Александр Генис: Недавно мне рассказали экологический анекдот.
Одна планета говорит другой: «Что-то ты плохо выглядишь».
«Видишь ли, меня угораздило подхватить homo sapiens ».
«Пустяки, скоро пройдет».
Я вспомнил эту черную шутку, читая выдержки из четвертого отчета ученых о перемене климата, который оказался самым мрачным из всех тех, что наука готовит для ООН с 1990-го года. Хотя разброс в цифрах по-прежнему огромен, очевидно, что глобальное потепление – уже не гипотеза, как еще недавно утешали себя многие политики, а неоспоримая реальность 21-го века. Таяние льдов постоянно повышает уровень мирового океана. За последние полвека полярная шапка сократилась вдвое: ушанка стала тюбетейкой.
Мы, вроде бы, знали все это и раньше. Но новый отчет внес определенность. Впервые ученые ответственно, с вероятностью в 90 процентов, заявили, что глобальное потепление – дело наших рук. Таким образом, мы знаем ответ на сакраментальный вопрос: «Кто виноват?». Это очень важно не только для принятия политических решений, но для общей мировоззренческой установки, которая может избавить нас от фатализма. В самом деле, если человечество оказалось столь могущественным, что сумело за полвека изменить климат целой планеты, то не значит ли, что мы сможем сами себя спасти от этой рукотворной беды? Логика такого рассуждения отнюдь не безупречна, но доклад климатологов оставляет место для оптимистической интерпретации. В нем ясно говорится о том, что мы еще можемизменить ситуацию к лучшему.
Чтобы это произошло, надо ясно видеть перспективу. Сейчас главным становится вопрос, каковы приоритеты макро политики. Столетие, открывшиеся налетом 11 сентября, казалось бы, обречено стать веком войны с террором. Но климатический кризис предлагает другую иерархию опасностей. Об этом сказал президент американской Академии наук Ральф Сисероне. Он, кстати сказать, одним из первых поднял тревогу, объявив об озоновой дыре. Ученый прокомментировал новый отчет климатологов самым ясным образом.
Диктор: «Теперь у нас осталось только два варианта поведения в условиях быстро развивающегося экологического кризиса. Либо в необходимости срочных мер нас убедят рациональные научные аргументы, либо – безжалостная катастрофа».
Александр Генис: Однако, какими бы мрачными не были конкретные прогнозы ученых, наука все же оптимистична по своей природе. Прогресс – это своего рода молот эволюции, не рассуждающий инструмент развития. Наука способна решить почти любую поставленную перед ней задачу, но она не может сформулировать ее. «Озадачить» прогресс, дать ему цель и направление можем только мы, обитатели этой планеты. Эта и есть та политика, в которой она сегодня больше всего нуждается.
Одно дело – перемены климата, о которых непонятно говорят специалисты, другое - капризы погоды, о которых говорим все мы. Когда в январе в Нью-Джерси зацвели крокусы, молодежь в Манхэттене надела шорты, и сам президент Буш заговорил о глобальном потеплении, не по себе стало даже тем, кто читает в газетах только спортивные страницы. Но с февралем к нам, наконец, пришла зима, и ньюйоркцы с облегчением принялись роптать на мороз и слякоть, норовя сбежать от той самой холодной погоды, без которой только что чувствовали себя такими напуганными.
Конечно, зимой любимый маршрут Америки ведет на юг - во Флориду. Только что оттуда вернулась наш новый корреспондент Юлия Валевич, которая привезла своей первый репортаж из зимней Флориды.
Юлия Валевич: Во Флориду едут за солнцем, пляжем и на пенсию. Это единственный штат в Америке, где каждый пятый житель – пенсионер. Не зря Флориду называют God ’ s Waiting Room , что-то вроде «приемной к богу», или «в преддверии Рая». Ничего плохого в этом нет. Ожидание приятное. Сидишь на пляже, или в Чудо-озере, где сероводородом вылечивают всякие болезни, или готовишься к приезду внуков на зимние каникулы, чтобы повести их на океан, а потом вместе украсить пальму елочными игрушками и апельсинами из своего сада. Все это возможно, если есть желание и деньги там жить.
У меня желания и денег хватило на то, чтобы взглянуть, как выглядит зима во Флориде. От Нью-Йорка до Флориды около 15-ти часов езды на машине. Зато, проехав несколько штатов, из зимы попадаешь сразу в лето. На Набережной в Майями ко мне подошла загорелая девчонка. Оказалось, что она тоже из Нью-Йорка.
