Битва в Брунете: коммунисты и Франко – почему победила диктатура в Испании
Ирина Лагунина: В этом году исполняется 70-лет со времени так называемой операции «Брунете», предпринятой в ходе гражданской войны в Испании конца тридцатых годов прошлого века. Подготовленная командованием республиканской армии при участии советских военных советников, она до сих пор поражает исследователей своей бессмысленностью. Между тем, операция привела к значительным человеческим жертвам. Рассказывает наш корреспондент в Мадриде Виктор Черецкий.
Виктор Черецкий: Брунетская наступательная операция республиканских войск 1937 года проводилась с целью окружения и разгрома войск мятежного генерала Франко, осаждавшего испанскую столицу. Республиканское командование также рассчитывало ослабить нажим противника на северном фронте. Республиканцы намечали нанести удар в направлении на поселок Брунете, который расположен в 30 километрах к западу от Мадрида.
Рассказывает историк, автор многочисленных исследований о гражданской войне в Испании Сесар Видаль:
Сесар Видаль: Это наступление носило, в основном, отвлекающий характер. Речь шла о первой подобной операции, которую предприняла республика. Дело в том, что когда в руках армии Франко оказалась баскская провинция Бискайа, создалась угроза захвата мятежниками всего севера, в том числе провинций Сантандер и Астурии. Поэтому и потребовался отвлекающий маневр. Наступление было предпринято не только на Брунете, но и на другие поселки вблизи Мадрида: Кихорну, Лос-Льянос и Вильяфранка-дель-Кастильо. Расчет был сделан на то, что Франко, испугавшись наступления на мадридском фронте, прекратит операции на севере страны.
Виктор Черецкий: У операции были и политические цели. Во-первых, ее успех должен был поднять авторитет в стране только что назначенного нового республиканского премьера Негрина и его кабинета. Во-вторых, доказать западным державам жизнеспособность республики, заставить их отказаться от политики невмешательства и помочь в борьбе с франкистами и их союзниками Гитлером и Муссолини.
Республиканцы нанесли главный удар по противнику силами шести пехотных дивизий общей численностью в 50 тысяч человек. Они прорвали оборону франкистов и овладели Брунете. Однако вскоре продвижение республиканских частей было остановлено. А еще через две недели противник нанёс сильный контрудар в направлении Брунете, заставив республиканцев оставить поселок и перейти к обороне.
Сесар Видаль: Операция обернулась поражением республиканцев. Наступление развивалось успешно в течение лишь нескольких дней. Затем оно было остановлено мятежниками, чему способствовали неслаженные действия республиканских командиров. После этого последовала контратака противника. Кстати, тактику массированных контратак в ответ на наступление республиканцев Франко станет применять впоследствии и в ходе других крупных сражений гражданской войны. Таким образом, операция у Брунете оказалась неудачной для республики.
Виктор Черецкий: Брунетская операция - наиболее крупное сражение первого года гражданской войны в Испании. В результате этой битвы республиканскому командованию не удалось достигнуть поставленной цели. Для решения задач имевшихся сил и средств оказалось недостаточно. Были допущены просчёты и в осуществлении операции. Не сорвала брунетская операция и планы франкистов относительно испанского севера. Историк Сесар Видаль:
Сесар Видаль: Операция франкистов на севере практически не останавливалась. Да и остановить ее было уже невозможно, поскольку правившие в регионе баскские националисты договорилась за спиной республики с союзниками Франко – итальянскими фашистами - о сдаче. Так, что сражение под Брунете не принесло никакой пользы республике. Кроме того, оно привело к крупным потерям в рядах республиканских войск. Было потеряно до 10 тысяч бойцов, что, учитывая в общем-то невеликие масштабы испанской войны, было немало.
Виктор Черецкий: Некоторые ветераны-жители поселка Брунете до сих пор вспоминают трагические дни 37-го года, когда их поселок стал центром боевых действий - уличные бои в нем велись и при наступлении республиканских войск и при отступлении. Рассказывает пенсионер Хуан Антонио Фернандес:
Хуан Антонио Фернандес: Раненых и мертвых вывозили на грузовиках. Грузовиков было множество. Жуткая картина. Рядом с домом, в котором я живу, отступали республиканские солдаты. Их обстреливали самолеты франкистов. Многие погибли. Все пространство от моего дома до реки Мансанарес было усеяно трупами. А поначалу для республиканцев все складывалось хорошо. В Брунете были лишь штабы франкистов и захватить поселок было не сложно. Но, заняв его, республиканцы почему-то не стали больше наступать и принялись грабить поселок, «реквизируя» в домах мебель, радиоприемники, часы и так далее. Франкисты воспользовались этим, смогли быстро оправиться от поражения, организовали оборону, а затем перешли в наступление. И все потому, что солдаты республики застряли в Брунете, занимаясь грабежом.
Виктор Черецкий: Сегодня Брунете превратился в город-спутник Мадрида. Многие его жители работают в столице. О сражении в Брунете напоминают молодым поколениям испанцев лишь памятные доски, могилы, полузасыпанные траншеи и разбитые бетонные доты. Хуан Антонио Фернандес:
Хуан Антонио Фернандес: Здания вокруг центральной площади Пласа-Майор были полностью разрушены в ходе боев. После войны они были восстановлены, как и многие другие уничтоженные дома поселка. В связи с этим здесь установлена памятная доска. Есть доска и на городском кладбище, которое явилось последним пунктом, где оборонялись отступающие республиканские войска. Ну а вокруг поселка до сих пор сохранились доты, сооруженные на всех важных направлениях вдоль дорог. И это все, что свидетельствует о минувших боях.
