Иван Толстой: Начнем с Франции. О садовой моде размышляет парижанин Дмитрий Савицкий.

Дмитрий Савицкий: Любой сад, от королевского в Фонтенбло, от подбирающегося нынче к Малой Триумфальной арке - Тюильри до вполне буржуазного Монсо или фруктово-ягодного моих друзей де Виганов в Бретани, любой сад - прототип Эдема, Рая. То есть жизнь человека началась в саду.

Лучшими садовниками Европы были не европейцы, а мавры, под чьей властью цвела средневековая Испания. И не мудрено, у них было иное, не европейское отношение к воде. Именно этот подход и был только что продемонстрирован городской мэрией Парижа: сад, разбитый на площади перед мэрией практически не нужно было поливать. Или, скажем, так: на весь огромный сад хватало в день трех-четырех ведер воды, это было капельное орошение. Урок, данный мэрией парижанам вполне актуален: на нас надвигается очередная катастрофа, засуха наползает на Европу с юга. Несмотря на дождливую весну и июнь, запас грунтовых вод в стране крайне ограничен.

И хотя во многих городах Франции, особенно Прованса, юга и юга-запада, в данный момент действует закон, ограничивающий поливку садов, мытье машин, смену воды в бассейнах, наши садовники-любители готовятся к общенациональному августовскому конкурсу на лучший сад и к сентябрьскому фестивалю цветов, выкручиваясь, кто как может.

В ход идут накопители дождевой воды, переработка использованной воды, причем в последнее время используются не химические, а натуральные методы бактериальной очистки и, само собой, население учится скорее опрыскиванию, чем поливке, причем – в ночное время, когда испарение слабее.

Слово переучивание здесь, наверное, главное. Экология, наконец-то, становится частью жизни. Дома, например, утепляют (между бетонными стенами) не искусственным или натуральным волокном, а простым сеном. На крышах домов, включая и столицу, все больше и больше солнечных батарей. Гигантские супермаркеты по продаже клубней, саженцев и удобрений теряют деньги – французы постепенно отказываются от химического доппирования своих обожаемых садовых участков, террас и балконов.

Но главное, в стране до сих пор в ходу старое изречение: каждый садовник – прежде всего, художник. Клод Моне, своим сказочным садом в Живерни доказал и обратное: и каждый художник – садовник.

Желание вернуться в рай, по крайней мере у 89% французов, необоримое. Социолог Жан Вилар говорит, что пространство для современного француза (пейзана еще в начале прошлого века) как бы перевернулось. Раньше он работал вне помещений, а отдыхал внутри. Теперь же все наоборот. Вот почему он так ценит это внешнее пространство и всячески придает ему вид сада..

Сады и зеленые террасы Версальского дворца, разбитые Лё Нотром для Людовика 14-го, над созданием которых в течение 20 лет трудилось 30 тысяч человек, Трианон и знаменитые фонтаны, отданы в августе молодым талантам: мастерам свето-и-цветопостановки, скульпторам, звукопостановщикам и, даже – парфюмерам. В садах устраиваются ночные представления и прогулки. Само собой, эти спектакли в раю, раю частном, королевском, посвящены истории Франции, ее королей, королев, фаворитов и фавориток. Я бы сказал, что этим летом в зеленых лабиринтах Версаля и Фонтенбло не хватает лишь одного человека: Александра Дюма.

Вот точка зрения на современный Эдем, которому угрожает перемена климата планеты, главного садовника Версаля Алана Баратона:

Алан Баратон: Буря 1999 года была первым сигналом о нарушении стабильности климатических условий. В ту эпоху я заявил, что буря была для Версаля настоящим благословением. Драмой, быть может, для двух дюжин, истории принадлежавших деревьев, но благословением для 15-20 тысяч деревьев, вырванных бурей, от которых давным-давно нужно было избавиться.

Нынче мы говорим о перегреве нашей планеты. Мы видим сегодня, что планете не хватает воды, мы констатируем, наконец, что вода драгоценна. Но, при всем при этом, мы всегда знали, что вода – это редкость и что ее нужно беречь.