Габби: Меня зовут Габби, мне 12 лет. Мы с братом приезжаем сюда в гости к дедушке. Он уже давно на пенсии. Раньше они жили рядом с нами, в Бруклине, а когда бабушка умерла, он переехал сюда, здесь у него много друзей, ему здесь веселее. Они целыми днями в шахматы играют, футбол смотрят, рыбачат. На днях дедушка поймал огромную рыбу, сказал, что почти с меня ростом, но они ее отпустили, они всегда так делают. Вообще, нам повезло, что дедушка сюда переехал, теперь у меня лето стало длиннее, мы к нему часто приезжаем. Больше всего мне нравится здесь кататься на водном мотоцикле и ходить по магазинам. И еще, приезжать из Майями домой загорелой. Все девчонки в классе завидуют - на улице снег, холодно, а я коричневая.
Юлия Валевич: В получасе езды от Майями находится заповедник Эверглейдс. В переводе с индейского Эверглейдс означает Река Травы. Травы, действительно, много, но сама река, на самом деле - огромное болото размером 100 километров на 200. Говорит Эдди Браун, владелец компании, которая проводит экскурсии на лодке с воздушной подушкой.
Эдди Браун: Эверглейдс - самое большое пресноводное болото в мире. Это не просто болото, это - настоящие джунгли. Здесь растут кувшкинки и орхидеи, и кактусы, и пальмы, и мангровые деревья, которые называют «ходячими», потому что они создают непроходимые заросли, где живут орлы, аисты, фазаны, цапли, пеликаны. 320 разновидностей птиц! И еще здесь очень много крокодилов, которые едят все, что шевелится, включая стариков с хорошей страховкой.
Юлия Валевич: Группа туристов, состоящая, в основном, из пенсионеров, шутку не оценила, сосредоточившись на любопытной информации о том, что это болото снабжает питьевой водой всю Южную Флориду. На простой лодке или на катере по Эверглейдс не проедешь, запутаешься в траве. 62-летний Эдди это хорошо знает, он возит в заповедник местных жителей и туристов уже много лет, и искренне считает, что Флорида – лучшее место для отдыха зимой.
От Эверглейдс до Флоридских островов еще час езды на машине. Их называют Кис, от испанского слова «кайо», что означает низкий, плоский остров. От самого большого - Кий Ларго, до самого южного - Кий Вест, они растянулись на 200 километров. Соединяют их длинные мосты, а названия отелей, ресторанов и магазинов говорят о том, что вся жизнь здесь связана с водой. Первая остановка – остров Маратон. Мой собеседник – пенсионер. Зовут его Джон. Он с женой живет на этом острове уже 11 лет.
Джон: Маратон – семейный остров, дачный поселок. Раньше мы жили на севере Флориды, но потом продали там дом и переехали сюда. Здесь сразу доступны и океан, и Мексиканский залив. У нас с женой большой катер, и мы любим рыбачить, как, впрочем, все жители островов. Акулы, рыба-парус, тарпун. Это такая разновидность селедки, бывает в 100 килограммов, у нее чешуя с ладонь, и вся серебром переливается, а бывает и в 250 килограммов, но такую поймать очень трудно. На соревнованиях по спортивной рыбалке, если повезет поймать такую рыбину, можно получить приз в полмиллиона. Раньше мы тоже ловили из спортивного интереса, а теперь наигрались, берем только к столу.
Юлия Валевич: Мы заговорили об ураганах.
Джон: Сезон ураганов - с августа по ноябрь. За 11 лет мы пережили пять или шесть больших ураганов, и один раз даже были вынуждены эвакуироваться. Когда вы слышите столько предупреждений, когда начинают подниматься смерчи, знаете, как страшно сделать выбор, уезжать или оставаться. Многие остаются, и, бывает, что люди погибают.
Юлия Валевич: На улице 30 градусов по Цельсию, вода теплая. Даже я искупалась с удовольствием в океане, хотя обычно предпочитаю бассейн. Говорит 20-летний Алекс из Нью-Джерси.
Алекс: Мне больше всего нравится кататься на водных лыжах. Это класс - зимой, по воде, на лыжах. Но сегодня сильный ветер, не получится. А жаль! Я уже научился здесь тормозить плечом. И еще я очень люблю скуба-дайвинг - плавать под водой с аквалангом. Это очень красиво: вокруг кораллы, огромные черепахи, тропические рыбы. А родители мои любят рыбалку. Раньше только отец этим увлекался, а теперь и мама к нему присоединилась. Сам я не большой поклонник рыбалки, но мне нравится, когда они приходят с добычей. Тогда на ужин мои любимые суши.
Юлия Валевич: Алекс рассказывает, как впервые увидел редкого водного зверя - морскую корову.
