Февральская революция и Александр Солженицын: эхо размышлений 25-летней давности.
Ирина Лагунина: Мы уже рассказывали в наших программах о состоявшемся в понедельник в Москве представлении ре-публикации в «Российской газете» написанного почти четверть века назад сочинения Александра Солженицына «Размышления над Февральской революцией». Сейчас в материале, подготовленном Владимиром Тольцем, речь пойдет о том, почему эти размышления не были в свое время услышаны, и какой резонанс они вызываютныне, в 90-ю годовщину Февраля 1917-го.
Владимир Тольц: «Размышления над Февральской революцией» являются синтезом глав, изъятых Александром Исаевичем Солженицыным из его эпопеи «Красное колесо». Написаны они были еще тогда, когда автор находился в изгнании, когда существовал еще Советский Союз, в котором разбухал извечный российский нарыв противостояния народа и власти, и Александр Исаевич полагал, что третья мировая война, сражение между демократией и мировым коммунизмом, Западом уже проиграна. С тех пор много воды утекло. Государственный коммунизм в СССР рухнул, исчез и Советский Союз, вождей которого в свое время безуспешно пытался вразумить Александр Исаевич, сам он переехал из Вермонта в Россию, где его стали издавать и переиздавать, и даже в Думе заслушали. По ходу всех этих пертурбаций изъятые автором из «Колеса» главы, не пропали, но были с тех пор несколько раз опубликованы, в том числе и в Интернете. Но многие ли их прочли? Я уж не говорю о «Красном колесе», которому, вопреки первоначальному замыслу автора, похоже, не суждено докатиться до Октября 17-го. – Судя по интервью Наталии Дмитриевны Солженицыной, повествование завершится где-то в апреле рокового для России года. Тут очевиден некий парадокс: Александра Исаевича даже в школе теперь «проходят», но, видно, проходят как-то мимо… По крайней мере, я почти не встречал таких, кто прочел бы все до сих пор опубликованные главы «Колеса». В чем тут дело? – спрашиваю я у культуролога и социолога, сотрудника Левада-Центра Бориса Дубина.
Борис Дубин: Насколько я могу судить по нашим опросам, конечно, это слишком большая рыболовецкая сеть, она не ловит небольшие группы, которые могут быть объединены каким-то новым интересом или каким-то ретроспективным интересом к Солженицыну. Но если брать такие более общие вещи, то, конечно, Солженицын не относится к числу читаемых сегодня писателей в любых кругах, это касается и более образованных и менее образованных, если говорить о них как о массовых. У самих его исторических романов с самого начала в более подготовленной среде российской, которая все-таки читала самиздат, тамиздат, отношение к этим романам было чрезвычайно сдержанное, как к литературе и сдержанное, как к историческому источнику. Возможно, это повлияло на дальнейшую судьбу этих вещей после того, как они были опубликованы в относительно свободных условиях, стали доступными и так далее. Поэтому сегодня вокруг события юбилея Февральской революции возможность вернуться к обсуждению некоторых важных тем, почему вслед за Февральской была Октябрьская, почему одна не победила, а другая победила, но таким образом, как она победила, чего это стоило, а соответственно, и судьба фигуры Солженицына, идей Солженицына, книг Солженицына, возможность сегодня вернуться к этим темам, к сколько-нибудь широком обсуждении, я такой возможности не вижу.
Владимир Тольц: Между тем представления современных россиян о том, что произошло 90 лет назад, в феврале 17-го, мягко выражаясь, весьма приблизительны. Вот лишь часть ответов об этом, которые по моей просьбе получила в Петербурге Татьяна Волович.
- Без понятия, на самом деле.
- У нас с историей не очень хорошо.
- Просто в школе учились, она нужна была, а после школы не нужна и забылась.
- На самом деле хотелось бы знать побольше, но времени нет.
Вы прочитайте Солженицына, и вам все станет ясно. Все началось раньше, чем в 17-м году. Тогда были приняты такие решения, что Россия бы стала самой демократической страной. Надо было не так резко все делать.
- То, что освещалось в школе – не совсем правда. А верных источников я, наверное, не искала.
- Революция была февральская, свержение царя.
- Революция была. Сейчас загружена настолько, что не помню.
- Взятие Зимнего.
- Это вообще было в октябре.
- Тогда ошибочка вышла. Уже давно в школе не учился.
- В школе проходили по истории, конкретное событие забыла. Передачу недавно смотрела о Февральской революции, если честно, не очень прониклась.
- Нет. Про Октябрь знаю, а про Февраль смутно.
- Для меня это сложно, плохое восприятие гуманитарных знаний у меня.
Владимир Тольц: Февральскую революцию, как я уже сказал всюду, не только в школе, «проходят», а не изучают. И на этом фоне идея заново переиздать солженицынские размышления над ней, причем гигантским тиражом в 4 с половиной миллиона экземпляров имеет, казалось бы, колоссальный просветительский смысл. Правда, главный вопрос тут: сколькими людьми это окажется прочтенным? – он остается. Борис Дубин:
Борис Дубин: Я не думаю, что у этих републикаций Солженицына будет такой большой, сильный социальный отзвук. Вряд ли. Судя по всему, и этот круг идей, и фигура Солженицына как такого рупора свободной мысли, главной силы, главной символической фигуры в противостоянии всему советскому, весь этот комплекс идей, символов, он ушел с переднего края общественного сознания. И в общем даже в более-менее узких группах интеллигенции, интеллектуалов, я не думаю, что эта публикация будет большим событием. Хотя само по себе событие Февральской революции и возвращение к опыту того, что не удалось, было бы чрезвычайно актуально. Наверное, эту точку отметят и не более того. Я тут не жду серьезных информационных поводов и серьезных сильных, заинтересованных, глубоких, аналитичных или хотя бы по партийному страстных информационных высказываний.