Виктор Черецкий: Операцию в районе Брунете готовили два полковника генерального штаба республиканской Испании - Рохо и Матальяна при помощи советских военных советников. Какова роль, которую на самом деле играли эти советники? Историк Сесар Видаль:
Сесар Видаль: Советские советники в целом сыграли важную роль в гражданской войне в Испании. Однако в сражении при Брунете эта роль была не столь заметной по сравнению с другими важнейшими битвами, начиная с обороны Мадрида. Вообще, если бы ни эти военные специалисты, то Франко вошел бы в столицу еще в ноябре 36-го года. Советские специалисты немало сделали при подготовке наступления республиканцев в районе Бельчите, Теруэля и Эбро. Но в сражении при Брунете их роль, хотя и была довольно важной на стадии подготовки операции, в ходе ее осуществления была незначительной.
Виктор Черецкий: По оценке историков и военных специалистов, операция «Брунете» была задумана неплохо и перед началом имела все шансы стать успешной. Чем все же объясняется неудача республиканских войск в этой операции?
Сесар Видаль: Я полагаю, что республиканская армия не располагала необходимой структурой, которая могла обеспечить ей успех. Речь не идет о численности войск, ведь республиканцы вплоть до 38-го года имели преимущество в численности и вооружении, поскольку оружие советского производства – особенно, самолеты и танки – было лучше, чем немецкое или итальянское, которым располагали франкисты. Но, к примеру, у республиканцев не было важнейшей структуры, которая имелась в армии Франко: у них не было младшего командного состава, то есть института унтер-офицеров. Именно сержантский состав и прапорщики играют важную роль в любой армии. С другой стороны, хотя республиканцы превосходили противника по числу самолетов и их качеству, использовались они неэффективно из-за нехватки летного состава. Но самое главное - хорошо продуманные военные операции было невозможно осуществить на практике, поскольку командиры боевых частей не могли справиться с поставленными задачами: у республиканцев просто не было офицеров, способных четко выполнять приказы командования.
Виктор Черецкий: Между тем, республиканские газеты времен войны, а также советская пресса восхваляли неких «командиров из народа», на которых якобы держалась армия Республики. Воспевались «славные народные полководцы – любимцы пролетариата» Энрике Листер, Валентин Гонсалес и другие, ну а неудачи списывались на «ненадежных» военных специалистов, которых республика унаследовала от старой испанской армии. Насколько все это соответствовало действительности?
Сесар Видаль: Во франкистской армии все командиры частей были профессиональными военными. Многие обладали опытом войны в Африке. Конечно, это были локальные войны, но и гражданская война в Испании была незначительным военным конфликтом по сравнению с боевыми действиями в ходе второй мировой войны. В республиканской армии тоже были профессиональные военные, к примеру, генерал Миаха. Прекрасно работали советские военные советники. Но в то же время, в чисто политических целях на многие командные должности были поставлены невежественные личности, заслуги которых состояли лишь в их принадлежности к компартии, которая после смены правительства весной 37-го года стала пользоваться большим влиянием и в руководстве страной, и в армии. Примером может служить история с неким Валентином Гонсалесом по кличке «крестьянин», которому дали командовать целой дивизией. Другой пример, Энрике Листер, также командовавший дивизией. Когда эти «герои» после поражения республики иммигрировали в Советский Союз, то там им не доверили командовать даже взводом. В годы второй мировой войны их держали подальше от фронта, опасаясь, как бы они не наделали бед. И это в то время как сотни других испанских республиканцев геройски сражались в рядах советской армии.
Виктор Черецкий: Сесар Видаль и многие другие испанские исследователи полагают, что одной из основных причин поражения республиканцев, в рядах которых постоянно велась борьбы за власть между коммунистами, социалистами, левыми республиканцами и националистами, явилась именно политизация армии. К примеру, руководство испанской компартии ценило политическую ориентацию людей и личную преданность значительно выше, чем профессионализм и военные знания.
Сесар Видаль: В этом заключалась проблема республиканцев. Политические интересы доминировали над военными. Это особенно проявилось в последнем большом сражении гражданской войны – в битве на Эбро. В то время всеми дивизиями республики уже командовали члены компартии, большинство из которых не имели для этого ни знаний, ни способностей. Битва закончилась поражением, именно из-за невежества и полной беспомощности командного состава.
Виктор Черецкий: Знали ли все это советские военные советники? Сесар Видаль считает, что знали и даже пытались что-то изменить, хотя рисковали попасть в немилость сталинского руководства и руководства испанской компартии.
Сесар Видаль: Из сообщений, которые советские военные специалисты направляли в Москву, явствует, что они были в отчаянии от складывающейся в республиканской армии ситуации. У них просто опускались руки. Коммунисты стремились установить свою диктатуру, и против этого советники, естественно, не могли ничего предпринять, но делалось это за счет разрушения руководства армии и назначения на высокие должности бездарных деятелей типа Листера.
Виктор Черецкий: С тем, что внутренние политические интриги стали причиной поражения испанских республиканцев в сражении под Брунете и в целом в гражданской войне, согласен и другой испанский историк – профессор Мадридского университета Энрике Гутьеррес:
Энрике Гутьеррес: Самым большим недостатком республиканской армии было то, что она стала объектом политической борьбы между разными партиями и группами. Здесь не было самого необходимого для любой армии компонента – единства командования и дисциплины. В армии мятежников железную дисциплину насаждал сам Франко, а в республиканской постоянная борьба за власть велась под разглагольствования о демократии. Отсутствие дисциплины привело к предательству на завершающем этапе войны и, в конце концов, определило поражение.