Алекс: У нее большие глаза, и хвост, как у русалки. Папа сказал, что это морское животное – ламантин - охраняется законом. Ее не только ловить, но даже на моторной лодке нельзя проезжать там, где она водится.
Юлия Валевич: Зимой во Флориду приезжают отдыхать со всех штатов. На самолетах, яхтах, в которых и живут во время отпуска, с мотоциклами, велосипедами, палатками, или на машинах, к которым прицеплены домики на колесах, и катера. «Почему мы приезжаем сюда зимой?» – переспрашивает меня пожилая дама по имени Хеллен из штата Теннесси.
Хеллен: Потому что здесь всегда лето и всегда праздник. Когда у нас не было своего катера, который мы теперь повсюду за собой таскаем, мы отдыхали в Сарасоте. Там лучший пляж, километров 10 можно идти вдоль берега по белому, мелкому песку, который не раскаляется на солнце. Мы с мужем любим и активный отдых: волейбол, теннис. В Сарасоте очень много теннисных кортов. Там, кстати, находится и теннисная академия, в которой тренировались Шарапова, Курникова, Агасси, Сэмпрас. А здесь, на острове Бискейт, каждый год, в марте, проходит один из десяти самых крупных чемпионатов по теннису. Флорида - это Рай, во всех отношениях, все продумано, устроено и организовано так, чтобы человек мог отдохнуть, как ему хочется.
Юлия Валевич: Самая южная точка Флориды – Кий Вест. Святое место для поклонников Хемингуэя. Здесь в каждом баре висят плакаты: «Хемингуэй здесь жил», «Хемингуэй здесь пил», «Хемингуэй здесь дрался». Важнее - что здесь он писал. Конечно, здесь есть его музей, но Кейти, средних лет дама, с которой я познакомилась на местном пляже, в музеи не ходит.
Кейти: Здесь так красиво вокруг, и так хорошо на океане, что жаль терять драгоценное время. Я сюда приезжаю, чтобы ничего не делать, только гулять, купаться, и лежать на пляже. Если бы не нужно было работать, я бы так всю жизнь провела.
Юлия Валевич: Кейти рассказывает, что недавно у нее появилось новое увлечение. Сын взял покататься на яхте, и она загорелась.
Кейти: Может, когда выйду на пенсию, куплю себе какой-нибудь подержанный катер, и мои внуки, приехав в гости, будут знать, где меня можно найти. Боюсь только, что когда у меня это получится, они уже вырастут.
Юлия Валевич: Пожелав Кейти удачи, я пошла к машине, пора было возвращаться в Нью-Йорк. Прямо на пляже, под пальмой, я обратила внимание на маленькую мраморную плитку, на которой было написано: «В память о Сюзенн Тейлор, которая провела столько счастливых часов на этом пляже».
Александр Генис: Наш сегодняшний выпуск продолжит традиционная рубрика «Музыкальное приношение» Соломона Волкова. В преддверии премии «Грэмми», мы, по старой традиции, исследуем список номинированных, и обсудим место наших соотечественников в перечне кандидатов на главную музыкальную премию США. Прошу, вас, Соломон.
Соломон Волков: Уже стало хорошей традицией, что практически в каждом списке «Грэмми» есть наши соотечественники. И это очень хороший сигнал. Потому что опыт мне подсказывает, что люди, которые голосуют по поводу «Грэмми», члены Национальной академии звукозаписи, а их около 20 тысяч человек, они очень консервативная аудитория. И если уж им человек полюбился, как когда-то Горовец, которому давали раз за разом премии, и который умудрился и после смерти получить «Грэмми». Когда я был в гостях у Горовцеа, меня поразило, что под стеклом стояли рядами эти «Грэмми». И вот в такой список постоянных кандидатов, которые то появляются, то снова исчезают, входят люди вроде Кисина, Гергиева, Плетнева, Янсонса, Венгерова. И этот список расширяется. И у них теперь есть хороший шанс, когда они выпускают диск, попасть, по крайней мере, в число номинантов. И вот троица наших соотечественников, которую я отобрал в этот раз. Первый – Гидон Кремер со своим ансамблем «Камерата Балтика». Это квартет Шуберта, который композитор Виктор Кисин, который здесь выступает в роли аранжировщика, переложил для камерного оркестра. Сам Кремер делает это постоянно со своим оркестром, и объясняет это двумя причинами. Он хочет расширить репертуар своего ансамбля, и дать возможность поработать своим молодым ребятам на замечательной музыке. Так он оформил произведения Чайковского, Листа и Ионеску. А также он хочет показать возможности, заложенные в эти произведения, которые отбираются для такого расширения. То есть, он берет сочинение, и ставит его на какую-то эстраду, на какое-то возвышение, такая оркестровка позволяет придать опусу какие-то крылья, расширить дыхание, полет.