Владимир Тольц: Воспроизведение правительственной газетой сочинения четверть вековой давности имеет, несомненно, и политический смысл. Это подчеркнули и сами издатели, сообщив, что соженицынские размышления будут в ближайшее время разосланы ими всем госчиновникам и депутатам, а следовательно, окажутся предметом, если не прочтения, то уж по меньшей мере - цитирования в казенных речах и сырьем для формирования некоей политической линии. (По первому телевизионному каналу их уже назидательно цитировал Михаил Леонтьев, которого иные готовы воспринимать как телевоплощение аргументации и решимости «первого лица»). Сами рассуждения нобелевского лауреата о Феврале 17-го несомненно достойны отдельного рассмотрения. (И в одной из передач мы обратимся к этому). Сейчас же стоит отметить то, на что обратила внимание супруга писателя Наталия Дмитриевна, отметив, что сейчас « некогда понимать, что было 90 лет назад, и тем не менее, это необходимо», поскольку и в недавнем прошлом некоторые ошибки февраля были повторены.
Наталья Солженицына: Грандиозная ошибка была такая, она была и в феврале, была и сейчас: новая власть все свое внимание и все свои интеллектуальные и психические силы обращала на боязнь реставрации, на действия, которые должны были отрубить хвост или голову предыдущей власти. В то время как во время революции необходимо думать о том пути, который лежит впереди. И всем казалось, в 90 годах тоже, что если убрать предыдущую власть, которая как бревно лежит на нашем пути, то дальше путь свободен и открыт. Но свободен - не значит легок. Свободен - это путь огромной ответственности и профессионализма, который не проявили наши лидеры перестройки, не проявили люди, которые верили в страну в начале 90 годов. Это самая главная ошибка. Кроме того, есть такое внешнее, это выглядит эмоционально, но на самом деле глубокие корни и очень русское явление. Февраль, картины февраля Александр Исаевич взял нисколько не из своего художественного воображения, а из этих сотен свидетельств. Это невероятная эйфория, разлитая на Петербург, вот в том самом тонком слое. Это эйфория, которая покрывала все. Вы знаете, атмосфера играет огромную роль, она убеждает тех, кто, может быть, сомневается, не только самих носителей. То же самое происходило в 91-м, то же самое происходило у нас. Эйфория – это не вина. Но во время эйфории люди не способны принимать здравых решений.
Владимир Тольц: Естественное желание найти параллели сегодняшнего в прошлом, а также сообщение Наталии Солженицыной, что ее муж считает, что в последнее время Россией сделано много верных шагов в международной политике, уже породило далеко идущие выводы: итальянская «Стампа», к примеру, написала что «все громче звучат голоса тех, кто настаивает на том, чтобы нынешний лидер остался в Кремле, несмотря на противоречие конституции», и назвала нынешнюю публикацию «посланием царю Владимиру». Последняя фраза – типичный «испорченный телефон». Однако антилиберальный пафос опубликованных «Размышлений», в которых Солженицын называет слабость монаршей власти одним из главных источников февральской беды, как и латентное желание Александра Исаевича «глаголом жечь сердца» чиновных людей бесспорны.
Российский рынок розничной торговли.
Ирина Лагунина: Объем розничной торговли в России увеличивается примерно на 20% в год и достиг уже одной трети общего объема экономики. При этом розничная торговля все еще на треть представлена рынками и киосками, а половина остального торгового оборота приходится на небольшие магазины «у дома». В 2006 году россияне - впервые за последние годы – меньше покупали в кредит. Тему продолжит Сергей Сенинский...
Сергей Сенинский: ...22% всего оборота розничной торговли – включая и все рынки, и все типы магазинов – приходится в России на один город – Москву. Еще примерно 4% - на Санкт-Петербург. То есть на два крупнейших города – более четверти всей розничной торговли, объем которой составляет ныне почти треть ВВП, то есть общего объема экономики России за год. Из Москвы – аналитик инвестиционной компании «Проспект» Ольга Самарец:
Ольга Самарец: В прошлом году оборот розничной торговли в России составил около 317 миллиардов долларов. Это примерно на 28% выше, чем в 2005 году.
Сергей Сенинский: Пятая часть всей розничной торговли в стране и до сих пор приходится на долю разного рода рынков – продовольственных и вещевых. Аналитик инвестиционной компании «Ренессанс-Капитал» Наталья Загвоздина:
Наталья Загвоздина: В целом по стране доля открытых рынков и рынков вообще составляет примерно 20-21%. Даже в Москве эта доля значительна - 17%. В таких городах как Санкт-Петербург она будет ниже - порядка 15%, в каких-то регионах - выше. Вообще за последний год общая доля рынков лишь чуть сократилась...
Сергей Сенинский: Но, помимо рынков, существует и масса самых разных торговых киосков – у станций метро, автобусных остановок или на вокзалах...
