Партнеры и союзники: Венесуэла
Ирина Лагунина: На прошлой неделе мы начали новую серию рассказов о странах, которые в последние годы стали истинными партнерами и союзниками нынешнего российского руководства. И первый наш рассказ был посвящен Ирану, что, может быть, не совсем правильно. Ведь президенты Путин и Ахмадинеджад сами между собой не братались. Их побратал президент Венесуэлы Уго Чавес. Причем полковник Владимир Путин попал в братья полковника Уго Чавеса совсем недавно, в конце июня, когда его венесуэльский коллега навещал его в Москве. А вот Махмуд Ахмадинеджад был назван братом годом раньше – еще в сентябре 2006, когда приезжал в Каракас.
Уго Чавес: Я хочу поприветствовать сегодня моего брата, президента Исламской республики Иран Махмуда Ахмадинеджада. Я приветствую его от всего сердца и от имени всего народа Венесуэлы.
Ирина Лагунина: Мы не говорили на прошлой неделе о личности Махмуда Ахмадинеджада – его власть в стране ограничена духовенством. И несмотря на все его популистские усилия поддержать свой рейтинг, он может быть в любой момент смещен, будь на то воля и желание аятолл. А вот портрет венесуэльца Уго Чавеса заслуживает внимания. За 9 лет правления в стране он сумел создать культ собственной личности и структуру единоличного правления.
Народ его любит. Ему, как и его российскому коллеге, не надо притеснять оппозицию, не надо проводить репрессии, не надо брать под контроль независимую прессу. На последних выборах 2006 года он победил в третий раз, набрав большинство голосов в ходе голосования, которое было признано честным даже взыскательными наблюдателями Совета Европы. Впрочем, ему значительно помогла оппозиция – она настолько раздробилась и перессорилась, что в результате приняла решение бойкотировать выборы. Он тогда радостно заявил:
Уго Чавес: Сегодня я подтверждаю, что она свершилась – победа Боливарской революции завершена – еще одна великая победа. Я сдаюсь на милость венесуэльского народа.
Ирина Лагунина: Кстати, в 1992 году его попытка боливарского военного переворота в стране, успешной не оказалось, и он на два года оказался в тюремной камере. Ну а сейчас он популярен. И тем не менее, все больше притесняет оппозицию, берет под контроль телевидение, запрещает неправительственные организации под предлогом того, что они – шпионы и предатели родины, поскольку получают деньги из-за рубежа. Единственное, что пока не тронули венесуэльские власти, как впрочем, и российские, - это интернет. Интернет в стране остается единственной трибуной, где можно свободно высказывать свою точку зрения. Как и его российскому коллеге, Чавесу выпала золотая пора – резкий подъем цен на нефть, и он получил абсолютную личную популярность. Между тем, по оценкам международных агентств, добыча нефти в стране за годы его правления упала наполовину, новые нефтяные поля не разрабатываются. В прошлом году влиятельная газета деловых кругов «Файнэншл Таймс» написала, что Венесуэле уже настолько не хватает собственной добычи нефти, что она вынуждена закупать дополнительно 100 тысяч баррелей в день, чтобы выполнять обязательства по контрактам. Правительство Чавеса немедленно опровергло эту информацию. Тем не менее, деньги в страну идут такие, что Венесуэла расплатилась по международным долгам, и не только за себя, но и за братскую Кубу, а Уго Чавес смог в этом году в ходе торжественной речи по поводу Первомая сказать:
Уго Чавес: Я хочу формально объявить о выходе Венесуэлы из Всемирного банка, из Международного валютного фонда и из всего этого. Нам не надо, чтобы у нас здесь находился их представитель и давал нам указания. Давайте выйдем. Мы не хотим там быть, а им стоит вернуть наши деньги, потому что они нам должны.
Ирина Лагунина: Я попросила нашего корреспондента в Мадриде Виктора Черецкого спросить испанского политолога и журналиста Сесара Видаля, что же все-таки представляет собой режим Уго Чавеса в Венесуэле?
Сесар Видаль: Режим Чавеса – особый. Он представляет собой смешение двух типов диктатуры, характерных для Латинской Америки. С одной стороны, он вобрал в себя худшие традиции военных переворотов, в результате которых к власти приходили военные предводители - «каудильо». Кстати, сам Чавес неоднократно пытался в прошлом устроить антиправительственные военные перевороты. Именно поэтому в данном случае характерен культ Симона Боливара, как родоначальника «вождизма», который практикуется в Венесуэле. С другой стороны, режим Чавеса тесно связан с левацкими течениями в Латинской Америке. Чавес считает себя прямым наследником кубинского лидера Фиделя Кастро и поэтому пытается поддерживать всех левых на континенте.
При всем этом процесс становления диктатуры в Венесуэле проходит своеобразно. Речь не идет о классическом варианте быстрого «революционного перехода», как было, к примеру, на Кубе. Чавес уничтожает демократические институты страны постепенно: законодательные органы, независимую юридическую систему и неправительственные средства информации. То есть переход от демократии к диктатуре проходит постепенно, репрессии осуществляются лишь время от времени, так что этот процесс «перехода» для многих до недавнего времени оставался незамеченным. Чавес, который готовил себя в приемники Кастро, не торопился, пока его кумир находился в полном здравии. Теперь, похоже, пришло время для более решительных действий, поскольку надо доказать всему миру, что именно он является наследником Кастро.
Ирина Лагунина: Именно Чавес приносил миру первые сведения о состоянии здоровья кубинского лидера после того, как тот перенес операцию летом прошлого года.