Виктор Черецкий: Одновременно профессор Гутьеррес утверждает, что ответственность за поражение ни в коей мере не лежит на рядовых бойцах республики, которые испытывали на себе все тяготы войны и были далеки от интриг правящей верхушки.
Энрике Гутьеррес: Эти люди воевали честно, не жалея жизни, считая, что воюют за свободу, а не за какие-то политические идеи. Военной техники тогда было относительно мало, и все решали солдаты. Именно благодаря их мужеству республике удалось, при полной бездарности командования и политического руководства страной, продержаться почти три года.
Виктор Черецкий: Политические амбиции левых, особенно коммунистов, дорого обошлись республике и испанской демократии в целом. После гражданской войны страна на без малого 40 лет оказалась под властью военно-клерикального режима генерала Франко. С «наследством» этого режима, к примеру, баскским вооруженным сепаратизмом Испании не удалось расстаться до сих пор.
Регионализм и региональное сознание в России
Ирина Лагунина: "Карфаген должен быть разрушен!" - примерно так мыслят себе судьбу нынешней централизованной политической системы в России представители нового регионализма, политической доктрины, отрицающей за Москвой – привожу высказывания сторонников этой платформы, - право выкачивать ресурсы из регионов, стягивать в центр до 70-ти процентов всех российских финансов, навязывать всей России архаический политический режим и устанавливать для столицы особые параметры роскоши, тогда как провинция прозябает в бедности. Регионалисты полагают необходимым раздать власть на места, используя модели регионализма, опробованные и прижившиеся в демократических странах. У этого направления есть, помимо российского официоза, свои яростные критики, полагающие, что регионалисты ратуют за распад России и ее интеграцию в Европейский Союз.
Андрей Бабицкий: Регионализация России – процесс объективно неизбежный, хотя нынешние российские власти пытаются действовать вопреки его очевидной логике, утверждает Владимир Голышев, главный редактор сайта «На злобу.ру».
Владимир Голышев: Централизованная Россия закончилась. Централизация у нас осуществлялась на разных исторических этапах и демонстрировала свою относительную эффективность. Это все были очень тяжелые исторические этапы, связанные с войной, связанные с необходимостью сверхмобилизации. Россия могла бы существовать в прежних рамках, если бы она вновь была ввергнута в условия большой войны. А в небольшой войне Россия гиперцентрализована, абсолютно не считая расходы человеческого материала, является определенным нонсенсом. И важнейшая вещь – это конечно качество человеческого материала в России. Нравится это или нет, все-таки советская власть нам оставила в наследство по-европейски образованное и цивилизованное население. Оно не в состоянии жить, как живет Китай, не говоря уже о том, как живет Туркмения. Это противоречие неразрешимо: либо Россия должна измениться, либо население должно вымереть.
Андрей Бабицкий: Философ из Карелии Вадим Штепа говорит о том, что общественное сознание в России воспринимает вопиющее неравенство между Москвой и регионами как устоявшуюся нормативную модель взаимоотношений, хотя в идеале столица не более чем административный центр, доверенное лицо, на которое возложены некоторые регулирующие функции.
Вадим Штепа: Российская традиция где-то с 14-15 века строится на системе гиперцентрализма, то есть все ресурсы, все свозится в центр и в итоге попадает в распоряжение столичных чиновников. Кстати говоря, в России часто можно услышать - Москва и провинция. Все, что находится за пределами московской кольцевой дороги, именуется провинцией, и как бы люди этого не замечают. Хотя вполне самостоятельные и миллионные города, они тоже именуются провинцией. Такого не существует ни в Европе, ни в Америке.
Андрей Бабицкий: Вадим Штепа полагает, что централизация откладывается во всех областях жизнедеятельности страны. Советский опыт унификации, стирания региональных различий усвоен и широко используется путинской властью.
Вадим Штепа: Если русской культуре суждено развиваться и вполне адекватно чувствовать в мире, то, конечно, она должна стать регионально многообразной. Потому что у нас сейчас в этом плане полный кошмар. Потому что вся культура и все творчество сосредотачивается в столице, в регионах никак не развивается. Если мы посмотрим на русские регионы, на эти области, если идентичность регионов будет восстанавливаться, то она естественно будет влиять на то, кто его населяет. То есть мы получим не обычное российское население, которое везде, скажем так, одинаковое, а например, тверяки будут считать себя тверяками, калужане калужанами и так далее. То есть восстановление идентичности кого-то пугает, хотя меня это совершенно не пугает, я думаю, что это произойдет на нормальном европейском уровне.
Андрей Бабицкий: Главный редактор сайта АПН.Ру Борис Межуев уверен, что с какого-то момента национал-либертарианцы перешли на позиции отрицания за российским государством всякой субъектности во имя торжества западной государственной модели.
Борис Межуев: Вот в этой идеологии, которая появилась в середине прошлого года, имеется один определенный элемент, который, собственно говоря, и явился причиной моего личного расхождения с этими людьми и некоторых моих коллег. Расхождения начались тогда, когда те люди, которые стали называть себя регионалистами, довольно внятно заявили о том, что не против такого самоопределения регионов, в процессе которого регионы по частям, не полностью, Россия в целом присоединялись бы, условно говоря, к Европейскому союзу, по типу того, как это сделала Прибалтика, так же можно предположить, что так может поступить Калининградская область в случае проведения какого-нибудь референдума. А после того как это сделала одна область, может сделать и другая и так далее. Вот эта точка зрения предполагает разрушение России и российского государства. И я не уверен, честно говоря, что учитывая судьбу русскоязычного населения после распада Советского Союза, как вы понимаете, довольно неприятную, вот эта позиция, представленная сайтом «На злобу», в некоторой мере сайтами, связанными с «Другой Россией», такого рода программа ведет к прагматическим улучшениям для русских, несмотря на то, что эти люди выступают как бы от имени русских. Мне представляется, что никакой иной формы существования русского народа как либо в самой Российской Федерации, либо под патронажем Российской Федерации, все-таки не существует.