Наталья Загвоздина: Киоски стоят особняком, их доля составляет порядка 15%. И, по-видимому, такой и останется. То есть на долю рынков приходится примерно 20% всего торгового оборота розницы, на киоски – еще 15%. Вместе они составляют 35%...
Сергей Сенинский: То есть треть всей розничной торговли России приходится на рынки и киоски. Хотя, судя по ответам, которые мы получили, опросив жителей двух городов – Екатеринбурга и Самары – эта доля, по идее, должна быть ниже...
- В крупных магазинах я легче ориентируюсь, а на рынке мне холодно, дискомфортно и неизвестно, какая продукция...
- На рынок я попадаю в крайне редких случаях, причем не на вещевые, а только на продуктовые. Ну, собрался я сало посолить, в магазинах его не купишь, поэтому приходится на рынок. Это, может быть, раз в полгода...
- Ежедневные покупки, конечно, я делаю в магазинах, которые расположены около дома. На продовольственных и вещевых рынках реже, и меньше они доверия вызывают.
- Рынками я пользуюсь, но не каждый день. Чтобы купить что-то на месяц, будь то бытовая химия, какие-то товары по уходу за животными - у меня есть кот. Ну, не чаще раза в месяц - поход на рынок. А ежедневные покупки, конечно, в торговых точках возле дома...
Сергей Сенинский: Именно на такие - «торговые точки возле дома» - сегодня приходится почти половина всей розничной торговли в стране, это – самый крупный сегмент розничного рынка, общая структура которого выглядит так...
Наталья Загвоздина: 20% - «организованная» торговля. К ней относят сети супермаркетов, сети дискаунтеров и гипермаркеты, так же магазины Cash&Carry.
Отдельно стоящие магазины, которые не принадлежат к сетям – это уже не рынок, но еще и не организованная розница, точнее, не современные форматы - составляют 45%. Ну, и 35% - рынки и киоски. Вот и весь розничный рынок...
Сергей Сенинский: Значительную часть магазинов, не входящих в торговые сети, составляют так называемые «дискаунтеры». С одной стороны, может показаться, что такие магазины – для регионов с относительно низкими доходами. Но все относительно. В Германии, например, именно дискаунтеры типа Aldi и Lidl вытеснили с национального рынка американскую Wall-Mart , крупнейшую в мире компанию розничной торговли. Более того, в первой пятерке самых богатых граждан Германии – братья Альбрехты, основатели Aldi , и сын основателя Lidl. Этот рейтинг два месяца назад появился в немецкой прессе.
А в России за счет развития именно такого формата торговли – дискаунтера - сформировались многие торговые компании, в том числе - крупнейшая на сегодня в стране сеть продовольственных магазинов - «Магнит», начинавшая с Краснодара... Ольга Самарец, компания «Проспект»:
Ольга Самарец: Как правило, это магазины с небольшими торговыми площадями - до тысячи квадратных метров, ограниченным ассортиментом и низкими ценами.
В России изначально многие сети магазинов развивались именно в формате дискаунтеров, они так позиционировались. Но постепенно позиционирование сместилось к магазинам «у дома» с низкими ценами. Мы можем видеть это на примере «Пятерочки» и «Магнита».
Сергей Сенинский: Относительно новые для России форматы розничной торговли - гипермаркеты и супермаркеты.
Наталья Загвоздина: Разница между форматами очень простая: размер торговой площади, а также широта ассортимента, то есть количество товарных позиций. Обычно гипермаркеты, поскольку это крупный формат, располагаются не в центре городов, а где-то на выезде.
Супермаркеты - это обычно магазины, которые расположены ближе к центру городов, чем гипермаркеты, ведь они в разы меньше по размеру. Отличие супермаркетов и в том, что обычно они представляют товары и услуги, рассчитанные на потребителей с более высоким доходом, и поэтому цены там выше, чем в гипермаркетах или дискаунтерах.
Сергей Сенинский: Большинство опрошенных нами жителей Самары и Екатеринбурга, считают, что наиболее крупные магазины, открытые, скажем, компаниями из других регионов или даже стран, они посещают нечасто:
- В основном мои знакомые в крупных магазинах делают покупки, там выбор большой, просто удобнее...
- В «оптовом» надо сразу много покупать, не будешь каждый день ездить туда...
- Просто было интересно было поначалу туда попасть. Посмотрели, что-то купили. Там, конечно, продукты дешевле. Когда много гостей ждем, конечно, есть смысл съездить и купить. А регулярно - не по пути, далековато...
- Посещаю продуктовые магазины возле моего дома, доверяю им, они - местные...
- В большие торговые центры мне просто-напросто «лениво» ехать, очень уж далеко от моего дома – живу в «спальном» районе...
Сергей Сенинский: Те самые магазины «у дома», или, как их называют специалисты, «шаговой доступности», безусловно, доминируют в ежедневных покупках. Хотя их доля – в общем торговом обороте в стране – сокращается.
Наталья Загвоздина: Их доля сокращается, но не сказать, что очень быстрыми темпами: они все-таки составляют 45% рынка. И российские города так построены, что немалая доля на рынке за магазинами «шаговой доступности», наверное, сохранится навсегда.
Другое дело, что и внутри этого сегмента появляются более успешные и менее успешные операторы. Какие-то игроки уходят с рынка, какие-то - забирают их долю...
Сергей Сенинский: Подобные форматы вполне могут считаться вполне универсальными – для самых разных городов?
