Елена Фанайлова: В издательстве «Лимбус Пресс» в «Серебряной серии», посвященной малоизвестным, но выдающимся именам российской поэзии, вышел сборник Моисея Цетлина, в советские времена больше известного как историк-латинист и переводчик. Книга называется «Высокое косноязычье».
Стихи Моисея Цетлина появились в литературных «толстых» журналах в конце 90-х годов, через пару лет после его смерти. Первая же публикация в журнале «Знамя» производила оглушительное впечатление и показала, что мы имеем дело с пропущенным историей литературы уникальным поэтом. Он написал около трех тысяч стихов, самые ранние датируются 1920-ми годами. Вот стихотворение конца 1970-х, полное грозных предчувствий, которые в 1990-е и 2000-е можно считать вполне оправданными.
Корсиканец
Он сегодня рожден под звездой евразийской.
Он пока еще в яслях, но молва вездесуща.
И стеснило дыханье эдумейцу от вести,
И проснулись на гноище Иов и Каин,
Параноики, шлюхи с толчка, водоносы.
Он идет, он грядет, Корсиканец, он близок!
Он полнеба уже над столицею застит.
Он идет из Лефортово и с Таганки,
Напрямик к Мавзолею, на Красную площадь,
Где встают поколенья у стен, возглашая
Громогласно осанну синеглазому зверю.
Он идет с автоматом. Осанна, осанна...
Он, конечно, полковник, казах или чукча.
Вы, калеки, зеленщицы, воры, поэты,
Вы, брюхатые бабы, пропойцы, святые,
Вы вскричите, как древле: осанна, осанна!
Возопите и вы, иудеи их Яра.
И взреви, как Исайя, пророк и провидец.
Близок, близок, уже у ворот он, осанна...
Елена Фанайлова: Еще одно, возможно, самое вызывающее стихотворение Моисея Цетлина, написано в 1979 году. Оно называется «Оправдание зла» и имеет чрезвычайно знакомый эпиграф: «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
Оправдание зла
Есть высокое что-то в оправдании зла —
Свет слепящий кивота, чудодейная мгла.
И чуть видные в Тверди берега божества —
Позывные ли смерти, чувство ль с Небом родства?
От конца до начала ваша правда бедна,
Как цианистый калий, как цикута до дна.
И когда я увижу, демиург, твой чертог,
Я себя не унижу, пав у благостных ног...
Елена Фанайлова: Это стихотворение было включено поэтом в цикл 1987 года «Великая волчица Клио». Говорит составитель и автор предисловия к книге Моисея Цетлина, поэт и переводчик Михаил Синельников.
Михаил Синельников: Как ни странно, я от него шарахался. Потому что я был моложе, может быть, глупее, меня смущала его экстремистская настроенность, его увлечение деспотизмом, диктатором. Хотя с годами я это все иначе вижу, что это была некоторая форма фронды, протеста против обыденности засасывающей, против того, что он называл словом «термидор». На самом деле, он был столь же поклонником диктатуры, сколь же и революционером, вольнолюбивым поэтом, певцом свободы и так далее. Все это противоречиво в нем, как в каждом сложном поэте, соединялось и не вызывает моего раздражения теперь, потому что напоминает мне те средневековые трактаты, в которых вымышленные собеседники, то есть в сущности два разных «я» автора — спорят друг с другом. И по совести говоря, я люблю, когда одно стихотворение направлено против другого. Главное — быть искренним и говорить правду, а Цетлин был искренен, говорил правду, и говорил мощным голосом, и достиг, что удивительно, к концу дней своих замечательной гармонии. Камертоном, таким недосягаемым образцом для Цетлина, я думаю, всегда были пушкинские стихи «Моцарт и Сальери», а более благородного звука в нашей поэзии я вообще не знаю.
***
Не тост в кают-компании,
Не с крейсера гроза.
Залп из шести винчестеров
Закрыл ему глаза.
А солнце-то какое,
Сибирская весна!
Не в Омске, а в Париже
Ждала его жена.
И кортик офицерский,
Морских широт залог,
Лежит, как и Россия,
У адмиральских ног.
Михаил Синельников: Он ценил некоторых своих современников. Наверное, вот именно Слуцкого он и ценил. Конечно, его связывало приятельство близкое с Межировым, их мог объединять интерес к проблемам культуры, жизни, но все-таки вряд ли поэзия сама. Цетлин был старым человеком. Он родился в 1905 году. Поэтому вот эти поэты — это же фронтовое поколение, они были моложе, но они достигли намного большего признания литературное при жизни. А Цетлин был никому не ведом, да и сейчас никому не известен. Может быть, что-то изменится.
Несравненное право
Кронштадт, военный форт, семья врача.
И Анненский, и восходящий век.
И первые стихи, и Африка, и Чад.
И жизни золотистое акме.
И капитаны сказочных морей,
И синяя тропическая твердь.
И право самому избрать себе
Прекраснейшую в этом мире смерть.
Михаил Синельников: Когда он умер, я помню это бедные похороны, тяжелое время, 1995 год. Его жизнь на пятом этаже хрущевки, без лифта, 90-летнего челоека, одутловатого, больного, и в то же время — страстного, не терпящего клетки несвободы. Эти бедные похороны, на которые пришли люди, любившие его, конечно, но это были его коллеги, ученые, историки, но это не были люди главного дела его жизни. То есть они даже и не думали, что оно главное для него, и таким образом, вышло так, что говорить о нем как о поэте пришлось мне, на его похоронах. И тут, может быть, именно в этот момент, в день его похорон во мне созрело решение заняться его наследием, поскольку я вижу в Цетлине, особенно в позднем (редкий случай в истории поэзии) — значительную величину. Все-таки есть удовольствие от восстановления исторической справедливости.
Сталинград
Пропилеями в город, аллеей утрат
Поднимался к тебе, Ибаррури.
Мошкара, слово туши погибших солдат,
Облепила весь мир в этой буре.
Тени русских, казахских, немецких парней
Мне кричали: «Постой, погоди!
Если есть у тебя, проходящий, в груди
То, что всех погребений сильней».
Обелиск над могилою братской серел,
Возносясь в небеса, как святой.
Связь времен воскрешал, мошкарою летел.
И вещал, и вещал надо мной.
***
Не одолевший волжские твердыни
Фельдмаршал Паулюс отмечен был
По-рыцарски солдатской высшей честью
Архистратигом Сталиным.
Ему оставлен личный парабеллум,
Железный крест и, главное, всегда —
Достоинство и имя полководца
Германии, великой и бессмертной.
Михаил Синельников: Он, что, на самом деле, по большому счету, делает ему честь, не походил на других поэтов. Он был, на самом деле, независимей тех, кто декларировал свою независимость. Он был свободен в своих стихах, написанных и про и контра. Что бы он ни писал о тех и других исторических деятелях, но для него свойственно было неприятие существующего режима и того общества, в котором он жил, — не по причинам отсутствия чего-то в магазине и так далее, а по причине мелкости и пошлости. В истории он искал высокое — и в жизни».
***
Историю познать, как женщину,
Нам не дано, свободнейшую из камен,
Жестокую, как лагерь смерти, музу.
Она — поэзия, и только с сильным
Разделит ложе Клио.
Михаил Синельников: В общем, он настоящий поэт, сильный, сильного характера. И сильный характер сделал его крупным поэтом.