Вот уже 50 лет, как население Африки умирает от жажды. Каждый день тысячи детей умирают из-за недостатка питьевой воды.

И вот тут-то и уместно вернуться в наши края и сказать, что совершенно необязательно поливать сад, чтобы он был красивым! Его нужно поливать лишь тогда, когда это действительно необходимо; причем, в объеме, который действительно этому саду соответствует.

Увы, нынешнее повсеместное повышение температуры заставляет нас сегодня делать то, что на самом деле мы должны были начать делать вчера. Мы должны были, прежде всего, поливать сады вечером или утром, когда солнце, еще или уже, не греет землю. В таком случае земля впитывает меньше воды. Во-вторых, нужно поливать растения и цветы лишь в том случае, если это необходимо. Мало кто знает, что если не поливать герань летом, она цвет гораздо щедрее, обильнее, чтобы успеть размножится перед тем, как погибнуть. Стоит перестать поливать герань, и вы будете потрясены ее внезапным бурным цветением.

Итого: поливка нужна лишь тогда, когда это действительно необходимо. Она должна быть ограничена малым количеством воды. Поливайте утром или вечером и эстетически у вас будет точно такой же сад, как и раньше. Но при этом расход воды сократиться в 2, 3, 4 раза.

Мы должны вспомнить, увы, забытое слово – расточительство. Когда нынче произносят это слово, сразу в противовес возникает другое: скупость, жмотство. Это не верно. Слово это должно нам постоянно напоминать о том, что вода – наше богатство, ее не так уж много и мы должны оберегать ее запасы.

Дмитрий Савицкий: Нынешний наследник королевских садовников Версаля Алан Баратон, которому вопрос воды особенно близок: ведь версальские каскады и 58 фонтанов, из которых самый мощный, фонтан Дракона, бьет на 58 метров, тратят тонны воды в день. Но насосная станция Версаля собирает всю воду обратно по каплям. Так что Алану Баратону остается H-2O и на поливку.

Грядущий фестиваль цветов, празднующий в эти дни свое столетие, он был основан в июле 1907 года, состоится в Багатели, на окраине Булонского леса. В самой же столице появляются новые сады и скверы. Так, в 11-м округе, в квартале Прост, на месте бывшего пустыря, разбит сад, напоминающий заросли предгорий Корсики, маки.

Если в замковых парках и садах до сих пор царит строгая геометрия стрижки - прелесть подобной садовой архитектуры по-настоящему можно оценить лишь с птичьего полета или из верхнего окна самого замка - отношение к зеленым газонам наших парков начинает меняться и французы (на что ушло 3 столетия) согласны, наконец, на то, чтобы травы и цветы росли, как на островах короны, в организованном беспорядке.

Самая невероятная тенденция из последних – вертикальные сады. Так, в древнем Маре весь фасад филиала универмага BHV, практически до крыши – это плотно и пестро цветущий сад.

И последнее. Особенно в августе заметно, что Париж такой, каким его парижане и любят – скопление, хоровод деревень. Оказывается, кроме самих парижан город населяет 1000 разновидностей насекомых и 400 – птиц, ящериц, лягушек и прочих кротов. Из них 149 особей охраняется законом. У меня во дворе, например, на гигантском кипарисе, гостит семейство воронов, над крышами кружатся стрижи и ласточки, по газону прыгают дрозды, а в зарослях тамариска по ночам копошатся ежи.

Мэрия столицы, кстати, просит горожан вести учет попадающим в поле зрения бабочкам – идет сбор статистики о капустницах и ванессах. Ну, а на крыше, на верхней террасе нашего дома, возле частного бассейна, загороженного остролистыми агавами и обычными ивами, прописаны довольно голосистые совы, ухающие по ночам глухо, как в романах Майн Рида.

Что касается конкурса, я действительно собираюсь в нем участвовать, но балкон мой в тени и пена японского жасмина и ползучей гортензии вот-вот отхлынет и сойдет на нет.

Иван Толстой: В Эрмитаже открылась выставка «Давид с пращой, а я – с луком». Рассказывает Михаил Талалай.