Александр Генис: И как вы относитесь к таким экспериментам?
Соломон Волков: Очень позитивно. Потому что это всегда дает новый взгляд на сочинение. После него всегда можно вернуться к оригиналу. В этом оригинале ты чувствуешь какие-то новые стороны, которые упустил. Поэтому я всегда за такие обработки. И эта обработка тоже чрезвычайно удачна. И антданте из этого квартета, в исполнении камерного оркестра, шубертовскую мелодию Кремер ведет так, как только он один умеет. Тут есть и шубертовские вздохи и, в то же время, это совершенно без надрыва и ложной сентиментальности. В связи с этим я хочу также поздравить Кремера. В этом месяце ему исполняется 60 лет. Надеюсь, что эта запись получит «Грэмми». Кремер выставлен также и за свою запись «Сонат и партий для скрипки соло Баха». Так что, надеюсь, он станет лауреатом «Грэмми». Это будет дивным подарком к его 60-летию.
Второй диск, выставленный на «Грэмми» автором, который является нашим соотечественником, очень неожиданный. Это диск Юрия Башмета с его «Солистами Москвы». Там тоже произведения для камерного оркестра Шостаковича, Вайнберга и Свиридова. Свиридов в нашем сознании настолько ассоциируется со своей вокальной музыкой, что многие забывают, что он был очень одаренным композитором в инструментальной сфере. Но он довольно рано перестал сочинять и решил, что у него другой путь. И это сочинение, «Камерная симфония», которая записана на номинированном диске, это ранний опус – Свиридову 25 лет. Первый раз появляется на записи. Но когда я это услышал, я тут же перекинул некую арку к гораздо более позднему и хорошо известному сочинению Свиридова - музыке к кинофильму «Время вперед». Оказывается, у Свиридова была не только народная струя, квази-фольклорная, но и урбанистическая. То есть в его характере был тот урбанизм, который мы слышим в финале его «Камерной симфонии».
И, наконец, современная музыка Арве Пярта, которая представлена на диске «Мистериоза», в исполнении Алексея Любимова и кларнетиста Кирилла Рыбакова. Это сочинение 78-го года, но в редакции 2003-го, «Зеркало в зеркале». Сочинение это было написано для скрипки и фортепьяно и посвящено Спивакову. Но Пярт считает, что его опусы могут быть транскрибированы для разных составов. И, действительно, он прав. Они меняют, что-то в самой сути опуса. Это невероятно притягательная медитативная музыка. Очень хорошо йогой заниматься под эту музыку, думать на какие-то спиритуальные темы. Вот такая втягивающая музыка, очень хорошо соответствующая своему названию «Зеркало в зеркале».
Александр Генис: Февраль – месяц «Оскара». Это – вам каждый скажет. Сейчас всё живет предвкушением этого главного праздника массовой культуры. Публика спорит о кандидатах, попавших в список номинаций, критики сокрушаются о тех, кто туда не попал, прокат торопится вернуть на экраны фильмы, вступившие в борьбу за награды. Чтобы не остаться в стороне от этой азартной кутерьмы, «Американский час» посвятит все февральские выпуски «Кинообозрения» самым интересным, с нашей точки зрения, кандидатам на «Оскара».
Первой мы обсудим картину Клинта Иствуда «Письма с Иводжимы». Так, на английский манер, называют этот прославившийся в войну остров в Америке.
Клинт Иствуд снял, наверное, самый странный фильм в своей долгой – более тридцати картин – режиссерской карьере. В его картине «Письма с Иводжимы» режиссер второй раз подряд рассказывают о битве за этот остров. Первый в этой беспрецедентной дилогии фильм - «Флаги наших отцов», вышедший на экраны осенью прошлого года - описывал сражение с американской точки зрения. Второй фильм снимался сразу после первого, но с другими актерами и в иной перспективе: те же события Иствуд показывает глазами японцев. Важно и то, что фильм идет на японском языке.
Об успехе всего этого необычного проекта лучше всего говорит тот факт, что в Токио картина вышла на второе место по кассовым показателям, и заслужила восторженные отзывы и зрителей, и критиков. Им вторит консул Японии в Лос-Анджелесе, который так отозвался о фильме:
Диктор: «Меня глубоко растрогала эта гуманистическая картина. Я увидел в «Письмах с Иводжимы» Клинта Иствуда подлинный реквием по павшим воинам, по всем погибшим солдатам, участвовавшим в этом страшном сражении - как на американской, так и на японской стороне».