Андрей Бабицкий: Однако сам Владимир Голышев утверждает, что сам распад России является неизбежным и желательным, совсем напротив. Отчасти может быть обвинения в его адрес и справедливы, поскольку он отдает регионам право определяться самостоятельно, не устанавливая границ самоопределения.
Вадим Голышев: Распад России неинтересен никому, я имею в виду прекращение существования Российской Федерации, как общей для всех рамки. Трудно себе представить какой из регионов захотел бы поднять знамя сепаратизма. Сложносоставные государства, в которых такие разделительные линии проходят, которые России не снились, например Украина, прекрасно существуют. И Российская Федерация, как внешняя рамка, вполне себе будет продолжать существовать. Можно говорить о превращении России из гиперцентрализованного государства в подлинную федерацию. Но в принципе тот формат, который она примет, его должна жизнь продиктовать. Конфедерация, сложносоставная федерация – это невозможно предвидеть. Когда обвиняют меня или моих единомышленников в том, что мы ратуем за распад России и за ту или иную ослабленную форму интеграции – это абсолютно несостоятельное обвинение по той причине, что ни за что конкретное ни я, ни мои единомышленники не ратуем. Мы ратуем за то, чтобы Россия самоопределилась, причем самоопределилась совершенно свободно. Я глубоко убежден, что Россия не будет распадаться.
Ключевым вопросом в России является вовсе не наличие у тех или иных регионов флага, гимна, армии или денежной единицы – это никому не нужно. Принципиальным является вопрос, кто распоряжается собственностью, располагающейся в том или ином регионе. И то обстоятельство, что гигантские регионы, богатейшие регионы влачат нищенское существование, в Сибири например, в условиях жирующей Москвы, никого не устраивает. Но перераспределение собственности в интересах населения, живущего на доходы, вовсе не несет угрозу распада России, оно несет угрозу того, что некоторые холостые джентльмены лишний раз не смогут съездить в Куршевель, а некоторые пенсионеры в соответствующих регионах не умрут от чего-нибудь того, от чего не время умирать.
Андрей Бабицкий: Борис Межуев указывает на то, что в истории России революционные процессы, имевшие своей целью децентрализацию власти, давали прямо противоположный ожидаемому результат.
Борис Межуев: Можно ли на основании определенных недостатков существующей нынешней государственной системы провозглашать в качестве руководящей идею разрушения государства как такового? Откровенно говоря, я не знаю в истории России никаких позитивных примеров, когда антигосударственническая идеология, идеология социал-анархизма, точнее можно сказать, приводила к каким-то позитивным последствиям. По воззрениям эти люди напоминают, условно говоря, представителей партии социалистов-революционеров, на кого они сами иногда ссылаются, такие общественники-антигосударственники. Можно сказать, что некоторые месяцы торжества эсеровской идеологии в России вряд ли привели к реальной демократизации нашей страны, а скорее наоборот, они привели к появлению жестких антисистемных сил, которые потом установили гораздо более жесткую диктатуру. Примерно аналогичную ситуацию мы имели в 90 годах, когда идеология регионального самоуправления под лозунгом «вся власть советам» в конечном счете привела к появлению президентской диктатуры, сверхпрезидентской системы в 93 году, которая так жестко отрицается самими этими людьми.
Андрей Бабицкий: По мнению Вадима Штепы, появление криминальных и авторитарных региональных кланов в результате суверенизации 90-х стало следствием отказа от политической реформы в стране. Фактически власть осталась в руках прежней советской номенклатуры.
Вадим Штепа: В 90-е годы фактически всем правила та же самая номенклатура. Я вообще полагаю, что нормальное развитие России может продолжаться лишь после процесса люстрации, аналогичного тому, что произошел в Восточной Европе. То есть вся номенклатура, бывшие партийные секретари и так далее, она должна быть от власти убрана, потому что она мыслит все еще теми же коррупционными стереотипами, она совершенно не понимает того, как развиваются регионы в той же Европе, например. Та же система еврорегионов, создание уникальных региональных брэндов, узнаваемых в мире и так далее. То есть все, что в развитых странах существует, у нас в России, к сожалению, раскатано катком централизма.
Андрей Бабицкий: Владимир Голышев говорит, что ни от него, ни от кого другого не зависит изменить ход вещей. Нынешнее государство обречено и следует думать только о том, как избежать наиболее катастрофических последствий в случае его развала.
Владимир Голышев: Мы начали верить в революцию в данном случае, безболезненно, видимо, ничего произойти не может. Подразумевается очень тяжелый, болезненный, возможно кровавый переходный этап - от этого никуда не деться. А если брать какой-то исторический образец, то лучшего образца, чем Америка времен отцов-основателей и придумать невозможно. От нас очень мало зависит, путиновщина рухнет, хотим мы этого или не хотим. И у нас достаточно ограниченные возможности не погибнуть под обломками.
Андрей Бабицкий: Но пока картина все же несколько иная. Центр продолжает укреплять свою власть и, кажется, не готов останавливаться, что бы там ни думали его недоброжелатели.
Кто изобрел историю рядового Джессики Линч.