Уго Чавес: Во время эти двух часов мы говорили о разных проблемах. Он в хорошем настроении, в хорошем расположении духа. У него потрясающая ясность ума, как всегда, как и его способность анализа. Мы обсуждали глобальные проблемы, вопросы энергетики.
Ирина Лагунина: И тут же воспользовался случаем сравнить кубинскую и венесуэльскую революции.
Уго Чавес: Фидель сказал пару дней назад, что битва еще не проиграна. Я бы пошел дальше и сказал, то на самом деле мы ее выиграли. Победа навсегда! Мы победим!
Ирина Лагунина: И уж совсем незабываемым эпизодом в истории останется этот тандем Фиделя Кастро и Уго Чавеса.
Фидель Кастро: Мы победим. Родина. Социализм.
Уго Чавес: Или смерть.
Ирина Лагунина: «Родина, социализм или смерть» - это торговая марка Уго Чавеса. Так он заканчивает свои выступления. Но что является идеологической платформой режима Чавеса?
Сесар Видаль: Здесь тоже можно провести параллели с режимом Фиделя Кастро. В начале своего правления Кастро говорит о тесных связях режима не с мировым коммунизмом, а с идеями кубинского деятеля конца 19 столетия Хосе Марти. У него даже было такое выражение – «Мы не марксисты, мы мартианцы». Это обращение к идеям собственных исторических деятелей, освободивших континент от колониальной зависимости – очень типично для латиноамериканских диктаторов, как правых, так и левых. Чавес говорит о Боливаре, о «революции в духе Боливара». Перрон в Аргентине мог рассуждать о национальном герое Сан-Мартине, так же как это делали аргентинские левые в поисках национальных корней для установления своей диктатуры.
Ирина Лагунина: Но режим Чавеса в огромных количествах скупает оружие.
Сесар Видаль: Это логично для подобного режима. Чавес, как военный, прекрасно понимает роль вооруженных сил в стране, поэтому старается удовлетворить их запросы. С другой стороны, очевидно, его желание «экспортировать» революцию в другие страны. К примеру, ему явно мозолит глаза Колумбия, в которой существует демократический режим, борющийся с левыми террористами. Одновременно, Чавес солидарен с правительством Эво Моралеса в Боливии. Он поддерживает хорошие отношения и с правительством Родригеса Сапатеро в Испании, которое отличается своей экстравагантной политикой на международной арене. Испания даже начала поставлять Чавесу боевые корабли, заявляя, что они являются «оружием защиты» или «оружием мира», а не нападения. Правда, эта демагогия не сработала, и Соединенные Штаты наложили вето на поставки, поскольку при постройке судов использовались американские технологии. Так что желание Чавеса заполучить испанские корабли так и не сбылось.
Ирина Лагунина: Зато сбылось другое. Во время визита в Россию в 2006 году Чавес встречался в Ижевске с Михаилом Калашниковым, после чего заявил, что скоро Венесуэла начнет сама производить знаменитые автоматы. И правда. А в этом году Чавес вспомнил о своем прошлом посещении Москвы так:
Уго Чавес: Я тогда приехал в Москву поговорить с Владимиром, и через четыре месяца над Каракасом уже летали самолеты Сухого. Теперь у нас есть собственный воздушный флот. Вот что мы называем солидарностью, вот что мы называем суверенитетом и независимость. И Североамериканская империя должна понять, что она не может править в мире.
Ирина Лагунина: И амбиции венесуэльского президента все растут.
Уго Чавес: У Ирана есть все права развивать атомную индустрию в мирных целях. А почему нет? Два дня назад я прочитал, что бразильский президент планирует возобновить бразильскую ядерную программу в мирных целях, и он вправе это сделать. И у Аргентины есть это право, и у Венесуэлы.
Ирина Лагунина: Если бы не агрессивная внешнеполитическая риторика и не постоянный поиск врага, то Чавес прославился бы своими новыми формами общения с народом и экзотическими призывами, с которыми он обращается к населению время от времени. Рассказывает Сесар Видаль:
Сесар Видаль: Анекдотических случаев множество, но, в основном, в выступлениях Чавеса доминирует дешевый популизм. Он законодательно закрепил за собой право на многочасовые выступления по телевидению. Ему звонят люди, кто-то говорит о своих финансовых неурядицах и он рекомендует сходить в ближайший банк и попросить от его имени 10 тысяч песо. А в День Матери, который отмечается во многих латиноамериканских странах, Чавес потребовал от венесуэльских мужчин совершить половой акт со своими женами для их «полного удовлетворения». А затем, также с телевизионного экрана, обратился к своей жене, заявив, что и она «тоже получит все, что ей причитается». Чавес также ввел традицию ставить на заседаниях своего правительства свободный стул... для призрака Симона Боливара, который, естественно, присутствует на всех заседаниях.
Ирина Лагунина: В 1812 году борец за независимость Латинской Америки Симон Боливар написал свое самое известное произведение «Картахенский манифест», предвестник Манифеста коммунистической партии Маркса и Энгельса. На самом деле это – подробное описание того, почему его борьба за независимость потерпела поражение. Среди причин поражения испанцам Боливар отмечает следующее: федеративная структура, которую считал слабой, плохое и неумелое распоряжение общественными доходами, землетрясение в Каракасе в 1812 году, отсутствие регулярной армии и влияние Католической церкви. Все это, кажется, Уго Чавес до сих пор учитывает. В одном из выступлений четыре года назад он заявил, что Иисус был радикальным борцом за равноправное распределение социальных благ и за демократический социализм, который, по Чавесу, отмечает и учение «Боливаризма». Каковы, на ваш взгляд, перспективы режима Чавеса?