Александр Генис: Сегодня мы обсуждаем новый фильм Иствуда с ведущим «Кинообозрения» «Американского часа» Андреем Загданским. Андрей, прежде чем прейти к конкретному фильму, о котором мы сегодня будем говорить я бы хотел задать более общий вопрос: как вам, в целом, номинации этого оскаровского сезона?
Андрей Загданский: Вы знаете, Саша, номинации, как правило, когда они уже объявлены, всегда выглядят очень предсказуемо. Как правило, это картины, которые, в той или иной степени, фигурировали во время номинации на «Золотой глобус» - номинации кинокритиков, которые аккредитованы в Голливуде. И очень много картин из одной категории переходят в другую. Но всегда есть одна или две неожиданности. Какие-то маленькие, новые картины, которые всплыли на поверхность и привлекли к себе дополнительное внимание критики и зрителей. О них начинают говорить. В частности, такой неожиданностью, появившейся в это номинации, будет картина « Little Miss Sunshine », о которой мало кто говорил, за исключением ее летнего проката, когда она сделала очень приличную кассу, и возник какой-то интерес к этому фильму. Все остальные картины - и «Вавилон», и «Письма с Иводжимы», и «Королева» – все картины, которые предсказуемо должны были оказаться в этой номинации.
Александр Генис: Оскаровские кандидаты всегда говорят о состоянии кинематографа в целом. Бывают удачные годы, бывают неудачные годы. Вот на моей памяти, например, самое интересное оскаровское соревнование было в тот год, когда за премию за лучший фильм соревновались две действительно незаурядные картины – «Форест Гамп» и «Палп Фикшн». Бывают годы, когда есть явный фаворит, например, «Титаник». Что можно сказать о состоянии кинематографа, глядя на список нынешних кандидатов?
Андрей Загданский: Я бы сказал, что существуют какие-то новые территории, новые дороги, которые еще не полностью исследованы. И они представлены, пожалуй, двумя картинами - «Вавилоном» и « Little Miss Sunshine ». Это какие-то другие территории. Остальные картины - предсказуемы. «Королева» это картина достаточно традиционная, с моей точки зрения.
Александр Генис: Как только я увидел «Королеву», я решил, что это лучший фильм для того, чтобы его показывать в самолетах во время трансатлантических рейсов, потому что она точно никого не заденет.
Андрей Загданский: Да, абсолютно политически корректная картина. Фильм никого не обижает, это уж точно. Конфликт хороших с лучшими.
Александр Генис: Ну что ж, я предлагаю начать наш обзор оскаровских кандидатов с самого необычного. Хотя бы потому, что он идет на японском языке.
Андрей Загданский: Вы, конечно, говорите о новом фильме Клинта Иствуда «Письма с Иводжимы». Интересно, что Иствуд сделал два фильма. Первая картина – «Знамена наших отцов», о которой мы уже говорили. Таким образом, мы имеем историю, рассказанную с двух сторон. Помните фильм «Супружеская жизнь», когда история была рассказана со стороны мужа и со стороны жены. В данной ситуации речь идет не о семейной драме, а о войне, о трагедии, которая разворачивается на острове Иводжима. Сначала мы видим американскую сторону конфликта, потом мы видим японскую сторону конфликта. Замысел, с моей точки зрения, выдающийся. Это попытка примерить Америку и Японию на другом уровне, на пост-военном. Увидеть и ту, и другую сторону равными людьми, которые оказались втянутыми в этот сумасшедший конфликт.
Александр Генис: Я думаю, что для того, чтобы понять героичность этого замысла нужно просто представить себе русское батальное кино, сделанное, в «Сталинградской битве», с двух сторон – с русской и с немецкой. И я думаю, что это сравнение вполне оправдано, потому что битва, о которой идет речь, в американском и в японском сознании осталась как один из самых трагических эпизодов второй мировой войны.
Андрей Загданский: Вы знаете, Саша, я на сегодняшний день, не могу себе представить картину, сделанную русским режиссером в России, о Сталинградской битве с позиций немецких солдат.
Александр Генис: И, тем не менее, в Америке такой фильм вышел, и произвел очень благоприятное впечатление на зрителей.
Андрей Загданский: Не мудрено. Вы знаете, Клинт Иствуд, как режиссер, может быть, не демонстрирует ярких и сильных решений в своей картине, но у него, с возрастом, со временем и с мастерством, очень правильное дыхание. Фильм имеет очень правильный темпоритм. В нем немного неожиданностей, но у него очень затягивающий рассказ. Мы медленно погружаемся в подробности быта и жизни этих простых, маленьких и не очень, потому что речь идет от рядового солдата до японского генерала, которого играет замечательный японский актер Кент Матонага. Мы погружаемся в эту жизнь, мы строим отношения доверия, у нас устанавливаются личные отношения с этими солдатами, с этими несчастными людьми, которые оказались на этом острове только с одной единственной целью – умереть здесь.
