонь, вы хорошо помните. ... Тихого места не было нигде. Особенно трудно было пройти в сторону моста. А там за шоссе стояли орудия, с которыми никакой связи, кроме как через посыльных, не было.
Приказ на отход этому дальнему орудию дал Суходолов, который меня с этим приказом послал, а я побоялся пройти напрямую и сказал ему, что там через такой огонь не пройти. Он не стал на меня кричать, а сказал, что идти все-таки надо. Тогда на артиллеристов 31-го дивизиона пошли танки, и я к ним прошел с приказом переменить позиции, иначе их орудия подавило бы танками, так как в молодняке им не было видно, куда стрелять. Танки побила батарея Базыленко и наши арткурсанты - по-пехотному: они закидали их гранатами.
Ольга Эдельман:
Сегодня мы говорим о том, как 65 лет назад, в боях под Москвой, немецкое наступление сдерживали спешно брошенные латать дыры фронта курсанты подольских военных училищ, пехотного и артиллерийского.
В архиве Московской области сохранилась подборка воспоминаний уцелевших бывших курсантов, собранных генералом Стрельбицким - осенью 41-го он командовал Подольским артиллерийским училищем.
Из воспоминания Ивана Васильевича Аверина
Нас отправляют примерно 200-250 человек в первой группе, которая должна принять первый бой на свои плечи. И ехали, как будто разобьем немца за несколько часов, и он дальше не сделает шагу...
И когда готовились к бою, были чувства и желание скорее вступить в бой, а о смерти и в голову не приходило мысли.
Было решение выбить немцев из деревни и гнать за реку. Для немца было неожиданно, как ураган. И немцы не знали, что за войска. Ворвавшись в расположение противника, пошли в ход штыки, приклады, гранаты и просто физическая сила. Каждый курсант первый раз шел в атаку, до этого ходили мы на учебе. Во время самого боя страх пропадает, чувства делаются немыми, и видишь только врага. Я даже первый раз в атаке не слышал, стреляют или нет, только видишь - падают люди. После первого боя я себя не видел в лицо, но Виноградов /выглядел/ так, что трудно описать: глаза горели каким-то страшным огнем, винтовку из рук трудно было выпустить - они не разжимались, и добиться слова несколько минут /было/ нельзя.
И в этом бою мы поняли, что можно бить немцев, хотя они вооружены до зубов.
Ольга Эдельман:
Великую Отечественную войну часто сравнивают с другой отечественной войной - 1812 года. А тут и вовсе, бои шли практически в тех же местах. Тарутино, Малоярославец. Пушкин по поводу победы над Наполеоном суммировал уже тогда шедшие споры: "Кто тут нам помог - остервенение народа, Барклай, зима иль русский бог"? Вот этот вопрос я и хочу задать гостю нашей передачи историку Андрею Смирнову. Почему остановили немцев под Москвой? Высказывалось, например, мнение, что у них бензин кончился.
Андрей Смирнов:
Вообще в октябре 41 года во время первого этапа наступления немцев на Москву немцы остановились в районе восточнее Волоколамска, восточнее Можайска, на рубеже реки Нара у Наро-Фоминска прежде всего из-за осенней распутицы. Осенние октябрьские дожди превратили дороги в такое месиво, что подвижные войска немцев, танки, бронетранспортеры, грузовики, мотоциклы встали, и даже пехота продиралась сквозь эту грязь с трудом. Что же касается подольских курсантов, то они, к сожалению, не остановили, а лишь на некоторое время задержали продвижение немцев к Москве на этом направлении. С подходом свежих сил немцев, а также в связи с бегством слабо сопротивлявшихся 53 дивизии справа от подольских курсантов и 17 дивизии Народного ополчения слева, немцы прорвались к реке Нара, обойдя Малоярославец. Ну а окончательно немцы были остановлены под Москвой в конце ноября и первых числах декабря 41 года, то есть на втором этапе наступления на Москву, в связи с нехваткой сил. Об этом говорил еще маршал Жуков в беседе с писателем Константином Симоновым. Если бы у немцев было на этом направлении, скажем, сорок дивизий тогда возможно они сумели бы занять Москву. Но у них, говорил Жуков, было только 27. И вот эти дивизии выдохлись благодаря тому, что встречали сопротивление все новых и новых подбрасываемых из глубины страны советских войск. Наступило некоторое равновесие сил. Ну а затем, после подвода следующей волны резервов началось советское контрнаступление под Москвой, которого измотанные немецкие войска уже не выдержали.