Михаил Талалай: Я давно и с удовольствием слежу и, по возможности, освещаю удивительную деятельность моего земляка, сотрудника Эрмитажа, Сергея Олеговича Андросова. Удивительна она тем, что Андросов совмещает в себе несколько обычно плохо уживающихся талантов. Первый талант – исследовательский: он крупнейший специалист по итальянской скульптуре, в особенности той, что попала теми или иными путями в Россию. Это скажем, статуи, приобретенные и заказанные Петром Первым, скульптура Летнего Сада, конечно, эрмитажные коллекции и прочее. И в этой области его труды замечены и даже премированы. Второй же талант состоит в том, что Сергей Андросов с удивительной легкостью перевозит эти тяжеленные и драгоценные статуи из одной страны в другую, чаще всего из Италии в Россию и обратно, и устраивает популярнейшие выставки.

Я помню эти первые выставки лет десять тому назад, когда Андросов привез в город Каррару, где добывают знаменитый белоснежный мрамор, и где сложилась плеяда местных ваятелей, статуи, изваянные из этого мрамора и этими мастерами. Тогда мы и познакомились. В самой Карраре этих статуй нет и быть не могло, они слишком дороги, позволить себе каррарский мрамор могли только богатые заказчики вроде русских царей. Но в Карраре остались подготовительные модели – и вот эти гипсовые модели поставили рядом с законченными мраморными статуями, увезенными в императорскую Россию. На выставку, названную «Мраморы царей», приходили местные жители, в том числе потомки ваятелей, и умиленно рассматривали работы пращуров. Получилось нечто вроде городского праздника, с оттенком семейственности, столь ценимой в Италии.

В другой раз Сергей Андросов привез во Флоренцию, на родину Микеланджело, единственную работу этого корифея из отечественных собраний - эрмитажного «Скорчившегося мальчика». Его поместили в доме Буонароти, ныне музей, и опять устроили городской праздник. Эрмитажного мальчика во Флоренции окрестили подростком, adolescente, а потом вспомнили, что так называется роман Достоевского и, со свойственной итальянцам широкой и положительной манерой, увязали все вместе: Микеланджело, петербургский Эрмитаж и петербургского писателя. И вот теперь – ответный жест: на берега Невы, в Эрмитаж - статуя Микеланджело.

Сергей Олегович, итальянцы обычно очень неохотно выпускают Микеланджело заграницу, как вам удалась эта операция?

Сергей Андросов: Во-первых, Эрмитаж имеет давние традиции связей с итальянцами, в частности, с Флоренцией. Большую помощь оказало итальянское консульство, потому что они это дело проталкивали. А так, более или менее конкретно, результатом чего это было – мы предоставляли картины на выставку Сезанна, которая сейчас закрывается во Флоренции. И как бы это было их ответным жестом на многочисленные эрмитажные картины, которые мы им предоставляли в течение предыдущего времени.

Михаил Талалай: Немного о самой статуе. Она в искусствоведении называется несколько странным двойным именем: «Давид-Аполлон». История ее создания не совсем ясна. Джорджо Вазари, знаменитый жизнеописатель итальянских мастеров, сообщал, что статуя изображала Аполлона, и что Микеланджело изваял ее для некого Баччо Валори, комиссара войск, занявших Флоренцию в 1530 году. В инвентаре резиденции Медичи, в Палаццо Веккио, она значится как «Давид», и поэтому, чтобы свести воедино эти два разноречивых сведения ее назвали компромиссно «Давид-Аполлон». Публика иногда слышит только первое имя и впадает в заблуждение, что из Флоренции привезли самого Давида, символ города. Такой подвиг, думаю, даже Сергею Андросову не по плечу – это равно увозу, скажем, на какую-нибудь экспозицию петербургского Медного Всадника. Надо сказать, что заблуждению публики потворствуют и журналисты. Одна популярнейшая петербургская газета, не буду называть ее, рассказывая о статуе, называла его исключительно Давидом, без Аполлона, и, более того, опубликовала фотографию того, всем известного Давида. Читатели газеты при посещении Эрмитажа будут безмерно удивлены, не обнаружив там самой знаменитой скульптуры всех времен и народов.