Ольга Самарец: Наверное, универсальным может считаться магазин «у дома». В городах покрупнее, скажем, от полумиллиона жителей уже возможно строительство и супермаркетов, и гипермаркетов. Сейчас очень многие торговые сети выходят в города с населением от полумиллиона человек с форматом гипермаркета.
Сергей Сенинский: За последние 2-3 года часто ли вы пользовались кредитами – хотя бы небольшими? – спрашивали жителей Самары и Екатеринбурга наши корреспонденты. Например, для покупки нового холодильника, телевизора, стиральной машины, кухни или мебели...
- Мне кажется, что люди не очень хорошо ориентируются, планируют, какие проценты потом выплачивать.
- Нет, я нормально зарабатываю. Поэтому ни разу не сталкивался...
- Кредитами я не пользуюсь, но вполне вероятно, что придется ими воспользоваться. Речь идет о жилье, о машине, но не о стиральных машинах...
- Насчет кредитов – да. Один кредит кончается - тут же берешь второй. Кухню заказали, потом в коридор мебель заказали... Оно как-то так и идет. Привыкли уже!..
- За последние два-три года я пользовалась кредитом для ремонта квартиры и автокредитом.
- Собственно, у меня есть кредитная карточка, я ей расплачиваюсь, а потом кредит возвращаю, потому что он необременителен и очень удобен для пользования...
- Кредитами я не пользуюсь! Мне как-то не очень приятно жить в долгу. Даже если это небольшой кредит, все равно не хочется его брать...
- Кредитами последнее время не пользовался, не было необходимости. Мы с женой сейчас выбираем, что следующее купить, поэтому кредит пока не берем, но подумываем...
Сергей Сенинский: Еще в 2005 году, по экспертным оценкам, 40-45-50% крупной бытовой техники и электроники в крупнейших профильных магазинах покупалось в кредит. В 2006 году эта доля сократилась, отмечает Наталья Загвоздина, аналитик инвестиционной компании «Ренессанс-Капитал»:
Наталья Загвоздина: Интересный факт: в 2006 году продажи бытовой техники и потребительской электроники в кредит ведущими игроками - «М-Видео», «Техносила» и «Эльдорадо» - упали и сейчас не превышают 30-35%. Почему это произошло? Российский неискушенный потребитель, наконец, задумался и подсчитал, сколько ему будет стоить купить определенную вещь в кредит. И выяснил, что с учетом всех взносов ставка составляет до 30-35% годовых.
Поэтому не больше трети этих покупок совершается сейчас в кредит. Да и то, скорее, по Москве, а если взять с учетом регионов, я бы сказала, не больше 20%...
Сергей Сенинский: Тем не менее, по отдельным товарам доля покупок в кредит, разумеется, значительно больше...
Наталья Загвоздина: Покупки, например, новых автомобилей, особенно западного производства, практически все происходят с привлечением потребительского кредита.
Сергей Сенинский: Рынок розничной торговли в России остается очень фрагментированным - на долю даже самых крупных сетей приходится лишь по 2-3% общего оборота розницы в стране. Это в 10-20 раз меньше, чем, например, не только в странах Восточной Европы, но и в США, более сравнимых с Россией по территории...
Наталья Загвоздина: Действительно, суммарная рыночная доля 15 крупнейших операторов, включая Metro , не превышает сейчас 15%. Отчасти это обусловлено тем, что ведущие операторы молоды, их история насчитывает не больше 7-10 лет.
Безусловно, они демонстрируют высокие темпы роста, и процессы консолидации в розничной торговле уже начались. Они будут лишь усиливаться, поскольку в России еще недостаточно представлены западные игроки.
Сергей Сенинский: А пока в России на долю современных торговых сетей приходится 20% всей розничной торговли, 35% - на долю рынков и всевозможных киосков, и 45% - на отдельные магазины, которые называют магазинами «у дома»...
Судьба актера. Завершение цикла репортажей из столицы Косово Приштины.
Ирина Лагунина: Все чаще слышны призывы международного сообщества к сербам и косовским албанцам вести диалог, а не спор о статусе провинции. Во вторник начать конструктивный диалог призвал председатель ОБСЕ, испанский министр иностранных дел. Чтобы провинция могла оставаться многонациональной, считает Мигель Моратинос, надо, чтобы и Белград, и албанские власти в Приштине, и косовские сербы пошли на компромиссы. Но трудно идти на компромисс, когда даже сам процесс распада – не Сербии – а бывшей Югославии все еще отдается болью. Мы продолжаем цикл аналитических репортажей из Приштины. Я передаю микрофон Айе Куге.
Айя Куге: Много людей в бывшей Югославии, судьбы которых повернула политика и самое печальное её последствие - война. Один из таких людей Энвер Петровцы. В восьмидесятых годах он был одним из лучших, любимцем публики, белградским актёром. Играл первые роли в театре – и Гамлета, и Макбета, и Юлия Цезаря. Снимался в кино, в телевизионных сериалах, появлялся на сценах всей Югославии. И ни для кого в те времена не имело значения, что Энвер по национальности албанец. Но пришли девяностые годы, взрыв национализма, и в Белграде актёр Энвер Петровцы уже не чувствовал себя как дома. Всё чаще он бывал в Косово, в своем родном городе Приштина, где создал новый театр и занимался педагогической работой. В 1998 году американская ассоциация Арт Слинг провозгласила Энвера Петровцы лучшим актёром юго-восточной Европы.