Александр Генис: Надо, наверное, понять, почему это произошло. Для японской стороны эта битва имела огромное значение. Они хотели показать американцам, что ждет американскую армию, если она будет оккупировать Японию. Смерть была оружием устрашения для американцев. И именно это и произошло, когда американцы захватили Окинаву, понесли огромные потери. В конечном счете, конечно, битва, изображенная Иствудом, сыграла свою роль в решении бросить атомные бомбы на Японию. В исторической перспективе это сражение имело огромное значение. Но что касается кино, то на меня оно произвело странное впечатление именно своей предсказуемостью. Как вам кажется, не банален ли этот фильм, после всего сказанного?
Андрей Загданский: Да, после того, как мы сказали столько хорошего и отдали должное политическому движению, которое явно есть в этой картине, я бы сказал, что фильм очень предсказуемый. Его политическая корректность делает его, я бы не сказал не интересным, но не захватывающим. Он рассматривается в дистанции, достаточно холодно. Нет неожиданностей, нет шока, который бы изменил мое представление о войне.
Александр Генис: Мне кажется, что батальное кино сегодня переживает кризис, вызванный Спилбергом. После того, как он поставил фильм «Спасти рядового Райана», этих 20-ти минут картины, когда нам показывают такой ужас войны, который мы раньше на экране не видели, реализм для батального кино исчерпан, дальше по этому пути идти нельзя. И я боюсь, что Иствуд сделал шаг назад, а не шаг вперед.
Андрей Загданский: Мне не кажется, что реализм исчерпан. Вы совершенно правильно говорите о картине Спилберга, в которой идет не 20, а 35 минут первого штурма, когда мы видим весь ужас и аморальную бессмысленность войны, случайность смерти, где нет героизма, нет трусости, есть только рок, который захватывает одну жизнь, другую… Морали нет, логики нет, бога нет. Вот, что очень важно. У Иствуда совершенно другая история. Он многое сделал очень правильно и очень хорошо. Он создал галерею образов. Очень трудно в военном фильме, когда все одеты в униформы, создать галерею разных персонажей, которых мы запоминаем, идентифицируем, узнаем и следим за ними. Все это в картине сделано очень хорошо и достоверно. Но перехода количества в качество не происходит. Не происходит какого-то качественного скачка, когда мы уходим после фильма потрясенными, потому что нам открылись глаза.
Александр Генис: У меня - наоборот. У меня произошел откат в тот момент, когда я увидел самое банальное, что может быть в кино – плохой герой убивает собаку. Это настолько примитивный прием, что после этого уже теряешь доверие к режиссеру.
Андрей Загданский: Это тот самый случай классического стереотипа, когда ты думаешь: неужели вы так плохо обо мне думаете, что я куплюсь на это? И такого, к сожалению, в фильме немало. Есть один эпизод. Он принципиально смысловой. Когда японские солдаты захватывают в плен американского солдата, и читают найденное на нем письмо его матери. Это кульминация. Они читают это письмо вслух, потому что один из них говорит по-английски, и они понимают, что этот американец такой же человек, у него такая же мать, такая же семейная жизнь, такие же заботы, связанные с ежедневным бытом. И до них доходит, что он человек. Такой же, как и они.
Александр Генис: Это ведь тоже исторически оправданная деталь. Дело в том, что американским солдатам запрещено было вести дневник во время войны. Командование боялось, что если они попадут в плен, то прочтут какие-то секретные данные. Но все японские солдаты обязаны были вести в дневник. Потому что, с точки зрения японской армии, солдат должен осознанно жить и осознанно умирать. И когда американцы брали в плен японских солдат, то они собрали огромное количество материала такого рода. И это было открытием для американцев, когда они увидели, что они воюют с теми же людьми.
Андрей Загданский: Может быть, для тех людей, которые воевали тогда, прочитать письмо матери американского солдата японцам было откровением, но сегодня, когда мы с вами живем в 21-м веке, ни для вас, ни для меня это не является откровением. Мы априори исходим из того, что и те, и другие в равной степени люди. И это не становится открытием. Мы находимся уже на другом уровне гуманистического понимания. И для нас это не становится открытием. И когда в конце фильма зачитываются очередные письма японских солдат, а потом они рассыпаются, мы понимаем, что это все прах и тлен, что все проходит, что все эти письма и человеческие жизни сметены этой войной. Все это правильно, но все очень стереотипно, очень трафаретно. Не работает. После всего вышесказанного очень важно заметить, что Клинт Иствуд номинирован на «Оскара» и за лучшую режиссуру. Не берусь оценивать какие у него шансы, но очень важно, что это человек, которому уже восьмой десяток, который является неотъемлемой частью американского кинематографа, неотъемлемой частью американского культурного ландшафта, который играет джаз и который исследует подлинно американские территории – бокс, вестерн и американцы на войне.