Новая выставка называется несколько прихотливо, «Давид с пращей, я - с луком. Микеланджело»

За разъяснением мы обратились к изобретателю названия, опять-таки, Сергею Андросову.

Сергей Андросов: Единственная статуя, которая, благодаря этой операции, пришла из Флоренции, что является большим нашим успехом, это «Давид-Аполлон», статуя не оконченная, но которую, с известной долей вероятности, можно рассматривать как изображение Давида. Всем известно, что Давид занимает особое место в творчестве Микеланджело, достаточно вспомнить того монументального Давида, который находится во Флорентийской академии - наиболее знаменитое произведение Микеланджело. А вот название выставки, которое я выбрал, это строчка, написанная самим Микеланджело на листе набросков к этому колоссальному Давиду и к другому, утраченному бронзовому Давиду, и, фактически, она является первым стихотворением, записанным самим Микеланджело. Мне кажется, что это достаточно удачно отражает значение Давида для творчества Микеланджело. Кроме того, тут еще есть некий намек на события около 1530 года, когда, видимо, создавались и «Давид-Аполлон», и наш «Скорчившийся мальчик», когда Флоренция была окружена врагами, которые, в конце концов, взяли Флоренцию, а Микеланджело руководил строительством оборонительных сооружений. Так что он, можно сказать, был тоже с оружием в руках и защищал свою родину от врагов, так же, как это делал Давид. И тут какая-то биографическая параллель, по-моему, просматривается.

Михаил Талалай: Необычность выставки и в том, что на ней соединили в одном зале две работы Микеланджело: привезенную «Давида-Аполлона» и местную, «Скорчившегося мальчика». Некогда они стояли, вероятно, вместе, во флорентийской мастерской. Эрмитажный «Скорчившийся мальчик», трагически представленный юный атлет, придавленный к земле, мог тогда ассоциироваться с флорентийской республикой, побежденной совместными войскам Папы и императора. Разлученные, они на какой-то момент стоят теперь вместе. Красивым фоном для подлинных работ Микеланджело служат выставленная тут же серия черно-белых фотографий Аурелио Амендолы, отснявшего почти все статуи корифея Ренессанса.

Иван Толстой: В эти дни в Польше широко отмечают годовщину Варшавского восстания 1944 года – одной из наиболее трагических страниц польской истории. Отмечают по-разному, в том числе и рок-концертами, что не очень нравится старшему поколению поляков. Рассказывает Алексей Дзиковицкий.

Алексей Дзиковицкий: Два года назад, также к годовщине Варшавского восстания, популярная польская рок-группа «LAO CHE» записала альбом «Варшавское восстание», в котором представила песни повстанцев в современной обработке.

В приложенном к компакт-диску буклете говорится, что «Варшавское восстание является настолько особенным, что его тяжело с чем бы то ни было сравнивать. Для нас это исторический период, в котором, прежде всего, было очень много романтизма. Дьявольские силы против молодости, отваги, дружбы и сосуществования в настолько экстремальных условиях, что современный человек не может себе представить. Записывая этот альбом, мы хотели, чтобы слушатели хотя бы в малой степени ощутили эмоции тех дней».

Альбом «Варшавское восстание» стал популярным – его слушала и слушает не только молодежь, но и люди старшего поколения, даже ветераны восстания. В нынешнем году поляки празднуют 63-ю годовщину восстания, которое длилось 63 дня.

Участник восстания: Мне было тогда 14 лет, но я был уже выученным солдатом, был все время на линии огня. Несмотря на раны, убегал из госпиталя и возвращался на баррикады.

Алексей Дзиковицкий: В советское время о восстании, в котором в неравном бою с гитлеровскими войсками погибли более 200 тысяч поляков – и солдат Армии Крайовой, и мирного населения, – старались не вспоминать или вспоминали не в самом лучшем свете, ведь за поражение восстания многие его участники винили советских военачальников, остановивших наступление Красной Армии до того, как восстание было окончательно задушено.

Сейчас все иначе. Повстанцев чествуют как настоящих героев, легендарных борцов за независимость Польши.

Лех Качинский: Свободная Польша - это наивысшая ценность. Поэтому стоило за эту ценность бороться, стоило и стоит теперь. Нужно также сохранить традиции этой борьбы.