22 марта 1999 года, за два дня до начала Натовских бомбардировок, в кафе, где актёр сидел со своими студентами после экзамена, ворвались два человека в масках и открыли по нему огонь из автомата. Шесть человек, включая Энвера Петровцы, были ранены, погибла его студентка. Ещё до того в Приштине циркулировали слухи, что Петровцы будет наказан потому, что предал Белград и вернулся к своим албанцам. Три месяца войны он провёл беженцем в Македонии. В его частной квартире в Белграде поселился серб из Косово, а сербскую печать наполнили слухи о том, что в этой квартире якобы была обнаружена группа опасных албанских террористов. Так развязалась кампания против актера. Только шесть лет спустя семья Петровцы получила квартиру обратно - пустую, незаконный жилец унёс с собой даже дверь. Теперь Энвер Петровцы в Приштине, где построил свой маленький театр и частную Академию художеств. Среди его студентов есть и сербы.
Он занимается драматургией, педагогической работой и порой режиссурой. Но Энвер Петровцы с горестью в голосе говорит, что в возрасте пятидесяти трёх лет его актёрская карьера кажется оконченной.
Энвер Петровцы: Признаюсь: здесь для меня нет ничего, что соответствовало бы моему уровню. Я чувствую себя актёром, который как артист умер. Умерли мои амбиции быть лучшим актёром в мире. Мы слишком долго жили в Косово как в гетто, и всё ещё так живём. Поэтому амбиции актёров, режиссёров, всех людей, которые занимаются театром и кино, заключаются в том, чтобы показать своему соседу: «вот, что я умею!». Вот мы здесь друг другу и показываем, что умеем, и этого никто дальше Косово не видит. Живя в гетто, люди потеряли понятие о том, что в этом мире существует много хороших художников и что нужно соревноваться с ними, а не с соседом.
Айя Куге: Конечно, есть большая разница, когда твоя публика 22 миллиона человек, как это было в бывшей Югославии, или лишь 2 миллиона, как в Косово. Но ведь вас постоянно приглашают вернуться в Белград...
Энвер Петровцы: Это правда, меня по-прежнему приглашают. Недавно я был в Белграде на пятидесятом юбилее театра «Ателье 212». Публика меня прекрасно встретила, буду даже нескромным: она встретила меня лучше, чем остальных актёров, я получил самые большие аплодисменты. В тот вечер президент Сербии господин Борис Тадич сказал мне: «Какого чёрта ты сидишь в Косово, видишь, как тебя публика любит, твоё место здесь!» Он сразу пригласил управителя Национального театра и попросил выполнить все мои пожелания касательно ролей. Я получил большое удовольствие от того, что кому-то моя работа кажется важной, что кто-то это замечает, что умеет ценить. В Косово нет такой любви к искусству. Но когда я разговаривал со своими белградскими друзьями, они мне искренне сказали, что то время, когда я мог бы вернуться, ещё не пришло, что это не проблема театра, а моей личной жизни. Белград уже не такой, каким он был. Пришли какие-то новые люди. Они говорят по-сербски, а я их совершенно не понимаю – не понимаю их образ мыслей, не понимаю их темы разговора. Белград уже не тот, каким я его знал. Может быть, действительно рано мне возвращаться. Ведь у меня цель не только вернуться, чтобы играть новые роли, я хочу быть любимым, как я был любимым раньше. Я знаю, что был бы любимым в театре, но я это хочу почувствовать и на улице, в кафе, в кругу моих соседей, я хочу себя чувствовать красиво.
Айя Куге: Однако вы в плане искусства немало сделали и в Приштине, хоть признания в Косово и не получили....
Энвер Петровцы: Получается, что всё, что я делаю в Косово, я делаю только из-за своего желания чем-то заниматься, занять себя. Всё это импровизация. Если что-то крупное в плане искусства в Косово и произойдёт, то только на основе частной инициативы кого-нибудь из наших кругов. Частной инициативой является и мой театр. Но у нас никто это не интересует. Представители властей, правительства, даже не пришли посетить меня, сказать «Браво, что ты на свои деньги построил театр». Подумайте, я всё, абсолютно всё своё продал, чтобы иметь этот театр, здание, которое к тому же ещё не завершено. Нужно найти деньги. А продать у меня больше нечего. Ко мне приезжают иностранные делегации, посмотреть на то, как человек строит собственный театр. И для них это чудо, они как-то гордятся, что есть такой албанский чудак. Я бы, может быть, создавал что-то другое, но это единственное, что у меня есть. Я вам честно скажу, я ожидал, что мне поможет правительство. Но политикам и в голову это не приходит, они вероятно и не знают, что есть такой театр, и знать не хотят.
Айя Куге: В Косово живётся тяжело. В театр люди не ходят. Почему?
Энвер Петровцы: Я спрашиваю молодёжь, почему вы не ходите в театр? Они отвечают, что это не входит в список их интересов. Так живёт наше нынешнее молодое поколение, и я ничего не могу с этим сделать. Могу испытывать разочарование, что они так относятся к театру, но что-то изменить - не в моих силах. Чтобы что-то изменить, я уверен, надо начинать с самого начала - от нового поколения, с начальной школы приучать детей ходить в театр хотя бы раз в месяц.