Ирина Лагунина: «Окопная правда». Так когда-то советский агитпроп назвал военную прозу фронтовиков, в которой война имела не только парадную сторону. Сегодня мы узнаем, что такое «окопная правда» по-американски. Конгресс США провел слушания о том, как и почему Пентагон исказил истинную картину событий в Афганистане и Ираке, получивших широкую огласку в прессе. Рассказывает Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: О спасении рядового Джессики Линч, попавшей в иракский плен и освобожденной американским спецназом, четыре года назад узнал весь мир. Сообщалось, что автоколонна, в составе которой она находилась, попала в засаду, что 19-летняя девушка отважно вступила в бой, что тело ее изрешечено вражескими пулями и что в иракской больнице, больше похожей на тюрьму, она подверглась сексуальному насилию. Почти все это оказалось выдумками – засада и плен были, а всего остального не было.
Фальсифицирована, как оказалось, и история гибели в Афганистане капрала Патрика Тиллмана. Эта смерть оказалась в центре внимания публики потому, что Тиллман – звезда американского футбола.
Слушание в комитете нижней палаты Конгресса по реформе правительства открыл председатель комитета Генри Воксман.
Генри Воксман: Самое малое, чем мы обязаны нашим солдатам и их семьям – это правда. Эту обязанность мы не исполнили в отношении двух самых известных солдат иракской и афганской войн. В случаях с Джессикой Линч и Пэтом Тиллманом правительство не сделало главного, что должно было сделать. В обоих случаях сенсационные подробности и сюжетные повороты были придуманы. Отчасти из-за «тумана войны», потому что первоначальные рапорты с поля боя были неточными. Но только этим случившееся не объяснишь. В случае с Джессикой Линч первые сообщения были правдивыми. Но за ними, спустя 10 дней после ее спасения, последовали выдуманные истории, не считающиеся с фактами и вводящие в заблуждение страну.
Владимир Абаринов: Конгрессмен Воксман процитировал первое сообщение газеты Вашингтон Пост, опубликованное в номере от 2 апреля 2003 года. Оно было совершенно точным. «19-летняя Джессика Линч, - сказано в нем, - пропавшая без вести после того, как 10 дней назад ее подразделение попало в засаду в южном Ираке, освобождена Силами специального назначения. Оперативные сотрудники ЦРУ установили ее местонахождение в больнице близ города Насирия, где она находилась в связи с множественными ранениями». Однако уже на следующий день в той же газете появился рассказ о том, как рядовой Линч отстреливалась, пока у нее не кончились патроны, убила несколько врагов и сама вся изранена вражескими пулями. Откуда взялись все эти подробности? Генри Воксман считает, что первоисточником героической версии были высокие чины Пентагона.
Генри Воксман: Через 10 дней после ее спасения должностные лица США стали источником рассказа, который приковал к себе внимание всей страны, но извратил правду до неузнаваемости. Прошло вот уже четыре года, и мы по-прежнему не знаем, кто и зачем сделал это. Что мы точно знаем – это что автор легенды оказал дурную услугу Джессике Линч. Вот почему я хочу сказать рядовому Линч и ее семье: этот комитет намерен сделать все, что в его силах, чтобы установить источник сфабрикованной версии, которую вы были вынуждены терпеть. Мы хотим выяснить, была ли эта легенда результатом некомпетентности или сознательного стремления исказить события. И мы приложим все усилия, чтобы найти виновного.
Владимир Абаринов: Свои показания под присягой дала Конгрессу Джессика Линч, которая до сих пор не вполне поправилась.
Джессика Линч: Хочу отметить для протокола: в моем сегодняшнем появлении здесь нет никаких политических мотивов. Я прожила войну в Ираке. Теперь я с семьей, а мои друзья по-прежнему служат там. Я безоговорочно поддерживаю наши войска. Я считаю, сейчас не время искать виновных. Но пора сказать правду, полную правду вместо того, чтобы дезинформировать и пускать пыль в глаза.
Владимир Абаринов: Что же произошло в тот день, когда она оказалась в плену?
Джессика Линч: Я направлялась в Багдад для поддержки морской пехоты в составе автоколонны, растянувшейся на сто миль, за рулем пятитонного грузовика-амфибии. Это очень тяжелая машина. Мы ехали по глубокому песку, в котором наши грузовики просто утопали. Мы продвигались очень медленно и решили разделиться, чтобы легкие машины могли добраться к месту назначения скорее. А потом впереди показался город Ан-Насирия. Этот день я не забуду никогда. Грузовик, который вела я, заглох. Моя лучшая подруга Лори Пистева забрала меня в машину, в которой ехала сама. Мы взяли с собой еще двоих солдат, чтобы не подвергать их опасности. Когда мы проезжали через Ан-Насирию и уже выезжали из города, мы заметили признаки враждебности. На крышах домов и на улице стояли наблюдающие за нами вооруженные люди. Машину, в которой мы ехали, подбили из гранатомета. Мы ударились в грузовик, который шел перед нами. Три человека погибли от удара. Лори и меня забрали в больницу. Там она вскоре умерла, а я находилась там девять дней.
Владимир Абаринов: Вот как произошло освобождение.
Джессика Линч: 1 апреля, в то время как другие подразделения вокруг Насирии отвлекали на себя внимание, в больнице появился отряд, чтобы спасти меня. Я слышала английскую речь, но все еще очень боялась. Потом в мою палату вошел солдат. Он вытащил из-под своей куртки американский флаг, сунул его мне в руку и сказал: «Мы американские солдаты, мы отвезем тебя домой». И я схватила его за руку и сказала: «Я тоже американский солдат».