Алексей Дзиковицкий: Заявил во время торжественного митинга в Варшаве президент Польши Лех Качинский, который вручил участникам восстания высокие правительственные награды. Примечательно, что на торжествах в честь годовщины восстания немало молодых людей, что повстанцев, конечно же, радует.

Участник восстания: Это нас, повстанцев, очень растрогало. Пусть современные поколения хотя бы на несколько минут ощутят то, что мы переживали 63 дня.

Алексей Дзиковицкий: Несмотря на преклонный возраст, ветераны восстания полны энергии. Для них, годовщина восстания это не только торжественные речи, награды, встречи с молодежью, но, прежде всего, повод встретиться с друзьями молодости, братьями по оружию, спеть песни своей молодости.

Участница восстания: Много знакомых товарищей здесь! Нас было пятеро девчат в отряде, только одна погибла, а мы четверо остались в живых. Вижу и парней тоже много знакомых. Мы встречаемся раз в месяц в одном из варшавских кафе. Мне 19 лет было во время восстания, и к подполью я присоединилась в апреле 42-го. Была санитаркой и связной во время восстания, а раньше распространяла подпольные газеты «Польский солдат», «Борьба» и другие – не помню уже, какие точно.

Алексей Дзиковицкий: Между тем молодежь хочет помнить о варшавском восстании, и хочет петь песни повстанцев, но по-своему.

В рамках празднования годовщины восстания состоялся грандиозный рок-концерт «Помним 44-й», на котором выступили несколько звезд польской рок-музыки. К вечеру, в день концерта, ветераны уже разошлись по домам или в более тихие места.

Некоторые жители Варшавы, прежде всего, пожилого возраста, жаловались, что не могут находиться в районе концертной площадки из-за «шума, который издают эти непонятные рок-группы», чьи выступления во время такого праздника, по их мнению, неуместны.

Совсем другого мнения придерживалась варшавская молодежь, к которой лидер одной из групп «Maleo Reggae Rockers» Дарек Малейонек обратился со сцены с такими словами.

Дарек Малейонек: Свобода, это то, за что стоит отдать даже собственную жизнь. Я думаю, что каждый из вас, тех, кто сегодня здесь, также пошел бы воевать в ряды повстанцев! Пошли бы?

Публика: Да!

Алексей Дзиковицкий: Дарек Малейонек считает, что память о героях восстания должна жить, причем не важно, в каком стиле о их подвигах рассказывать или петь.

Дарек Малейонек: Мы хотим просто рассказать об этом восстании, об этом стремлении к свободе. Есть вещи, которые важнее всего, стоят выше всего. Тогда люди тоже ссорились, имели разные взгляды на политику и так далее, но когда пришел момент, все встали вместе. Потому что свобода это самое прекрасное, что существует, и за нее стоит бороться и даже погибнуть.

Алексей Дзиковицкий: К годовщине восстания несколько песен повстанцев спел на еще одном концерте вокалист супер популярной рок-группы, динозавров польского рока «Будка суфлера» Кшиштоф Цуговский, а еще несколько ведущих польских музыкантов – Збигнев Холдыс, Станислав Сойка – вместе с варшавскими музыкантами-любителями записали новые версии этих песен.

Годовщину варшавского восстания праздновали не только в самой столице, но и в других польских городах.

Например, в Щецине, несколько сот жителей города, в том числе и детей, несмотря на проливной дождь, также вместе пели песни повстанцев на одной из городских площадей – Площади летчиков.

Подросток: Я хочу праздновать с дедушкой вместе!

Алексей Дзиковицкий: Делать это, так же как и приходить на рок-концерт в Варшаве, их никто не заставлял. Перефразируя Дарка Малейонка: память о героях восстания должна жить, и, добавим, живет, причем не важно, в каком стиле об их подвигах рассказывают или поют.

Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня Федор Сологуб. Его портрет представит Борис Парамонов.