Сесар Видаль: До сих пор венесуэльская диктатура держалась за счет доходов от нефти. Правда, в других сферах экономики у нее возникают проблемы, в основном, из-за государственного вмешательства в частный сектор. Если нефть подешевеет, а экономическая политика будет оставаться прежней, то ситуация для режима может сложиться крайне неблагоприятной.
Ирина Лагунина: С этим анализом испанского политолога Сесара Видаля согласны и эксперты неправительственной организации «Международная кризисная группа». В недавнем докладе о состоянии дел в Венесуэле говорится, что при более низких ценах на нефть Чавес не сможет поддерживать социальные траты на нынешнем уровне. И тогда в стране, большинство населения которой живет в бедности (растут доходы лишь тех, кто работает в нефтяной отрасли) возникнет недовольство. Экономика страны без доходов от нефти уродлива и отстала. Еще один возможный сценарий – все-таки объединится оппозиция. Сейчас парламент, который Чавес сделал однопалатным, состоит полностью из представителей его партии. И третий вариант – он настолько увлечется культом собственной личности, что в его собственном движении люди начнут роптать.
Последствия штурма Красной Мечети в Пакистане
Ирина Лагунина: Пакистанские военные начали штурм Красной мечети в Исламабаде. Как сообщают пакистанские источники, решение было принято после того, как власти убедились в том, что укрывшиеся внутри вооруженные студенты, последователи радикальных трактовок ислама не сдадутся. Заместитель министра информации страны заявил, что засевшие в мечети студенты-исламисты начали убивать заложников. Осада мечети, в которой по разным данным находилось от 250 до тысячи с лишним человек, среди которых взятые в заложники женщины и дети, продлилась почти неделю. О влиянии драматических событий на динамику политической жизни в Пакистане и Южно-азиатском регионе корреспондент Радио Свобода Максим Ярошевский побеседовал с доктором исторических наук, президентом Фонда поддержки востоковедческих исследований Сергеем Лузяниным.
Сергей Лузянин: Пакистанская ситуация вообще достаточно типичная для Южной Азии и Среднего Востока, когда к власти приходят военные. Ведь Первез Мушарраф, нынешний президент Пакистана, это генерал, который совершил в свое время военный переворот, это часто случалось в истории Пакистана. В 1998-1999 году укрепил свою власть, но вот после 11 сентября 2001 года пакистанский фундаментализм, исламизм, а он там традиционно силен, всегда был и остается, активизировался. Слабость нынешней ситуации Мушаррафа в том, что он, во-первых, перешел на гражданский вариант правления, это уже не военный режим, он прошел переходный период. Заработали гражданские институты власти в пакистанском обществе, что имеет две стороны медали: с одной стороны, да, как бы некая демократизация, с другой стороны, ослабление централизованного режима и возможность обострения радикальных исламских групп, что и происходит сейчас.
И второй момент - это то, что талибы активизируются в Афганистане и здесь, так или иначе, есть связь. Видимо, Мушарраф пойдет на сокращение каких-то демократических норм, институтов, может вернуться к чрезвычайному военному положению.
Максим Ярошевский: В таком случае распространение подобных действий на соседние страны, помимо Афганистана, оно возможно?
Сергей Лузянин: Да. Здесь два как бы влияния. Первое - это, конечно, кашмирский фактор. Индо-пакистанские отношения, всегда конфликты, сложные, противоречивые, но в данном контексте не исключено, что перманентно это будет влиять как бы на новое обострение кашмирской проблемы и обострение отношений между Индией и Пакистаном, что уже достаточно традиционно, но они купированы, эти противоречия, частично. Сам Кашмир уже как бы живет своей жизнью, я имею в виду, исламские радикальные эти внешние импульсы только будут обострять.
А второй внешний фактор воздействия, то, что я говорил, к сожалению, здесь есть некая взаимозависимость и взаимообусловленность двух исламских фронтов: талибского на севере Пакистана и на юге исламского, экстремистского пакистанских радикальных групп. Регионально, конечно, это будет, совершенно очевидно, эффект достаточно серьезный на ближайшую перспективу, в течение года, двух.
Максим Ярошевский: То, что Пакистан ядерная держава, это какую-то роль играет?
Сергей Лузянин: Это хороший вопрос, потому что Пакистан и Индия ядерные, как известно, страны де-факто с 1998 года. Как ни парадоксально, на межгосударственном уровне, как это ни странно покажется, но наличие ядерного оружия уравновесило что ли, сбалансировало именно межгосударственные, то есть на уровне официальных как бы властей вот эти отношения, противоречия в некий статус кво, в некий баланс. А вот на неофициальном, на радикальном, на низовом вот этом мусульманском уровне - вот это самое страшное. Но я думаю, что режим Первеза Мушаррафа, да и индийские власти не допустят расползания в стране того или иного вида локального ядерного оружия. Потому что, если это произойдет, то это, конечно, тогда будет катастрофа, это совершенно очевидно.
Максим Ярошевский: Что это за боевики? Откуда они, собственно, появились? Кто такой Абдул-Рашид Гази.
Сергей Лузянин: История радикального мусульманского движения в Пакистане достаточно длинная. Это целая традиция, причем, начиная с 47-го года, образования Пакистана, фактически периоды светские, исламские радикальные сменяли друг друга, эпоха борьбы разных проектов, включая исламских. Они не всегда существовали в истории Пакистана, в структуре Пакистана. Конечно, когда военные пришли к власти, вот эти радикальные, их десятки, сотни, возможно, даже тысячи, но эксперты называют целые списки радикальных организаций. Генерал Мушарраф загнал часть в подполье, часть репрессировал, часть нейтрализовал, как корень, он не был уничтожен. Это традиционная особенность политической культуры что ли Пакистана, которая существует десятилетиями и даже столетиями. Собственно, талибы, как мы знаем, классические талибы, они ведь тоже сформировались именно в Пакистане, в среде так называемых студентов мусульманских, которые возвращались к традиционным исламским ценностям, первоосновам, боролись за чистоту, за возрождение и прочие известные вещи. Все это как раз происходило и формировалось в тысячах различных школ, медресе, мусульманских анклавах именно Пакистана либо на сопредельной с Афганистаном вот этой зоне, малорегулируемой, населенной пуштунами. И вот нынешний всплеск - это тоже как раз одно из проявлений противоречивости традиционной политической культуры Пакистана, которая насыщена целым спектром политических групп и течений.