Владимир Абаринов: Из Ирака Джессику перевезли в американский военный госпиталь, где ее лечил доктор Джин Боллс. Он сразу установил, что под огнем неприятеля его пациентка, скорее всего, не была.
Джин Боллс: Я осмотрел рядового Линч. Я специально искал огнестрельные ранения, поскольку нам сказали, что в нее стреляли. Я не нашел никаких пулевых отверстий, в том числе и на рентгеновских снимках. На мой взгляд, на ее теле не было ничего, что выглядело бы как огнестрельные ранения.
Владимир Абаринов: Однако доктор Боллс не опровергал рассказы журналистов.
Джин Боллс: Помню, меня спросил, кажется, ее отец: «В нее стреляли?» И я сказал: «Нет». Я ни разу не допустил ни малейшей утечки в прессу информации о состоянии моего пациента. Репортеры добивались от меня сведений, но я отказывался обсуждать какие бы то ни было подробности ее лечения, за исключением подтверждения того факта, что я действительно принимаю участие в лечении.
Владимир Абаринов: Из дальнейших показаний врача выяснилось, что он дал подписку о неразглашении и именно по этой причине не мог ничего опровергать.
Еще один свидетель – исполняющий обязанности генерального инспектора Министерства обороны Томас Гимбл.
Томас Гимбл: Центральное командование вооруженных сил США установило, и мы с этим согласились, что обвинения не имеют под собой оснований. Центральное командование не нашло никаких свидетельств того, что рейд по спасению рядового Линч был инсценировкой специально для освещения в средствах массовой информации. Это была настоящая боевая операция. Не было обнаружено никаких неоправданных задержек в ходе выполнения задания и никаких признаков давления при его планировании командованием Сил специального назначения. Операция спасения снималась оператором-военнослужащим в соответствии со стандартными процедурами спецназа, который обычно фиксирует на видео операции высокого приоритета по устному приказу командира. Персонал подразделения по связям с общественностью в планировании съемок или операции в целом не участвовал.
Владимир Абаринов: Томас Гимбл категорически отрицал, что операция спасения Джессики Линч с самого начала была задумана и планировалась как пропагандистская акция и что ее участники знали об этом.
Томас Гимбл: Для участия в операции были отобраны военнослужащие с учетом возможности боестолкновения с противником и необходимости подавить сопротивление на территории больницы и в ее здании. Численность отряда соответствовала боевой задаче и существующим инструкциям. Спецназ получил противоречивую информацию о силах противника в районе больницы, но был готов к ожесточенному сопротивлению, в том числе и к тому, что палата рядового Линч окажется под охраной. Генеральный инспектор центрального командования не обнаружил никаких свидетельств недостойного поведения американских военнослужащих в ходе исполнения операции по спасению рядового Линч. Отряд попал под огонь, вступил в бой и нейтрализовал силы противника, не понеся при этом никаких потерь. Военнослужащие соблюдали все существующие инструкции, уставы и законоположения. Центральное командование никаких признаков того, что военнослужащие позировали перед камерой во время выполнения задания.
Владимир Абаринов: Почему Джессика Линч не опровергла сразу же сообщения, исказившие реальную картину? Во-первых, она была в тяжелом состоянии, во-вторых – оставалась военнослужащим и не имела права общаться с прессой без санкции командования. А в-третьих, она думала, что, может, так нужно и что выдумки идут на пользу боевому духу войск.
Джессика Линч: Тем временем уже рассказывали сказки о небывалом героизме. Журналисты взяли в осаду дом моих родителей. Все они твердили историю про хрупкую девушку Рэмбо, раненную в бою. Это была неправда. Я уже не раз говорила, когда меня об этом спрашивали: если эти рассказы обо мне ободряют наших солдат и помогают сплотить страну, может, они и нужны. И все-таки мне непонятно, зачем лгать и превращать меня в легенду, когда реальные действия моих товарищей в тот день были лучше всяких легенд.
Владимир Абаринов: Второй случай искажения правды – смерть капрала Тиллмана. В этом случае причина фальсификации ясна. Генри Воксман.
Генри Воксман: Пэт Тиллман был убит военнослужащими его собственного взвода 22 апреля 2004 года – только что исполнилось три года. Но его семья до сих пор не может понять, почему командование сообщило всему миру, что капрал Тиллман убит противником, тогда как они точно знали, что он погиб при обстреле своими. Известие об этом братоубийственном инциденте прошло всю цепочку командования снизу вверх в течение нескольких дней, но семью Тиллмана держали в неведении больше месяца. Должностные лица вооруженных сил хранили молчание в тот момент, когда хоронили Паэта Тиллмана, павшего в бою с террористами. Вещественные доказательства были уничтожены, показания свидетелей исправлены. Семья Тиллман хочет знать, как это могло случиться. Она хочет знать, была ли это всего лишь цепь случайностей или преднамеренная ложь.
Владимир Абаринов: О том, что произошло в действительности, рассказал сослуживец Тиллмана и очевидец его смерти Брайн О’Нил.
Брайн О’Нил: В тот момент мы оба были уверены в том, что стрельба прекратилась и что они, наконец, признали в нас своих. Мы поднялись с земли, посмотрели друг на друга, обменялись фразами типа «Ну и что это такое было?» «Недоразумение, бывает». Главное - оба живы. Продолжалось это недолго, потому что броневик переместился на лучшую позицию и открыл огонь снова. Мы опять легли на землю, и Пэт стал кричать: «Не стреляйте, прекратите стрелять!» Он кричал это снова и снова.
Владимир Абаринов: Как установил Генри Воксман при допросе свидетеля, Брайану О’Нилу было приказано молчать о случившемся.