Борис Парамонов: Федор Кузьмич Сологуб (псевдоним Тетерникова, 1863 – 1927) поднялся к европейским высотам даже не просто из русских низов, а из какого-то минус-бытия. Сказать о нем «кухаркин сын» - почти ничего не сказать. Ведь и мать его какая-то не просто кухарка была, а что-то вроде ведьмы. Достаточно сказать, что она порола своего сына, когда он был уже взрослым человеком 28-ми лет; об этом есть запись у Сологуба. При этом воспитывался он чуть ли не на равных у господ, где мать служила, устроен был в Учительский институт и проработал в народных школах (не гимназиях) двадцать пять лет, дослужил до пенсии – уже будучи известным писателем. Мать его не только порола, но и запрещала ему сапоги носить - трепать обувь попусту; он так и на уроки ходил – босым; потом эту босоногость сублимировал в стихах и прозе. Так же точно утвердилась вв творчестве Сологуба тема истязания детей – можно сказать, любимая его тема.

В воспоминаниях современников Сологуб предстает фигурой если и не устрашающей, то неуютно-стесняющей; его если не боялись, то побаивались. Возьмем Сологуба в описании Андрея Белого:

«…ему было лишь сорок три года; казался же древним; он вел за собой жутковато; усаживал в кресло и ждал, что гость скажет, разглядывая свои пальцы: в глаза не глядел.

«Лучше вы нарисуйте штаны Пифагора; и не ерундите»,- как бы давал он почувствовать, едко ощерившись (…) а взгляд, оторвавшись от пальцев, ел, как кислотою, лицо; так глумился, улыбку в усах затаивши, учитель Тетерников, что он писателя приготовишкою сделал; спокойно захватывал то один, то другой из флаконов с духами, стоявших пред ним, потому что он был духонюхатель; нюхая важно притертую пробку, он ждал, ставя терпкий вопрос, им измеренный опытно.

Ты же сиди и пыхти!

«Единица, Бугаев!»

Еще у Белого в мемуаре о Сологубе есть фраза, равновеликая чуть ли не всей его прозе: «атом - частичка пискучая, вроде бациллы».

Знатоки заприметили Сологуба довольно рано, стихи его печатались в передовом (можно сказать, модернистском) журнале «Северные записки», но громкую славу он завоевал романом «Мелкий бес», вышедшем в начале века. Передонов, герой романа, стал нарицательным именем. Роман устроил всех – и изысканных эстетов, и расхожую интеллигенцию с ее писаревскими вкусами. Считалось, что Передонов, этот гимназический учитель, – олицетворение реакционного российского болота, что «Мелкий бес» - сатира, и в этом качестве его даже большевики слегка издавали. Между тем это роман символический, за бытовыми уродствами у Сологуба скрывается само земное бытие, жизнь, ненавистником которой он открыто себя заявил. Один из символов Сологуба – Змий, Дракон: так он называет солнце, земного жизнедавца, - для него это образ мирового зла.

Творчество Сологуба очень организовано, четко моделировано по некоему образцу, и образец этот широко известен: философия Шопенгауэра. Аким Волынский однажды назвал его подвальным Шопенгауэром. Между тем восприятие Шопенгауэра у Сологуба вполне адекватное и, более того, поэтически преодолевающее, обогащающее самую эту философию.

Основная мысль Шопенгауэра – о мировой воле, с ее слепой жаждой бытия, как миротворящем принципе, искомой философами «вещи в себе». Мир в себе – это воля, подлинная реальность; но есть еще мир как иллюзия, представление – опредмеченный мир индивидуального, лучше сказать, ложно индивидуализированного существования. Истину о бытии скрывает от нас принцип индивидуации. Иллюзорна именно эта множественность бытия, любое «я» в действительности не существует. И пришедшее к сознанию воля неизбежно отказывается от этой иллюзии, преодолевает дурную объективацию, опредмечивание мира. Существование в истине, по ту сторону мирской иллюзии – это небытие, нирвана, отказ от солнца и земли.