Ирина Лагунина: О реакции в США на происходящее в Пакистане рассказывает Ян Рунов.
Ян Рунов: Американское посольство в Пакистане рекомендует находящимся здесь гражданам США воздержаться от посещения районов на северо-западе страны, вблизи Пешавара, где террористические элементы угрожают отомстить за погибших в Красной мечети нападениями на правительственные объекты, полицию и армию. Ситуация в Пакистане вызывает у американцев серьёзное беспокойство. С одной стороны критике подвергается президент Мушарраф, который за 8 лет на посту президента не смог демократизировать систему, слишком долго мирился с исламским радикализмом. С другой стороны, в глазах Соединенных Штатов - союзник в борьбе с терроризмом и человек, стоящий на пути превращения Пакистана в Талистан, то есть государство талибов. Как пишет газета «Крисчен Сайенс Монитор», «после терактов 11 сентября 2001 года президент Первез Мушарраф пытался порвать связи между военной разведкой и исламскими радикалами». Эти связи возникли, когда Пакистан поддерживал сопротивление моджахедов советской оккупации Афганистана. «Крисчен Сайенс Монитор» считает, что кризис Красной мечети продемонстрировал моральную слабость исламских боевиков. С такой точкой зрения не согласен профессор университета Вилланова в Пенсильвании, бывший сотрудник Госдепартамента США, основатель Пакистано-Американского Конгресса Хафиз Малик.
Хафиз Малик: Это очень сложная проблема и мы не можем определённо сказать, кто победил, а кто проиграл в этом противостоянии. Совершенно ясно, что фундаментализм в исламском мире вообще, и в Пакистане, в частности, набирает силу. В Пакистане особенно. И это чрезвычайно опасно для всего мира, если учесть и наличие ядерного оружия в стране, и его геополитическое значение: сложные отношения с Индией, осложняющиеся отношения с Китаем, поддержка афганских талибов, граница с Ираном...
Кризис Красной мечети заставил правительство Мушаррафа применить силу. В результате обе стороны могут провозгласить победу, но на самом деле обе проиграли. Теперь Мушарраф может воспользоваться чрезвычайным положением и продлить свои полномочия и президента и главнокомандующего армией. Это то, чего он хотел. Но это ещё больше углубит раскол в стране и создаст благоприятную почву для укрепления радикально-исламистской оппозиции. Проблема в том, что положение в стране сейчас зависит от одного человека. Это как эпидемия во многих мусульманских и коммунистических странах: пришедший к власти не хочет её отдавать, хочет умереть на троне.
Я полагаю, что в результате кризиса в Исламабаде популярность Мушаррафа в Пакистане станет ещё ниже. Независимо оттого, что президент старался максимально избежать гибели заложников, что он достаточно долго выжидал, старался уладить всё уговорами, симпатии населения будут на стороне погибших, то есть исламистов. Просто потому, что они погибли. Станет ли военная победа над осаждёнными фанатиками политической победой Мушаррафа? Не думаю.
Ян Рунов: Хафиз Малик, профессор университета Вилланова в Пенсильвании, обращает внимание на то, что теперь пакистанцам придётся выбирать из двух зол наименьшее, в данном случае это, конечно, президент Мушарраф.
Коррупция как угроза безопасности Северного Кавказа – исследование российской неправительственной организации.
Ирина Лагунина: Общественная организация «Антикоррупционный комитет Северного Кавказа» обнародовала результаты своего социологического исследования, которое было проведено в семи субъектах региона. Сотрудники организации пришли к выводу, что коррупция на Северном Кавказе перешла в ранг явлений, угрожающих национальной безопасности России. Рассказывает наш корреспондент Олег Кусов.
Олег Кусов: Исследования были проведены во всех республиках Северного Кавказа. Ситуация в них оказалась похожей. У сотрудников «Антикоррупционного комитета Северного Кавказа» сложилось мнение, что эта проблема затронула почти всех проживающих в регионе людей. Слово председателю президиума межрегиональной общественной организации «Антикоррупционный комитет Северного Кавказа» Мусе Садаеву.
Муса Садаев: На самом деле ситуация критическая. Региональные руководители на сегодняшний день вынуждают любого гражданина, который энергичен и желает что-то сделать, вынуждают его к коррупции, договариваться. Нет у человека выбора, он один ничего не в состоянии сделать. Перспектива будущего, к сожалению, очень мутная, тяжелая, она не видна. Невмешательство федерального центра в финансовую, хозяйственную деятельность регионов – самая страшная и тяжелая ситуация на сегодняшний день. То есть все отдано на откуп региональным руководителям.
Олег Кусов: Авторы исследования опрашивали в республиках Северного Кавказа представителей различных слоёв населения. Рассказывает заместитель председателя президиума межрегиональной общественной организации «Антикоррупционный комитет Северного Кавказа» Юрий Богословский.