Я думаю, что сейчас зрителей в Приштине не интересует хорошее искусство. Наших людей не интересует театр, их интересует политика. Они с большим интересом посмотрят разговор двух-трех политиков по телевидению, чем лучший спектакль в мире, я уверен! Мою профессию украли политики, они стали актёрами получше, чем мы. Политики воспользовались временем, в котором мы живём. Они создают спектакли, интересные для народа. И я их поздравляю с тем, что они стали хорошими актёрами. Они нас победили.
Айя Куге: Видно, что вас это огорчает. Похоже, что вы отказываетесь принадлежать к доминирующему в Косово течению, где всё определяет политика.
Энвер Петровцы: Может быть и так, я не задумывался. Я никогда не входил ни в одну партию. Мне даже удалось не войти в коммунистическую партию во времена Тито. Это было тяжело, на меня давили. Нынешние так называемые «демократы» не давят, но жить ещё тяжелее. Тяжело жить и не принадлежать к стаду. Они мне предлагали: вступи в любую партию, хотя бы цыганскую, чтобы мы знали, где ты. Тогда мы тебе поможем. В моменты слабости я себе говорю: давай, сделай это, это тебе ничего не стоит. А потом останавливаюсь: а что тогда будет с моим искусством? Ведь я тогда больше не буду принадлежать всем. Буду принадлежать к стаду. Хорошо бы было войти в политику, чтобы помочь актёрам, художникам. Я бы с моим авторитетом смог лучше высказать и отстоять наши желания, был бы упрямым. Но это было бы слишком большой жертвой, я бы стал балканским партийным функционером, которых я так не люблю. Когда смотрю на них, мне даже становится стыдно. Смотрю на них по телевидению и часто смеюсь: возможно ли, что есть такие жалкие существа! Так унизительно звучат их речи, выглядит их поведение. Большая комедия, но на Балканах это трагично. Балканские политики бы были смешными, если бы за ними не проливалось много крови.
Айя Куге: Да, Югославия развалилась в крови. Вы сожалеете о бывшем государстве, как многие ваши коллеги?
Энвер Петровцы: Врут те, кто не признает, что мы в единой бывшей Югославии мы жили несравненно лучше, чем в созданных сейчас этих своих маленьких государствах. Искренний человек подтвердит, что жили мы очень хорошо. И путешествовать мы могли без виз по всему миру. В те времена я никогда не чувствовал себя отличным от других потому, что я албанец. И не только я. Но когда режим изменился, пришёл Милошевич, я как албанец уже себя не чувствовал хорошо. Все изменилось - от кафе до рабочего места. Я сожалею о Югославии. Много моих друзей остались за границами Косово. Я намного меньше работаю, намного меньше зарабатываю. Но хоть я и живу в гетто, я эту изоляцию никогда не променял бы на времена режима Милошевича. Он был страшным человеком для албанцев. Я уверен, что и для всех остальных.
Айя Куге: Постепенно отношения между народами в регионе налаживаются, именно люди искусства были первыми, кто восстановил связи между Сербией и Боснией, Сербией и Хорватией. Наш собеседник, известный актёр из Косово Энвер Петровцы уверен, что придёт время, когда все народы на Балканах снова объединятся.
Энвер Петровцы: Я уверен, что это должно случиться. Китайская мудрость гласит: «Люди воюют, чтобы после войны начать с того, где остановились». То, что Югославия раньше объединилась, не случайно, как и не случайно то, что она разделилась. Но мы всё-таки осуждены на то, чтобы жить вместе. Ведь мы не можем только самолётами летать. Мы из Косово должны проезжать через Сербию, Боснию, Черногорию, через Македонию, Албанию, Грецию, Румынию. И нет смысла жить одним. Я думаю, что когда-то мы снова объединимся. Будет ли это каким-то балканским союзом, или Европейским союзом, не знаю. Но если объединились немцы и французы, французы и англичане, которые веками воевали друг с другом, то почему бы и нам это не сделать. А уважение друг к другу мы должны снова построить. Может быть, из-за того, что на небольшом пространстве Балкан проживает так много народов, наши отношения и наша история были столь сложными. Мы к тому же еще и темпераментнее остальных. Более того, мы, к сожалению, никогда не умели выбирать своих вождей. Редко у нас был лидер, который помогал нам развиваться. Мы носим в себя какое то упрямство, какую-то нездоровую гордость. Поэтому нас и представляют лидеры, которые умеют только драться, кричать и грозиться, загоняя народ в безвыходные ситуации, вплоть до войны.
Айя Куге: Один из героев драмы Энвера Петровцы «Проклятые» говорит: «На Балканах никогда не правил разум. Правили победители без разумения о побеждённых. Победители менялись. Но разума не было. Если бы он был, победитель бы потерял свое значение». Эта пьеса про братьев из национально смешанного сербско-албанского брака была написана почти 20 лет назад. Но сегодня она кажется актуальнее, чем когда-либо. Косово стало албанским, а сербы скрылись в своих анклавах, не желая иметь никаких контактов с соседями.
