Между «Оскаром» и летними каникулами в коммерческом кинематографе наступает долгожданное затишье, которое так ценят нью-йоркские кинофилы. И правда, время, когда уже не гремят медные трубы тщеславия и еще не рвутся петарды летних боевиков, лучше всего подходит для странных фильмов — эксцентрических, экзотических, экспериментальных. Как раз о такой картине, соединяющей все три определения в одной ленте, я беседую с кинорежиссером Андреем Загданским.

— «Бамако» (Bamako) — картина малийского режиссера Абдеррахмана Сиссако (Abderrahmane Sissako) — во всех смыслах картина чрезвычайная и неожиданная. В моем любимом кинотеатре Film Forum — единственном, где идет этот фильм — «Бамако» собирает каждый день полный зал избранных, которые готовы смотреть этот талантливый и горький фильм. Но сначала несколько слов об авторе фильма Абдерррахмане Сиссако. Абдеррахман получил образование в Москве. Он закончил ВГИК в 1989-м году. Молва гласит, что когда его родители развелись, он жил с отцом в Мали, и когда встретил свою мать после большого перерыва, она не понимала язык на котором он говорил. И тогда Абдеррахман решил стать кинематографистом — и говорить со всем миром и, в первую очередь, со своей матерью на универсальном языке кино. И ему это удается.
Бамако — столица Мали, где происходит центральное действо, вокруг которого построен фильм. В центре его — судебный процесс. Суд рассматривает иск жителей Мали к международному финансовому фонду IMF (International Monetary Fund). Истцы утверждают (с помощью свидетелей и своих адвокатов), что так называемая «реструктурализация национального долга», с обязательными выплатами международным банкам, является причиной безмерного обнищания и экономической стагнации целой страны и всего континента. Что обязательные выплаты поглощают большую часть национального дохода и угрожают полной гибелью страны.

— Звучит все это несколько научно и холодно, как газетная статья.
— Вы правы, но сделано это потрясающе. Суд заседает во дворе, то есть, просто на улице, на открытом воздухе. Помимо суда, местные жители заняты своей ежедневной жизнью: стирают белье, ухаживают за больными, празднуют свадьбу, которая проходит через территорию этого двора, кормят детей, красят ткани. Таким образом, двор и суд становятся микрокосмом всей Африки. И все это сделано по кинематографическому тексту очень точно, и очень экзотично. В этом микрокосме существуют свои герои, свои маленькие истории, свои персонажи, которых мы запоминаем и которые проходят через весь фильм, подготавливая сокрушительно эмоциональный финал. Мы видим и чувствуем трагедию Африки на нескольких уровнях. Если суд дает возможность понять всю сложность финансовой проблемы, то люди, чья жизнь проходит в этом дворе, дают нам представление о человеческой драме.

— Значит ли это, что «Бамако» можно отнести к категории документального кино?
— Нет, хотя суд и все действо задуманы как документальный фильм, как экранизация под документальное кино. Но внутри этой, якобы документальной картины, есть и игровое кино, которое жители Бамако смотрят по телевизору.

— То есть, режиссер специально для этого снял фильм, который показывают по телевизору внутри этого фильма? Кино в кино.
— Совершенно верно. Он начинается a la шаблонный вестерн африканского характера. Но при этом он легко переворачивается в совершенно сюрреалистическое действо, когда в перестрелку оказываются вовлечены не только ковбои, но и жители этого города. Они падают под этими пулями, падает женщина с ребенком.

— Кино выходит за пределы телеэкранов.
— Совершенно верно. Это тот толчок, который предлагает нам автор фильма. Он бы хотел, чтобы концепция фильма для нас вышла за рамки фильма, вышла на нас. Это очень интересно сделано, очень интересный ход структурный. Любопытно, что в этом, якобы, вестерне снимается в главной роли знаменитый американский актер Дени Гловер (вы его помните по популярному боевику «Смертельное оружие»). Гловер — один из продюсеров фильма «Бамако». Фильм развивается так медленно, словно закручивается пружина. И ты чувствуешь приближение неизбежной взрывной кульминации. Это сделано очень тонко и интересно. Перед заключительным словом адвокатов к трибуне свидетелей выходит мужчина, естественно, африканец, одетый в традиционную африканскую одежду, с маленькой кисточкой, которой он размахивает в такт своему непереводимому гневному пению-речитативу, которое никто не собирается переводить. Фильм, кстати, идет по-французски и на языке самой страны Мали. Мужчина выходит к трибуне и начинает обвинение. Это эмоционально совершенно потрясающе захватывающая сцена. Нет ни перевода, ничего. Это обращение готовит эмоциональное нагнетание.
Второй взрыв — выступление французского адвоката, обвиняющего международные банки и политику реструктурализации национального долга во всех несчастьях Африки. Его речь звучит как поэзия, как звучал бы Расин или Корнель. Увы, мне нужно было читать субтитры, но волнение, и эмоциональный пафос, и гнев и страсть действуют и заражают зрителя. Но и это — только подготовка финала. Сам финал — страшный, контрастно тихий, сюжетно точно мотивированный, замыкает два разных уровня фильма. Концовка завершает и якобы абстрактный суд и человеческую судьбу.

— Как?
— На протяжении фильма мы наблюдаем семью: очень красивую женщину, певицу, ее мужа, очень красивого человека, который мечтает, что у него когда-то будет работа в консульстве в этом городе, и их дочь, которая болеет. И мы понимаем, что внутри этой семьи есть конфликт, который зреет, и какая-то драма здесь должна произойти. Мы понимаем, что у мужа нет работы, что ситуация семейная ужасная. И, в конце фильма, он ставит вентилятор возле больной девочки, у которой жар, и от которой мы на протяжении фильма не слышим ни одного слова, и кончает жизнь самоубийством. Посмотрев «Бамако», я узнал и почувствовал несчастья Африки на другом уровне. На другом — эмоциональном. И на другом — интеллектуальном.

— В последнее время происходит кинематографическое открытие нового континента — Африки. Вышло множество фильмов, где действие происходит в Африке. Есть такое ощущение вторжения в наш кинематографический мир нового материка. Не так ли?
— Я думаю, что здесь много обстоятельств. С одной стороны, целый ряд европейских и американских режиссеров делали фильмы в Африке. Экзотика и красота этого континента совершенно очевидно кинематографически привлекательны. Но то, о чем мы говорим сегодня, во-первых, это африканский фильм африканского режиссера, который предлагает нам совершенно другой текст, совершенно другую манеру рассказа. Она для нас и экзотична, и нова. Она и европейская, и не европейская.

— Она авангардна и экзотична.
— Совершенно верно. И я думаю, что в этом культовая привлекательность этого фильма. Его смотрят не многие, но те, кто его смотрят, совершенно потрясены, это совершенно другой язык. Это всегда в таких случаях, когда какая-то огромная культура подключается к кинематографу, она всегда приносит какую-то новую энергию, новую эстетику.