Юрий Богословский: По Кавказу мы вязли четыре параметра – это коррумпированность правоохранительных органов, потому что это достаточно болезненная тема, которая приближает коррупцию к интересам национальной безопасности. Второе – это масштабы расхищения средств федерального бюджета. Третье – это препятствия, которые чинят коррупционеры предпринимателям. Четвертое – это коррупция в ходе выборов. В каких регионах наибольшее количество выборных должностей продается, а не получается в результате голосования. В результате суммарно мы опросили 250 чиновников, 380 сотрудников правоохранительных органов, 300 предпринимателей, представителей СМИ, общественных организаций, представителей партий 170 человек. Всего 1100 человек опрошено. В результате у нас получилось, что лидирует Дагестан сводно по всем четырем параметрам, вторая Ингушетия, третья Кабардино-Балкария, четвертая Чечня, пятая Карачаево-Черкесия, шестая Северная Осетия и на седьмом месте Адыгея.
Олег Кусов: Бюджетные средства, которые выделяет регионам Москва, становятся чуть ли не главной составляющей коррупционного механизма. При этом мало кто из компетентных опрошенных скрывал, что воровство выделяемых регионам бюджетных средств начинается ещё в Москве. Продолжает Муса Садаев.
Муса Садаев: Если на сегодняшний день выделено десять рублей бюджетных средств, из них два рубля остается в Москве, так называемый откат. По приходу 8 рублей в регион три рубля уходит в разные фонды чиновников, организованные высшими руководителями республик, областей и краев. И остается пять рублей, которые в прямом смысле по простым понятиям дербанятся от генерального заказчика до последнего прораба. В реальности в некоторых регионах эта сумма достигает 15, максимум 20%, которые доходят до населения и не более.
Олег Кусов: Отдельная тема исследований – продажа должностей. Эта практика получила широкое распространение на Северном Кавказе. Заместитель председателя президиума межрегиональной общественной организации «Антикоррупционный комитет Северного Кавказа» Юрий Богословский в нашей беседе привёл лишь небольшой список должностей на продажу.
Юрий Богословский: Стоимость должностей, из чего мы исходили? Мы не перечислили все должности, которые могут являться предметом купли-продажи, мы брали чистые суммы, не брали степень квалификации покупателя, то есть просто человек с улицы должность министра купить не сможет, у него должна быть какая-то трудовая биография, он должен быть, допустим, кандидатом экономических наук. Но это опять же, можно высчитать стоимость биографии, можно купить звание кандидата наук. Мы напрямую не опрашивали чиновников в 90% случаев, потому что это не есть возможно. Мы опрашивали посредников, потому что на Кавказе есть определенная категория граждан. Эти люди зарабатывают, в основном это бывшие государственные чиновники или предприниматели, которые имеют связи с государственными чиновниками высокого уровня или родственники чиновников и так далее. Это такая определенная прослойка посредников, которые именно реализуют свой предпринимательский потенциал на ниве коррупции. Опрашивали в основном их, поэтому, я думаю, где-то на 15-20% суммы завышены, потому что, отвечая на наш вопрос, они наверняка думали, что мы чем-то интересуемся и закладывали свои интересы в эти суммы. Сотрудник милиции – две тысячи долларов, сотрудник ДПС, ГАИ немножко дороже – две с половиной тысячи условных единиц. Следователь есть – 5-10 тысяч долларов. Сотрудник паспортно-визовой службы достаточно популярная должность – от трех тысяч. Начальник паспортного стола уже 20 тысяч. Следователь прокуратуры начинается от 20 тысяч долларов. По особо важным делам 60 тысяч. В некоторых республиках нам говорили, что можно стать главой МВД за один миллион условных единиц, но с улицы просто так тоже нельзя стать. Назывался такой порядок цифр. Простой налоговый инспектор семь тысяч долларов. МЧС, должности, имеющие отношение к хозяйственности части – от 5 до 150 тысяч. Сотрудник военкомата три тысячи долларов, сейчас военкоматы тоже, видимо, регионы прислали, значит военкоматы пользуются спросом. В гражданской администрации некоторые выбранные должности. Достаточно дорогие должности на сотрудников и начальников БТИ. Соответственно, сотрудник 20 тысяч долларов, начальник БТИ от 50 до 300 тысяч. 300 тысяч – это крупные города. Начальники земельных комитетов от 30 тысяч до 500, в зависимости от района. Начальник ДЭЗа 25 тысяч долларов, начальник РЭО – 15. Выборная должность главы района стоит не менее 50 тысяч долларов. Заместитель главы района стоит от 30 до 100 тысяч долларов. Депутаты заксобрания от 50 до 150, в зависимости от ситуации и региона. Мэр города от трехсот до миллиона, в зависимости от города. Но чтобы стать мэром, нужно пройти какие-то низкие ступени. Должность мирового судьи стоит 15 тысяч, районного судьи 60, председателя суда 120. Судьи верховного суда республиканского 200, председатель Верховного суда – это по договоренности, но не менее 750 тысяч. Прокурор республики от миллиона.
Олег Кусов: Однако в ходе исследований сотрудники общественного комитета пришли к парадоксальному выводу – коррупция на Северном Кавказе имеет и положительную сторону. Говорит Муса Садаев.
Муса Садаев: Если делать сравнение между регионами России крупными Москва, Санкт-Петербург и другими, то так называемые местные коррупционеры, как ни странно, вкладывают наворованные народные деньги именно в местные инфраструктуры. У них нет таких целей, чтобы вывезти и спрятать где-то в Лондоне или в оффшорных компаниях. Все-таки местные коррупционеры северокавказские в каком-то отношении патриоты. Правда, есть небольшая тенденция за последние года-два где-то в арабских странах, в Саудовской Аравии имеется в виду, в Эмиратах, в Египте такие небольшие частичные случаи, что все-таки чиновники-коррупционеры вкладывают деньги в недвижимость в этих регионах.