Ольга Эдельман:
Все-таки, возвращаясь к пушкинской формуле: «остервенение народа, Барклай, зима иль русский бог»?
Андрей Смирнов:
Если заменить в этой формуле Барклая на Сталина, а зиму на осеннюю распутицу, тогда Барклай и зима. Дело в том, что именно Сталин сумел так организовать переброску войск, резервов, что несмотря на окружение почти всех Западного, Резервного, Брянского фронтов, несмотря на огромные потери, войска свежие все-таки находились в тот самый последний момент, которого, однако, хватало, чтобы немцы не вошли в Москву. А затем и для того хватило, чтобы перейти в контрнаступление. О распутице я уже говорил.
Из воспоминаний Авдышева Ишу Аврамовича
Когда немцы перешли в атаку, мы их отбивали несколько раз. Здесь пошел слух, что мы окружены, и Малоярославец уже взят. Это было 14 октября. С позиции нас сняли - один политрук сказал, что есть только одна дорога на Москву, и по ней нас повел. Шли один день и одну ночь. В одной деревне остановились посушиться. Ночью в деревню вошла немецкая стрелковая дивизия. Политрука они расстреляли, а нас забрали в плен.
Нас погнали в Малоярославец - из взвода нас оставалось человек 16. Меня погнали в еврейский лагерь. Около площади был большой лагерь в доме, а еврейский лагерь был маленький тоже в доме. Конвоир поставил меня к забору и хотел меня застрелить за то, что я не хотел идти в еврейский лагерь. Подошел переводчик и спросил: “Кто ты по национальности?” Я сказал, что я армянин. Переводчик сказал солдату, чтобы тот не стрелял, и меня повели в штаб. Там стали спрашивать: “Кто ты?”. Я сказал, что я ассириец и добровольно перешел в русское подданство. - “Что же ты врешь, что ты то армянин, то ассириец?” - Я сказал, что по-армянски говорю плохо, приведете армянина и меня расстреляете. И меня направили в общий лагерь.
Погнали от Малоярославца на Рославль пешком (380 км). Через каждые 100 метров немцы расстреливали одного человека, тех, кто отставал.
Из лагеря я попал не в Германию, а в Брянскую область. В лагере за ночь умирало по 450 человек. ... Работали на восстановлении дорог.
Ольга Эдельман:
Рассказы уцелевших курсантов сочетают сложный комплекс эмоций. С одной стороны - отступление, немцы продвигаются. С другой - все-таки их остановили, скорее победа, чем поражение. Потери страшные. Неразбериха. Неизвестность. Дикая усталость. И все-таки выжили. Вот снова из воспоминаний Ивана Васильевича Аверина.
Через несколько дней уже было совсем туго: снарядов не хватало, пушки вышли из строя, и людей осталась кучка. И вот вдруг вечером, но уже темно, нам на Троицу сообщили новость, какой-то солдат, что курсанты все ушли, их повели в Подольск. Мы не поверили. Першин сходил на КП группы и никого не нашел. Кругом было пусто. Мы взяли оружие и пошли в лес и шли на зарево пожаров ночью, а днем сидели. Нас было пять человек: трое артиллеристов и два пехотинца. Станковый пулемет тащить не было сил по лесу, его потом пришлось спрятать. Из пятерых нормальным /был/ только Першин - Савоськин ранен в руку, я контужен ... не слышал и заикался, и два пехотинца ранены один в руку, а другой в голову.
Когда мы вышли и попали в Подольск, нас можно было принять за кого угодно, только не /за/ курсантов... В городе нас забрали: у нас не было документов, кроме комсомольских билетов. Мы доказывали, что мы курсанты, а нам говорят: вы бежали с фронта. И только помогло, что, на наше счастие, комендант был из нашей школы майор. Он /нас/ расспросил, как случилось, и сказал, что это уже третья группа выходит. Приказал вымыть, если возможно, и мы вымылись, переодели белье. Дал ботинки, шинели солдатские и шапки. Выспались, - как мертвецы, сутки спали. Потом /майор/ сказал: училище уехало в Горький или Куйбышев, ищите там. Дал документы, и мы догнали своих...
Владимир Тольц:
Знаете, какая мысль приходит, читая эти воспоминания? Часто говорят: была неразбериха, провалы командования, провалы организационные, каша, путаница, из-за этого страшные потери. Это все видно из рассказов курсантов. Но видно еще и другое. Связи с командованием нет, никто не знает что происходит, но они знают, что им делать. В ситуации, когда организации нет, командиры неведомо где, - главным становится инициатива, выбор, решение самого человека.