Генри Воксман: Как мы установили здесь, вы доложили об инциденте по команде, как и должны были доложить, в течение следующих 72 часов по меньшей мере 9 должностных лиц, включая как минимум троих генералов, были поставлены в известность о том, что Пэт Тиллман убит огнем своих. Учитывая эту информированность в течение такого краткого времени, беспокоит ли вас тот факт, что семья Тиллмана оставалась в неведении еще целый месяц?
Брайн О’Нил: Да, сэр, беспокоит. Я хотел рассказать семье Пэта о случившемся сразу после боя, я знал, что должен это сделать. И я был изумлен, когда мне приказали не
говорить семье о том, что произошло.
Генри Воксман: Вам было приказано не говорить?
Брайн О’Нил: Так точно, сэр.
Владимир Абаринов: Генри Воксман продолжает расследование. Он обещает найти и потребовать наказания виновников фабрикации ложных сведений о событиях в Ираке и Афганистане.
Наука: единый язык для математиков.
Ирина Лагунина: Математика, как и все современные науки, развивается сейчас крайне быстро. Расширение фронта исследований приводит к тому, что ученые, работающие над близкими проблемами, вырабатывают собственный язык описания своей узкой области, и результаты их исследований часто становятся малодоступными коллегам. Как преодолеть эту тенденцию, как сделать так, чтобы математика осталась единой наукой? Об этом рассуждает профессор Института Куранта Нью-Йоркского университета, доктор физико-математических наук Федор Богомолов. С ним беседует Александр Костинский.
Александр Костинский: В каком состоянии находится сейчас математика как наука?
Федор Богомолов: В математике есть проблемы такие же, как и в других науках. То есть, конечно, излишняя специализация, с которой пытаются бороться. Проблема непрерывного деления областей, она естественная проблема, естественный процесс деления, который происходит просто потому, что для того, чтобы углубиться в какую-то частную проблему, приходится создавать новые понятия, выделять новые понятия и разрабатывать элементы нового языка, и он постепенно выделяет группу людей, которая ровно этим занимается. Но в целом, мне кажется, математика в приличном состоянии. И конечно, в ней были замечательные достижения. Например, тот же Перельман, Окуньков, те, кто получили.
Александр Костинский: Это хорошие результаты?
Федор Богомолов: Это хорошие результаты. И некоторые результаты, Тауэ - яркий результат. Известно, что 50 лет были такие вопросы и их не могли сделать, а сейчас взяли и сделали. Замечательный совершенно новый уровень понимания.
Александр Костинский: А это результат развития математики в целом или это достижение конкретных лиц?
Федор Богомолов: Нет, это все-таки развитие математики в целом. Даже результат Перельмана, о котором все говорили, гипотеза Пуанкаре, все-таки шел долгий процесс понимания. Все-таки проблема с математикой состоит в том, что есть вещи, которые нельзя быстро сделать, нужно понять, освоить, создать систему понятий, новый аппарат и так далее, продумать. И только тогда ты подходишь к тому, что можно решить какую-то проблему, которая даже внешне казалась очень простой. Проблема математики, что проблемы формулируются просто, а решение требует реально создания какого-то серьезного аппарата, простые вопросы затрагивают очень сложные проблемы.
Александр Костинский: Решение теоремы Ферма, как вы считаете, это серьезное математическое достижение?
Федор Богомолов: Теорема Ферма – это, конечно, достижение очень серьезное. Я хочу сказать, что ее доказательство было следствием некоторой программы. Как бы благодаря существованию теоремы Ферма эта программа отчасти развивалась. Но вместе с тем совокупность идей и результатов, которые были получены, с моей точки зрения, на порядок перекрывают саму теорему Ферма и так далее. Теорема Ферма была стимул для развития этой программы. Но программа, конечно, на порядок интереснее.
Александр Костинский: Иногда проще решить более общую задачу, чем частную.
Федор Богомолов: В этом смысле теорема Ферма обладает замечательной историей, что, казалось бы, такой странный вопрос привел к созданию многих совершенно замечательных понятий и получению массы совершенно интересных, не имеющих отношения к результатам, теории чисел. И то, что доказательство получилось, с моей точки зрения, идейным, хорошим – это такой успех науки. Я считаю, что это одно из хороших достижений. Я уже приводил пример, что, с моей точки зрения, решение другой такой проблемы четырех красок, оно как бы задача, бывают такие задачи: ну как же так, почему она не решается? Так же как с теоремой Ферма, казалось бы, для разных цифр решаема, а в целом почему-то она не решается. Вот такого рода задачи и в случае с теоремой Ферма, она привела к хорошему идейному решению. А теорема четырех красок как бы нет.
Александр Костинский: То есть она как бы частно, локально решена.
Федор Богомолов: Она как бы решена была не так красиво. Сейчас я могу сказать, что со времени решения теоремы Ферма произошел очень большой прогресс в теории чисел. И та программа, которая казалась абсолютно далекой, фантастической и была сформулирована сорок лет назад, она получила неожиданное подтверждение в основном результате доказательство, из которой следует теорема Ферма. Это, я считаю, пример того как математика может действительно серьезно развиваться. И как бы абстрактная математика.
Александр Костинский: Вообще вы считаете, что прогресс в математике идет и идет довольно мощными темпами?
Федор Богомолов: Довольно хорошо в разных областях. Проблема, конечно, как всегда с тем, как этот прогресс сделать общедоступным хотя бы для математиков - вот это всегда проблема.
Александр Костинский: То есть для профессионалов.
Федор Богомолов: Как его правильно освоить. И люди работают. Но, конечно, хорошо, чтобы этому больше обращалось внимания.