Александр Генис: Пока американские зрители с нетерпением ждут будущих звезд, восходящих на голливудский небосклон после каждой раздачи «Оскаров», книжный рынок страны не устает заниматься гигантами прошлого. В разных издательствах Америки вышло сразу три биографии великого Кэри Гранта. Об этих книгах рассказывает ведущая нашего «Книжного обозрения» Марина Ефимова.
Ричард Шикель. «Праздник Кэри Гранта».
Грэм Мак-Кэнн. «Кэри Грант: человек другого класса».
Ричард Торрегросса. «Кэри Грант. Торжество стиля».
Марина Ефимова: Помните фильм Хичкока «К северу от северо-запада»? Элегантный человек в дивном костюме выходит из автобуса на пустынной остановке у пустынного шоссе, где ему назначена встреча. Он ждет. Ни души. Ни машины, ни автобуса. Только степь, телеграфные столбы, шоссе и небо. И, вдруг, на горизонте появляется самолет, вроде тех, что опыляют посевы. Но этот ничего не опыляет. Он приближается, спускается все ниже, и человек на шоссе понимает (а с ним и мы), что самолет охотится на него. И тогда он бежит – бежит по шоссе от самолета! Этот человек – один из самых знаменитых голливудских актеров Кэри Грант, и эта сцена – одна из самых знаменитых в американском кинематографе.
По иронии судьбы бесценная собственность Америки Кэри Грант – англичанин. И, даже, на четверть еврей. Он родился в 1904 году в Бристоле, и звали его Арчи Лич. Когда ему было 9, он лишился матери, которая на 12 лет попала в психиатрическую больницу. Нуждаясь в заработках, Арчи стал циркачом: акробатом, жонглером и мимом. И этот опыт сыграл потом огромную роль в создании феномена Кэри Гранта. Вот об этом феномене и написаны три новых книги - в добавление к множеству старых. О них - киновед Бенджамин Шварц.
Диктор: «Кроме известных критиков - Полин Каэл, Тода Мак-Июна, Дэвида Томсона и Ричарда Шикеля - о Кэри Гранте писали: известный режиссер Питер Багданович, писатель Том Вулф, марксист Си.Эл. Джеймс, кэмбриджская знаменитость профессор Грэм Мак-Кан и многие другие. Почему? Потому что Грант создал единственный в своем роде неповторимый тип героя. Создал сам, вопреки стандартам и требованиям студий, не будучи даже профессиональным актером. Его мужественная красота впервые в Голливуде стала интеллигентной, его привлекательность поднялась над сексапильностью, и стала одинаково неотразима для женщин и мужчин. Его юмор обладал той аристократической простотой, которая выше сложности. Его самоирония импонировала зрителю. Про эффект, который производит на экране Кэрри Грант, точнее всех сказала кинокритик Полин Каэл: «Мы улыбаемся, как только видим его лицо. И смеемся от удовольствия еще до того, как он что-нибудь сделал. Один взгляд на него доставляет нам радость».
Марина Ефимова: Кэри Грант был настолько красив, что когда он состарился, с ним произошел такой случай. Он опаздывал на какое-то торжество, где должен был выступать. Подбежав к уже закрытым дверям, он сказал молоденькой администраторше: «Я забыл дома пригласительный билет, но мое имя должно быть в списке – Кэри Грант. Девушка взглянула на него с подозрением: «Что-то вы выглядите не так, как Кэри Грант». И старый актер сказал: «Еще бы! Никто не выглядит так, как Кэри Грант».
Кэрри Грант был партнером Кэтрин Хэпберн в прелестном фильме 1938 года «Праздник», в популярном фарсе «Воспитание бэби» и в шедевре 1940 года «Филадельфийская история», а через 20 лет - партнером Одри Хэпберн в ироничном и мастерском фильме «Шарада». Он играл с Мэй Уэст, с Грэйс Кэлли и с Деборой Кэрр, он исполнял главные роли в четырех фильмах Хичкока. Он снимался у режиссеров Блэйка Эдвардса, Джорджа Кьюкора, Фрэнка Капра и Хаурда Хокса. Но его начало в Голливуде было малообещающим.