Энвер Петровцы: Раньше я никогда столько не думал о них, потому что они были частью моей жизни. Теперь они проживают отдельно, в так называемых «анклавах», и это мне кажется страшно. Самый большой враг сербов тот, кто придумал эти анклавы. Такие анклавы были у индейцев в Америке, и вот где они сегодня! Защита от того, чего сербы боятся, не в собственной изоляции, а наоборот - в открытости. Анклав - это так страшно, как добровольное заключение. Мир становится единым, объединяется, а ты закрываешься в своей хижине. Тот, кто их этому учит, учит очень плохо. Если после войны в Косово у них был страх, и я бы тоже на их месте боялся, то теперь ситуация другая. Они могут выйти, никаких проблем. Если даже будут проблемы, то только мелкие. Могу утверждать на собственном примере: у меня и моих студентов в Приштине ежедневно были проблемы с полицией Милошевича, с соседями сербами. Только потому, что мы албанцы. Нас наказывали, но мы терпели. Иногда получали встрёпку, но всё-таки жили. Сербы должны выйти из изоляции, даже если боятся, что получат пощёчину. Они должны узнать, получат они ее или нет. Невозможно жить в постоянном страхе. Выходи, чтобы увидеть, где ты, где живёшь! Ты должен говорить на своем языке громко, ясно, на улице! Легче всего отступить. Вероятно, среди них есть люди, которые творили плохие дела в Косово. Пусть они трясутся, они и должны бояться. Но про остальных думаю, что у них нет абсолютно никаких причин не жить совершенно нормально.
Айя Куге: В Вене продолжается обсуждение будущего политического статуса Косово. Что вы ожидаете от предложенного международным сообществом плана?
Энвер Петровцы: Косово будет таким, каким великие силы сочтут его полезным для них самых. Я своё мнение поменяю лишь в том случае, если после получения нового статуса Косово начнёт развиваться. У народа в Косово чувствуется огромное недовольство. Денег нет, безработица приняла огромные масштабы. Албанский народ прошёл через все. И страдания, и терпение, и войну, и убийства, и изнасилования, и судьбу беженца, и возвращение домой. Всё он пережил, и теперь мудро ждёт определения будущего статуса. Но я опасаюсь, что если что-то немедленно не измениться в экономической политике, снова может пролиться кровь. Но на этот раз уже между самими албанцами в Косово. Не хочу быть пессимистом, но я не исключаю, что наступят плохие времена, если граждане Косово ближайшее время не будут обеспечены работой.
Айя Куге: Как должно выглядеть Косово, в котором бы вы хотели жить?
Энвер Петровцы: Я хотел бы жить в Косово без границ. Я хотел бы жить в Косово в составе Европы. Чтобы мне не нужно было ни у кого просить визу. Для моего поколения это большой шок, что мы должны получать визу даже в Болгарию и Румынию, что на нас там теперь по-другому смотрят. Я себя чувствую маленьким и жалким. Может быть, я, как албанец, чувствую себя сейчас в Косово свободнее, чем раньше, но как гражданин мира я полностью исключён из игры, я не участвую в строительстве мира.
Айя Куге: Мы говорили со знаменитым, ранее белградским, теперь приштинским актёром, Энвером Петровцы.
Но разговора об искусстве, к сожалению, не получилось. Сейчас на Балканах каждая тема превращается в политическую...
Вечный несогласный . Интервью с латвийским диссидентом.
Ирина Лагунина: Ведущая британская деловая газета Financial Times пишет в четверг, что н еспособность Латвии сдержать инфляцию является предупреждением и для других стран региона со стремительно развивающейся экономикой. Ежегодный экономический прирост Латвии составляет 12%, а самым "горячим" сегментом является рынок недвижимости, где годовой прирост цен достигает 40%. Как сами латыши оценивают деятельность своего правительства. С одним из латвийских диссидентов беседовала Людмила Алексеева.
Людмила Алексеева: Мой собеседник - Интс Цалинтис, самый известный в Латвии диссидент. Диссидент - по-русски значит несогласный. Он был диссидентом при советском режиме в Латвии, сейчас он очень резко критикует правящие круги независимой Латвии. Интс, прошу вас.
Интс Цалитис: Я бывший политзаключенный, который за свои политические убеждения осужден советским судом три раза, в общем отсидел в тюрьмах и лагерях 17 с половиной лет. После горбачевских реформ для политзаключенных были амнистии, я вышел не амнистированным, а условно-досрочно освобожденным. В 83 году мне присудили шесть лет, два из них в Чистопольской тюрьме, а потом в уральских лагерях.
Людмила Алексеева: Что изменилось в Латвии, когда она стала независимым государством?
Интс Цалитис: Разумеется, Латвия опять в своей истории, короткой истории государственности вернулась к парламентарию демократии, к созданию демократического управления государством. Но как и у всех посткоммунистических стран после распада Советского Союза, мы переживаем такой больной и мучительный вопрос перехода от государственно управляемой экономики к рыночной. Разумеется, путем ошибок, как это обычно бывает, мы сейчас более-менее упорядочили свою экономику, у нас увеличивается государственный бюджет из года в год. Но, к сожалению, валовой национальный продукт увеличивается за счет экспорта сырья, как у отсталых африканских государств.
Людмила Алексеева: Какое сырье Латвия экспортирует?
Интс Цалитис: В основном древесину, но и стройматериалы тоже.
Людмила Алексеева: Повышается хоть немножко уровень жизни?
Интс Цалитис: Численное повышение доходов съедает инфляция. Не столько из-за неспособности нашего правительства упорядочить экономику и налоговую систему, причина – подорожание энергоносителей.
Людмила Алексеева: Откуда вы получаете энергоносители?
Интс Цалитис: В основном газ и нефтепродукты из России, электроэнергию из Литвы и сейчас по новому кабелю через Финский залив в Эстонию, и будем обмениваться электроэнергией с Финляндией и далее Швецией, Норвегией, северными странами. Весной на паводках у нас много остается излишней электроэнергии на гидростанциях наших, мы можем продать и зимой, когда нехватка, мы покупаем.