Александр Костинский: Знаете, я от разных ученых слышал, почему науку недолюбливают последнее время, что это удовлетворение своего интереса за счет государства и как бы это неправильно. Но если посмотреть на все важные результаты, они делались собственно из эстетических или внутренних проблем науки. Люди не сильно беспокоились прикладными, фундаментальные результаты. Фарадея мучила симметрия, например, почему у электрического поля есть магнитное, значит у магнитного должно быть электрическое.
Федор Богомолов: Нарушение внутренней логики.
Александр Костинский: Как вы считаете, насколько эти метаматематические принципы, надматематические принципы ведут математику?
Федор Богомолов: Знаете, в процессе работы, в процессе выработки естественных гипотез, конечно, они играют огромную роль. Конечно, в реальной работе ощущение правильности, основанное на внутренней логике, на внутренней красоте, конечно, играет огромную роль. Когда есть проблема, когда стараешься понять причину, почему так происходит, хочется понять логику объекта, внутреннюю эстетику того, с чем ты работаешь. И когда ты правильно ее понимаешь, она бывает совершенно неожиданной, она помогает сдвинуться. И вот с этой точки зрения бывают правильные решения и неправильные.
Александр Костинский: То, что вы говорили.
Федор Богомолов: Бывает, что проблему сломают, а потом это все-таки одно из замечательных свойств математики, что в ней это не считается удовлетворительным. Надо найти правильное решение, адекватное. Адекватное решение – это и значит, что оно вытекает из внутренней логики проблемы, какой-то внутренней красоты, завершенности, она должна завершать некоторый ансамбль. С моей точки зрения, в математике всегда было сильной стороной, что систематически многие люди посвящали свои усилия, казалось бы, бессмысленному переоткрытию, но переоткрытию с правильной точки зрения каких-то старых истин.
Александр Костинский: Если говорить опять же о Дьерде Пойа, который пытался методами математического творчества формализовать, у него есть в книжке «Как решать задачу?» такой совет: если вы решили задачу, посмотрите на нее еще раз, может существует красивое, простое и более природное решение.
Федор Богомолов: Объясняющее. Нужно какое-то - ну почему? То есть иногда видно, что задачу пробили, сделали, но вопрос остается: ну почему так получилось? Вот это включение в естественную логику необходимо. В этом смысле чувство красоты, по-моему, для многих очень важно.
Александр Костинский: Вы начали с того, что существует разделение, математика разделяется, люди идут по своим шахтам, работают и часто не знают и не понимают друг друга. Но если глянуть назад, то видно, что математика шла путями великих объединений, прекрасный пример Декарта. Вы говорили об алгебраической геометрии, человек, который объединил. Это великое объединение. И эти объединения сжимают, они позволяют огромный класс явлений упростить и свести. Идут ли сейчас такие процессы в математике?
Федор Богомолов: Конечно. Это есть часть непрерывной работы. Другое дело, какой процесс перекрывает другой. Конечно, математиков очень много. И часто я чувствую, по образованию тополог, мне бывает трудно, я попадаю на топологические конференции специальные, мне уже трудна их терминология часто.
Александр Костинский: Даже в своей узкой специальности.
Федор Богомолов: Это не совсем моя специальность сейчас, но все-таки я по привычке, я привык считать, что я это знаю и мне теперь уже это трудно. Но это такая непрерывная борьба за то, чтобы наука оставалась единой. И в этом смысле многие говорят, что математические конгрессы как бы теряют смысл, потому что наука слишком разветвленная. Уже этот съезд ученых разных специальностей как бы не нужен. Я хочу, конечно, подчеркнуть, что для ряда областей, для тех областей, в которых я больше всего занимаюсь и может быть поэтому я ими и занимаюсь, что там огромную роль сыграли семинары Бурбаки. Это имя, конечно, известно - Николя Бурбаки.
Александр Костинский: Это объединенный такой образ?
Федор Богомолов: Это такой образ, там есть все время меняющаяся группа людей, которая пишет учебники. Группа французов, несколько людей. И в этом смысле это совершенно замечательно, что это усилия нескольких людей, которые занялись этим, один из проектов - написание математики сейчас не столь популярен.
Александр Костинский: С точки зрения теория множеств.
Федор Богомолов: Строгое написание всей математики. Он продолжается понемногу, но не так заметен. А семинары Бурбаки, где каждый год на трех заседаниях семинара идут доклады по последним результатам, но как правило, не авторов, они приглашают специальных людей делать такие доклады и эти доклады печатаются. И кроме того требование, чтобы они были максимально доступны математической аудитории в каких-то рамках.
Александр Костинский: Научно-популярные статьи для младших научных сотрудников.
Федор Богомолов: Где-то в этом направлении. Но главное состоит в том, что человек должен переварить некий новый результат и принести уже не в оригинальной форме, а в какой-то новой форме, форме более доступной. Это всегда проблема, что оригинальные статьи практически трудно читать. Это свойство автора. Автор привязан к тому, что он создал, ему очень трудно от этого отойти и посмотреть со стороны. А там, как правило, и это всегда так, читает доклад не автор, а человек, который сам в этом разобрался, переписал. Мне кажется, что уровень раньше был лучше, но и сейчас эти доклады очень полезны, потому что после них можно читать оригинал, ты понимаешь основные линии, потому что иначе это невозможно. А если статьи не читаются - это значит, что это не входит в науку. По существу в этом проблема, и эта проблема существовала всегда. И я очень рад, что математика, таким волюнтаристским действием группы людей значительный блок математики остался единым.