Поэтический трюк, проделанный Сологубом с философией Шопенгауэра, - индивидуализация, персонификация самой этой слепой миротворящей воли; у него получается, что момент сознания присутствует не только в индивидуально-представляющем модусе бытия, но и в самой миросозидающей воле, - она у Сологуба отнюдь не слепая. Тогда получается, что творец бытия – сознательно злая сила, дьявол, и любая речь возможна только от его лица. У Сологуба это – его собственная речь, стихи Федора Сологуба. Это то, что неточно называют солипсизмом Сологуба: неточно потому, что миротворящее «я» у него не паспортное, так сказать, – а злой творец мира. «И кто мне помешает Воздвигнуть все миры, Которых пожелает Закон моей игры» - это же не Ф.К. Тетерников говорит, а Дьявол, отец лжи. Это не лицо Сологуба, а его художественная маска, «я» Сологуба отнюдь не индивидуализировано в его собственном лике. «По улицам люди ходили, Такие же злые, как я» - это стихи, а не признания. Кому какое дело, был ли сам Сологуб злой и кого он в самом деле порол – хоть бы и жену свою Анастасию Чеботаревскую.

У Сологуба десятки, если не сотни стихов, в которых он отождествляется с дьяволом, одиноким миротворящим «я». Приведем хотя бы такое:

Околдовал я всю природу,

И оковал я каждый миг.

Какую страшную свободу

Я, чародействуя, постиг!

И развернулась без предела

Моя предвечная вина,

И далеко простерлось тело,

И так разверзлась глубина!

Воззвав к первоначальной силе,

Я бросил вызов небесам,

Но мне светила возвестили,

Что я природу создал сам.

Согласно Шопенгауэру, Сологуб выстраивает систему ценностей. Мечта лучше жизни – это звучит еще достаточно корректно. Но истина в том, что не только Луна лучше Солнца, но смерть лучше жизни. Вот это и есть главная, а пожалуй, и единственная тема Сологуба.

Особое место занимает в ней Эрос. Понятно, что это лунный, а не солнечный Эрос. «Люди лунного света», как обозначил это Розанов. Эрос у Сологуба не назовешь иначе, чем бесовскими искушениями, ведьмовскими играми – непревзойденными по своей неразрешимой сладостной нескончаемости. Шедевр Сологубова Эроса – линия барышни Людмилочки и гимназиста Саши Пыльникова в «Мелком бесе». На этом фоне сходят на нет, исчезают Передонов с его недотыкомкой. В русской литературе не было - и не будет - ничего подобного.

Если стихи Сологуба можно вести от Лермонтова, то прозу – только от Гоголя, причем скорее раннего, от всех этих гоголевских покойниц и утопленниц. В сущности все персонажи Сологуба – покойники в каком-то длящемся полусуществовании, как «тихие мальчики» из романа «Навьи чары» (навьи – значит смертные, могильные).

Читая Сологуба, я всё время вспоминаю одно место из статьи А.Д. Синявского о социалистическом реализме, каковой, по мысли подпольного Абрама Терца, должен был быть фантастическим, гиперболическим, сверхъестественным. В поэтике соцреализма, писал Синявский-Терц, Сталин должен был не умереть, а временно нас покинуть – с правом и возможностью объявиться когда надо. Вот в такой поэтике написана сологубовская трилогия «Капли крови» (бывшие «Навьи чары»): в роще идет пролетарский митинг, а в городской речке полощется русалка. Сологуб – непризнанный основатель в действительности несуществовавшего социалистического реализма. У него в паспорте прочерк, но мы-то знаем, кто его родители: мать кухарка, а отец Сологуб.

Иван Толстой: В Нидерландах пышно отмечается юбилей живого классика Харри Мюлиша, 80-летие единственного оставшегося в живых писателя из «Великой послевоенной тройки», в которую также входили Херард Реве и Виллем Фредерик Херманс. Рассказывает наш амстердамский корреспондент Софья Корниенко.

Софья Корниенко: Юбилею живого классика Харри Мюлиша посвящены целые еженедельники и сотни газетных статей. Шесть известных нидерландских писателей издали ко дню рождения мэтра новые романы, якобы навеянные его произведениями. В числе этих шести жрецов культа Мюлиша – Адри ван дер Хайден:

Адри ван дер Хайден: То, с какой ловкостью Мюлиш находит все новый подход к своим героям и литературным темам, уже почти раздражает, почти вызывает негодование у других писателей. То он пишет рассказы, то романы, то стихи, он стал автором и крупного философского произведения, и эссе – никогда не знаешь, с какой стороны он совершит свой следующий марш-бросок. Ему удалось основать стиль «гармоничного непостоянства», так бы я его обозначил.