Людмила Алексеева: Вы считаете, что правительство ведет разумную экономическую политику или оно делает это не очень хорошо?
Интс Цалитис: Я считаю, что не очень хорошо. Потому что сейчас бюджетный дефицит государства хотят залатать повышенными налогами. Но это временное мероприятие, я думаю, не спасет экономику и никак не улучшит положение малоимущей части населения.
Людмила Алексеева: А много в Латвии малоимущих?
Интс Цалитис: Много.
Людмила Алексеева: А политическую обстановку как вы оцениваете?
Интс Цалитис: Катастрофически понижается доверие народа к правительству и к парламенту. У нас создалась ситуация, когда парламент фактически беспомощный, все законопроекты вырабатывает кабинет министров. Роль оппозиции в парламенте практически сведена к нулю, ибо совершенно не прислушивается к предложениям и возражениям оппозиции даже в таком случае, когда очень конструктивные и полезные для государства в целом.
Людмила Алексеева: Чем это объяснить? Парламент у вас выборный. Чем вы объясняете его послушность?
Интс Цалитис: У нас создано не совсем конституционное, не совсем законное образование - так называемый коалиционный совет. Туда входят представители кабинета министров, представители правящих партий, которые не избраны, которые не имеют должность в государственном аппарате. Они решают, как голосовать за принятие или отрицание того или иного пункта законопроекта. Весь ход политики государства решает какой-то коалиционный совет, который народом не избран.
Людмила Алексеева: Кто входит в этот коалиционный совет?
Интс Цалитис: Руководители фракций входят, министры, премьер-министры. Кроме них туда входят представители бизнеса и не только бизнеса, люди со стороны, можно сказать. Кроме того, Латвия совсем недавно законно, используя возможности, предусмотренные законодательством, премьер-министр подчинил себе все спецслужбы государства.
Людмила Алексеева: А раньше кто ими руководил?
Интс Цалитис: Совет государственной безопасности при президенте. Роль надзора взял на себя премьер-министр. И я бы назвал это ползучим переворотом.
Людмила Алексеева: Вы считаете, что это было сделано незаконно?
Интс Цалитис: Принять закон имеет право кабинет министров в исключительных случаях, очень срочных случаях во время отсутствия парламента. То есть когда парламент находится в отпуске, и вдруг за день до возвращения парламента к работе, кабинет министров утвердил такой закон.
Людмила Алексеева: В чем вы видите опасность переподчинения спецслужб?
Интс Цалитис: Спецслужбы работают постоянно, а премьер-министры приходят и уходят. Мы не знаем, какой будет завтра, послезавтра.
Людмила Алексеева: Вы опасаетесь, что в будущем кто-то из премьер-министров этим воспользуется?
Интс Цалитис: Дай бог, чтобы мои подозрения были неоправданны.
Людмила Алексеева: В Латвии на два миллиона граждан приходится около четырехсот тысяч не граждан, большинство из них русские. Как вы к этому относитесь?
Интс Цалитис: Все, которые подают заявление и элементарный экзамен по знанию языка и знание элементарной истории Латвии, беспрепятственно получают гражданство. И все разговоры о том, что притеснение каких-то не граждан, людей, не знающих государственного языка, они беспочвенны.
Людмила Алексеева: Почему знание латышского языка поставлено обязательным условием получения гражданства?
Интс Цалитис: Если человек родился в Латвии, дожил до 30 и более летнего возраста, кончил всевозможные школы, если он не знает латышского языка, то можно сделать несколько выводов: то ли он умственно отсталый, то ли вообще не желает, это политическое решение его, не желает изучать язык своей страны, где он живет и не собирается никуда эмигрировать.
Людмила Алексеева: А как вы относитесь к вступлению Латвии в Европейский союз?
Интс Цалитис: Сейчас мы слишком много своего суверенитета государственного делегируем другим союзам. Каждая новая директива Евросоюза, который опять-таки создали чиновники в Брюсселе, откусывает по кусочку от нашего государственного суверенитета.
Людмила Алексеева: Может быть, откусывая кусочки суверенитета, вы выгадываете экономически?
Интс Цалитис: Для субсидий сельскому хозяйству Евросоюзом отпускается 55% общего бюджета союзного. Нельзя длительно субсидировать в таком большом размере одну отрасль экономики.
Людмила Алексеева: Вы считаете, что экономика Латвии от этого проигрывает?
Интс Цалитис: Мы получаем субсидии за непроизводство, за неработу, а это тоже ненормальная ситуация.
Людмила Алексеева: А как бы вы решили ситуацию с Европейским союзом, если бы это было в вашей воле?
Интс Цалитис: Лично я голосовал против вступления в Евросоюз на тех условиях, которые были выдвинуты в то время. Это был референдум.
Людмила Алексеева: Каковы были его результаты?
Интс Цалитис: 80% за вступление.
Людмила Алексеева: Чем вы объясняете, что так много людей, несмотря ни на что, хотели, чтобы Латвия вступила в Евросоюз?
Интс Цалитис: Потому что массовая пропаганда, которая использовала даже бюджетные средства, скажем, один миллион латов было предусмотрено для пропаганды вступления в Евросоюз.
Людмила Алексеева: То есть людей убедили?
Интс Цалитис: Да.