Диктор: «Студия «Парамаунт» заключила с Кэри Грантом контракт и заставляла играть бесцветных и незначительных героев-любовников по стандарту Рудольфо Валентино. И так он «отбухал» 20 фильмов. Но в 36-м году режиссер Джордж Кьюкор поручил ему сыграть в фильме «Сильвия Скарлет» характерную роль - английского жулика-кокни. И тут словно щелкнул выключатель. «Кэри было уже 32 года, - вспоминал Кьюкор, - но его несло по течению. И вдруг он почувствовал под ногами твердую почву, встал и пошел в противоположную сторону». На первой же съёмке в его игре вдруг появилась добродушная лёгкость, гениальным образом сочетавшаяся с безжалостным поддразниванием. Рассеянное остроумие, лукавая самоирония, выверенные, как у акробатов, движения. За один день у него прорезался дар совмещать быстрый, острый, сложный диалог с блестящей комедийной пластикой. Словом, откуда ни возьмись, на экране появилась новая обворожительная персона – Кэри Грант».
Марина Ефимова: Ян Флеминг писал с Гранта своего Джеймса Бонда. Не для него, а с него. Все авторы многочисленных работ о Кэри Гранте пытаются анализировать его актерский метод, разгадывать секрет таланта, под обаяние которого попал весь мир. Полин Каэл пишет: «Секрет, возможно, в том, что Грант «обернул в романтическую элегантность простака, жизнерадостного, неунывающего и симпатичного». Ричард Торегросса посвятил своё исследование стиля Кэри Гранта. От его пунктуальности и тщательности в подготовке к съемкам, до взыскательной придирчивости к портным, которым он писал указания, включавшие 500 пунктов. Но ближе всех к истине подошел, по-моему, Ричард Шикель.
Диктор: «Кэри Грант рассыпает искры своего врожденного актерского дара с такой невинностью, естественностью и с таким совершенством, что попытки его анализировать выглядят, как проявление неблагодарности».
Марина Ефимова: Грант уставал от того, что все его идентифицировали с созданным им кинообразом. Когда однажды журналист сказал ему, сколько молодых людей ему подражают, Грант ответил: «О, все хотят быть похожими на Кэри Гранта. Даже я».
В середине 80-х, за год до смерти Кэри Гранта, по телевидению транслировали какое-то голливудское торжество. В зале – все актеры, как на вручении «Оскаров». На сцену вышел старый седой Кэри Грант, чтобы кого-то представить. К тому времени он уже 20 лет, как не играл. Он быстрым шагом подошел к микрофону и скромно представился: «Хелло, я – Кэри Грант...». Но он не успел сказать следующее слово, потому что зал поднялся и взорвался аплодисментами. Ему устроили овацию минут на пять – за скромность, за understatement , из благодарности за то веселое наслаждение, которое он доставлял им своей игрой, просто от удовольствия его видеть. Следующим участником церемонии был Фрэнк Синатра – тоже старый. Перед его появлением сцену залил свет разноцветных прожекторов, раздался легкий стрекот барабанов, в световом пятне появился Синатра и вскинул руки в ожидании овации. Но зал молчал. И обескураженный кумир дал знак оркестру начинать номер. Так ему преподали урок скромности.
Кэри Грант все же покривил душой, отмежевав себя от своего неотразимого героя. Незадолго до смерти он признался: «Я притворялся тем человеком, которым я хотел бы стать, но постепенно стал им. Или он стал мной. Или в какой-то момент мы с ним встретились».
Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.
Григорий Эйдинов: А сейчас - новости спорта. В прошедшее воскресенье состоялось одно из главных ежегодных событий в жизни Америки - Суперболл. Этот Суперболл стал третьим по количеству телезрителей из всех телепередач в истории США. Собравшись на бесконечном количестве вечеринок вокруг растущих с каждым годом голубых экранов телевизоров, финальный матч по американскому футболу смотрели более 93-х миллионов американцев. Чтобы поехать болеть в живую за любимую команду, люди закладывали дома. Одна секунда телерекламы, во время трансляции, стоила 85 тысяч долларов. Сама игра была подперчена тем фактом, что над открытым стадионом в Южной Флориде, где проходил матч, непрестанно шел дождь. Результат: Индианаполисские Кольты выиграли у Чикагских Медведей со счетом 29:17. Теперь – новости музыки. В этом году обязательный супер-концерт между вторым и третьим таймом устроил легендарный музыкант, которого теперь опять зовут Принц. Должен сказать, что есть что-то завораживающее и бодрящее, когда видишь и слышишь стадион, набитый до краев людьми всех возрастов, поющих хором одну и ту же песню. Итак, наш, уже традиционный, Супербал Супербола. Его Рок-н-рольное Высочество Принц, с очень подходящей погоде и событию песней «Фиолетовый дождь».