Олег Кусов: Юрий Богословский привёл один из главных мотивов подобного поведения чиновников.
Юрий Богословский: Фактически тут дополнительный есть фактор, потому что именно на территории этой республики этот конкретный чиновник сможет это имущество защитить. Если он купит что-то в Москве или за рубежом, тут могут возникнуть проблемы, когда он перестанет быть чиновником.
Олег Кусов: Между московскими и региональными властями существует негласная договорённость, которая в повседневной деятельности полностью развязывает руки республиканским чиновникам. Продолжает Юрий Богословский.
Юрий Богословский: По мнению Антикоррупционного комитета, есть некая модель обеспечения лояльности северокавказских республик и элит федеральным центрам. То есть эта лояльность обеспечивается следующим образом: федеральный центр не особенно интересуется экономической сферой, хозяйственной сферой, что делается в регионах Северного Кавказа, лишь бы политически не было никаких разговоров о сепаратизме, не было никакой инициативы политической, чтобы республики Северного Кавказа были абсолютно лояльны и входили в состав Российской Федерации, даже не вели никаких разговоров о самостоятельном самоопределения. Тут же опять простой метод кнута и пряника. Кнут – это то, что произошло в Чеченской республике со особо несогласными, а пряник – то текущая экономическая ситуация, субсидии, какие-то строительная объемы.
Олег Кусов: Сотрудники «Антикоррупционного комитета Северного Кавказа»
намерены сотрудничать в решении этой проблемы с местными властями, подчёркивает Муса Садаев.
Муса Садаев: Мы никогда не ставили целью преследование одного коррупция. Мы хотели донести масштабы коррупции до населения, каким-то образом попробовать через разные исследования, через работу парламента и государственные структуры уменьшить коррупцию, хотя бы приостановить масштабное развитие.
Олег Кусов: Экономист Юрий Богословский считает, что на Северном Кавказе ликвидировать коррупцию только традиционными для российского общества силовыми способами невозможно.
Юрий Богословский: Некоторые наши эксперты склоняются к тому мнению, что уже настолько далеко все это зашло, что не нужно ломать комедию, пытаться прикрыть благородными разговорами о законности на Северном Кавказе и так далее. Нужно поэтапно переводить Северный Кавказ в режим какой-то оффшорной зоны, что даст некий стимул развития экономики и вводить социальную ренту для коррупционеров. То есть государственные чиновники определенного ранга при занятии должности мэра города, этот мэр обязан, неважно, где он возьмет эти деньги, он должен куда-то перечислять или вкладывать в объекты социальной инфраструктуры. Но это тоже опять же предмет для законопроектов. Стратегически это будет зависеть от того, как будет развиваться ситуация в нашей стране и на Северном Кавказе, в частности. Если будет развиваться экономика, хоть как-то будут создаваться рабочие места, появляться промышленные предприятия, то в общем само по себе экономическое развитие может разбавить этот уровень коррупции, немножко его снизить. Если экономика будет такая же, как сейчас: пришли деньги из центра, деньги потратили, отчитались, поехали за новыми. То единственным спасением будет введение льготного экономического режима, необязательно громкое слово – оффшорная зона, льготного экономического режима. Примерно то, что пытаются сейчас предложить депутаты парламента Чеченской республики, чтобы убрать налоги на семь лет во всех чеченских компаниях, после этого вводить льготный режим. Необязательно в таком формате это делать, можно какие-то придумать другие механизмы. Это первое. И второе – вводить для чиновников обязательную социальную ответственность государственного аппарата. Если у нас есть социальная ответственность бизнеса, то должна быть на Северном Кавказе социальная ответственность представителей элиты.
Олег Кусов: Говорил заместитель председателя президиума межрегиональной общественной организации «Антикоррупционный комитет Северного Кавказа» Юрий Богословский.
По данным сотрудников общественного комитета, на Северном Кавказе есть примеры социальной ренты – в одном из регионов, который они не стали называть во время нашей беседы, чиновники уже ежегодно перечисляют определенную сумму в местный бюджет для строительства объектов социальной сферы.
Что представляет собой современная российская семья
Ирина Лагунина: Сегодня очень много говорится о значении семьи, но не так часто задаются вопросом, что такое современная российская семья, как складываются отношения детей и родителей, как развивается эта семья - по западному образцу или по традиционному, и насколько комфортно и защищенно чувствуют себя в ней дети. Над темой работала Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Когда разные люди сегодня произносят слово "семья", вряд ли все они имеют в виду одно и то же. Алла Васильевна вырастила дочку, потом активно помогала воспитывать внука, и она отмечает, что ее семья и семья дочери - совершенно разные.
Алла Васильевна: Я вырастила дочь, она взрослый совершенно человек и живет совершенно не так в своей семье, как жила я. Это очень большая разница, мне кажется, сейчас. В моей семье был на первом месте ребенок. Много эгоизма в современной молодой семье. Они как-то стараются жить больше для себя. И сейчас, как замечаю, когда идут молодые люди с детьми, они разговаривают и ведут себя так, как будто бы ребенка рядом нет, он отрешены от детей. Современная жизнь накладывают отпечаток. У них много соблазнов, они чувствуют себя молодыми, им хочется, как они говорят погулять.
Татьяна Вольтская: Но разница совсем не только между семьями разных поколений, - говорит заведующая кафедрой педагогики и психологии семьи Российского государственного педагогического университета имени Герцена Ирина Хоменко.
Ирина Хоменко: Во-первых, современная семья – это семья, которую нельзя обозначить одной характеристикой. Мы со студентами пытались выяснить, сколько типов семьи, насчитали 12. Например, воскресный папа - семья, когда один родитель живет вне, но общается. Семья, когда одна мама, один ребенок. Семья, когда две мамы, один ребенок или два папы. Мы сейчас не можем сбрасывать - это тенденция, которая будет развиваться. Дело науки - зафиксировать прецеденты, прецеденты такие появляются, и они сейчас начинают укрепляться. Потому что на вопрос, какая семья является нормальной, сейчас невозможно сказать. Потому что, если мы берем за норму качество отношений – удовлетворенность, то тут уже состав играет второстепенную роль. Это семья, например, когда мама, ребенок и куча родственников, когда ребенок растет в поле. Это семья без детей – это тоже семья.
Наверное, сейчас две тенденции. Тенденция на то, чтобы не иметь детей и не выходить замуж. Это тенденция, которая напрочь не замечается нашим правительством вообще. То есть как-то у всех в головах, что нормально выйти замуж и иметь ребенка. Но сейчас до 10% молодых людей не хотят выходить замуж, жениться - это в большей мере относится к мужчинам, и примерно столько же женщин не хотят иметь детей сознательно. Эти тенденции мало изучаются, на них мало обращается внимания. Поэтому современная семья – это семья очень большой палитры вариаций.
Татьяна Вольтская: Это, конечно, очень важные и, наверное, зловещие наблюдения, особенно если вспомнить все разговоры о повышении рождаемости, которые ведутся в России в последнее время. Но все же меня прежде всего интересует семья, где есть дети - и как они в этой семье себя чувствуют. Причем я имею в виду не так называемые неблагополучные и не "сверхблагополучные" - а самые обыкновенные, средние семьи.
Ирина Хоменко: Я бы разделила на две полярные категории. Первая семья, которая занимается зарабатыванием денег и понимает свою родительскую роль, как роль обеспечить ребенку такое физиологическое cуществование. То семьи, где ребенок не включен в жизнь родителей. У него может быть все с точки зрения материальных вещей, но это родители, которые не причастны к ребенку никак или фрагментарно. По разным причинам – не умеют, не хотят, но в общем это так. Второй полюс, когда родители настолько включены в жизнь ребенка, они занимаются образованием, ищут самых лучших учителей, самые лучшие школы.
Татьяна Вольтская: Это обычно какая-нибудь музыкальная школа.
Ирина Хоменко: Да. Я могу сказать, что сейчас появилась такая прослойка родителей, которые всерьез занимаются образованием ребенка. И эти родители, они сами выискивают информацию, как ребенка воспитывать, какие школы лучше, какие программы лучше, какие учебники лучше, как выбрать учителя и так далее. Поэтому здесь, наверное, самая большая проблема семьи современной, если мы говорим об отношениях – это выстраивание оптимальной модели. Не умеют этого делать родители ни между собой, ни между собой и ребенком. Поэтому получается, что когда ребенок включается в жизнь семьи, он не всегда имеет там адекватное место. И родители не могут выстроить те отношения, которые нужны конкретному ребенку. У нас очень много написано книжек о воспитании детей, даже отечественными авторами, хотя я больше склонна к зарубежным. Потому что когда открываешь наши книжки по воспитанию, они все пишутся: надо так, надо любить, надо уважать, надо помогать.
Татьяна Вольтская: Но наверняка ничего не говорится о том, как надо это делать?
Ирина Хоменко: Ко мне обращаются родители очень часто, например, как говорить с ребенком с ребенком о сексе? Дайте варианты, на каком языке, как можно ему объяснить. Вплоть до того, что на консультации иногда родители записывают текст. Оказалось, что это проблема, что наши родители не владеют элементарными навыками обличения в слова каких-то сюжетов.
Татьяна Вольтская: Для меня это не только неумение говорить на определенные темы, это свидетельство отсутствия близости и взаимопонимания между родителями и детьми. Говорит Алла Васильевна.
Алла Васильевна: Наши дети жалуются, что родителям не хватает десять минут. А ведь детям не надо особенно много. Школьникам уже старших классов, средних классов радостно уже пообщаться хотя бы 15 минут с родителями, но чтобы это было участие, чтобы это было дружеское отношение. А нашим мамам и папам как-то современным не до детей, им некогда.
Татьяна Вольтская: Почему близость детей и родителей отсутствует - об этом говорит доцент кафедры детской психиатрии и психотерапии Петербургской медицинской академии последипломного образования Игорь Добряков.
Игорь Добряков: Здесь многое зависит от каких-то личных особенностей, от того, как складывается жизнь. Кому-то хватает отношений, кому-то нет, кто-то интроверт, кто-то экстраверт, кто-то холерик, кто-то флегматик, здесь очень много фактов. Во многом необходимость контактов с родителями зависит от того, на какой стадии формирования супружеских отношений родились дети и от того, каковы были мотивы зачатия. Это тема, которая нас занимает, мы проводим исследования. Получается очень интересно. Например, есть Международная классификация болезней десятого пересмотра, рубрика есть «Сиблинговое расстройство». Это очень сложные отношения сиблингов, то есть братьев и сестер. Есть братья и сестры, которые дружат друг с другом, есть такие, которые ненавидят, вплоть до страшных ситуаций, когда маленькая девочка маленького брата выкинула с балкона. Нам стало интересно, почему это происходит. И оказалось, что действительно они рождены на разных стадиях супружеских отношений родителей. Один был рожден в связи с тем, что так было надо, была манипуляция, например, женщина хотела таким образом удержать мужчину или она хотела получить материальные блага или ребенок должен был заменить какого-то умершего. А другой родился, потому что это был плод любви, потому что люди друг друга любили, хотели иметь этого ребенка.
Беременность, рождение ребенка могут привести к тому, что отношения супругов станут ближе, лучше, а иногда, к сожалению, мы видим так, что беременность приводит к отчуждению, к охлаждению и часто заканчивается смертью семьи, то есть разводом. Очень важно, чтобы все этапы, которые проходят все люди, этапы депальных отношений, когда начинается ревность к матери, ревность к отцу, чтобы этот период прошел гладко, необходимо, чтобы родители поделились с ним своей любовью, тогда все получается. В противном случае бывает так, что, скажем, мать может объединиться с сыном против отца, отцу будет совсем плохо. И наверное, вы знаете таких мужчин, которые могут быть тактичны, очень деликатны со всеми, кроме сына, с сыном разговаривает жестко, ерничает, пытается его унизить. Это как раз последствия того, о чем мы с вами говорим.
Татьяна Вольтская: То есть неправильные мотивы появления ребенка?
Игорь Добряков: Мотивов, как правило, много, но один мотив является ведущим. Чаще всего да, это была какая-то манипуляция. От этого ребенка чего-то хотели, чего-то ожидали и, как правило, ребенок не оправдывает надежды. Например, ждали, что рождение ребенка поможет склеить отношения папы и мамы. Рожать для этого ребенка ни в коем случае нельзя, надо сначала наладить отношения, а потом рожать.
Татьяна Вольтская: Совсем другой взгляд на проблему у Ирины Хоменко.
Ирина Хоменко: Я, например, сторонница того, чтобы в учебные планы наших техникумов, вузов, ПТУ включались курсы по психологии семьи. Потому что, оказывается, что у нас многие родители хотят воспитывать детей, но они не умеют.
Татьяна Вольтская: А почему не умеют? Никогда не умели в России или что-то потеряно?
Ирина Хоменко: Раньше умели в большей мере, потому что раньше была сеть педагогического просвещения, те же СМИ, передача «Взрослым о детях» была, журнал «Семья и школа» выходил, который был доступен родителям и так далее. Сейчас если мы включим телевизор, там нет грамотных передач, которые помогли бы сориентироваться родителям в каких-то совершенно элементарных вещах. Раньше это была забота всего общества, чтобы родитель воспитался, а сейчас родитель как может, так и образовывается.
Татьяна Вольтская: Вы знаете, меня когда-то при чтении Бабеля Конармии поразила одна деталь: Бабель идет с Конармией, переходит границу России. И вот, говорит, меня поразил контраст: та же земля та же природа, опрятные чистые дома, люди улыбаются и играют с детьми.
Ирина Хоменко: Может быть мы когда-нибудь дойдем до того, что ребенок – это ценность, это те семена, которые государство должно беречь, культивировать, сохранять, питать, давать адекватное развитие. Вот я считаю, мое глубокое убеждение, оно грустное: у нас государство не занимается семенами, оно занимается выпалыванием сорняков. И это можно выпалывать ужас сколько времени.
Татьяна Вольтская: Может быть, российская семья в конце концов пойдет по западному пути - раннего отчуждения детей, ровных и прохладных отношений? Алле Васильевне этого бы не хотелось.
Алла Васильевна: Лично я не за такие отношения, которые на Западе. В семье бабушки совершенно живут самостоятельной жизнью и очень редко видят свои внуков. У них это не принято как-то, а мне это просто непонятно. Там очень много на западе холода, полуофициальных, даже официальных. Вот бабушка приезжает в гости к своему внуку с подарком, все торжественно. Внук издалека смотрит на свою бабушку и как бы узнает и не узнает. Во Франции это наблюдала, в Германии это наблюдала, в Венгрии, в Чехии, единственное, мне показалось, что потеплее.
Татьяна Вольтская: Мы всегда идем своим путем, считает Ирина Хоменко.
Ирина Хоменко: Вообще здесь сказывается очень своеобразная модель отношений. Я наблюдаю такую интересную тенденцию, когда люди автономны внутри, но продолжают поддерживать как бы связи снаружи. Семья автомизируется, члены семьи, ребенок имеет право уже на автономию, на принятие собственных решений, но тем не менее, он находится в оболочке семьи. Западная модель - это когда каждый капсулируется, и семья распадается на отдельные, автономные какие-то единицы. А у нас получается, когда семья не распадается, оболочка есть, но внутри семьи каждый функционирует автономно. Если мы хотим нормальное общество создать, мы вынуждены будем идти по западной модели. Во времена, когда государство поддерживало семью, ребенка и так далее, мы могли расслабиться и заниматься какими-то духовными вещами. Сейчас мы не можем ориентироваться на внешнюю поддержку, пенсионная система наша несовершенна, система образования несовершенна. Мы не можем так просто отдать ребенка. Поэтому, я думаю, что мы будем вынуждены идти по западному пути.
Татьяна Вольтская: При нашей системе, когда даже очень хорошо зарабатывая, молодой человек не сможет очень долго иметь квартиру, когда даже очень хорошо зарабатывая, человек среднего возраста не может надеяться на нормальную пенсию и может надеяться только на то, что его дети не негодяи. Потому что если они ему не помогут, он точно не выживет. В этом смысле очень страшна, наверное, атомизация семьи.
Ирина Хоменко: Здесь-то и заложена бомба замедленного действия, когда люди вынуждены терпеть друг друга. И дети ненавидят родителей, с которыми должны жить, и родители ненавидят детей, с которыми не могут ничего сделать. Выход в направлении какой-то политики, которая бы примиряла людей, помогала родителям принять несовершенных детей, детям принять своих несовершенных родителей. Мы пока все заложники, к сожалению, вот этой ситуации, мы должны уживаться вместе мирно.