Софья Корниенко: «Я вырезаю статьи о себе из тех газет и журналов, на которые я подписан. Чтобы облегчить работу своим будущим биографам», - «скромно» говорит юбиляр.

Адри ван дер Хайден: Одна черта Мюлиша остается недооцененной – его юмор. Это типично для голландцев – мы привыкли воспринимать все однозначно, по инерции. Один раз Мюлиш сказал, что считает себя великим писателем, мы отказали ему в чувстве юмора. В восприятии Мюлиша не стоит забывать об относительности его высказываний. Разумеется, иногда он говорит что-то откровенно высокомерное, не буду здесь выступать адвокатом дьявола, но факт остается фактом – не всем доступен юмор Мюлиша. Его юмор не от мира сего. Ну вот, я уже и сам рассуждаю в его высокопарных выражениях.

Софья Корниенко: Теперь мы, действительно, с улыбкой читаем распечатку эпохального спора Мюлиша с его вечным оппонентом, другим нидерландским классиком Виллемом Фредериком Хермансом, в 1969 году организованного редакцией журнала «Хахсе Пост». Однако тогда, во время войны во Вьетнаме, Мюлиш вряд ли шутил, говоря о миссионерской роли писателя в обществе, о своем желании вступить в компартию и прорвать завесу молчания по кубинскому вопросу. «Мир меняется, но ни один человек не способен проконтролировать эти перемены», - говорил нигилист Херманс. «Все зависит от нас с вами», - отвечал ему идеалист Мюлиш и шел на амстердамскую Музеумпляйн с плакатом «Американцы прочь из Вьетнама!» на груди. Есть фотография, на которой Мюлиш с трубкой во рту протестует против войны во Вьетнаме вместе со своим закадычным другом Яном Хайном Доннером, шахматным гроссмейстером и писателем, кстати – дедушкой одного из долгожителей кабинета Премьера Балкененде, министра Пита Хайна Доннера. В 1968 году Мюлиш опубликовал репортаж «Слово о деле: Революция на Кубе глазами очевидца». С тех пор, как только на Кубе что-нибудь происходит, в гостиной Мюлиша не умолкает телефон – редакторы просят комментарий. «Я хотел запечатлеть дух, энтузиазм 60-х. Про Северную Корею я бы уже такой книги не написал», - говорит Мюлиш сегодня. «Я не догматик, я – романтик».

Харри Мюлиш: Не доверяйте художникам с утонченным, одухотворенным, подлым, или еще как-то иначе отмеченным душевной работой лицом. Доверяйте художникам со смешными, крестьянскими, плутовскими, пролетарскими рожами. Не доверяйте точеным носам. Доверяйте картошкам Рембрандта и Дилана Томаса. Не доверяйте мечтательным взглядам. Доверяйте кривому лицу Сартра. Не доверяйте высоким лбам. Доверяйте птичьей головке Брехта. Не доверяйте чувственным ртам. Доверяйте плохо прикрытым бородой идиотическим губам Достоевского. Вот они – братья ордена бессмертия!

Софья Корниенко: Мюлиш любит цитировать Черчилля, который, как известно, всем, кто придерживался правых убеждений, до сорока лет отказывал в наличии сердца, а всем, кто оставался леваком и после сорока – в присутствии ума. Отец писателя был австрийцем, мать – антверпенской еврейкой. С приходом к власти Гитлера родители Мюлиша развелись, и мать с сыном и экономкой-полькой переехали в Амстердам. Во время Второй Мировой Войны отец Мюлиша служил в немецкой фирме «Lippman-Rosenthal & Co», занимавшейся так называемым «управлением» имущества, конфискованного у евреев, отправленных в лагеря смерти. Происхождение Мюлиша из семьи коллаборациониста, с одной стороны, и матери-еврейки – с другой, вдохновило юного Харри на серьезные размышления о смысле происходящего вокруг и подтолкнуло к написанию первых рассказов и дневников. Его бабушка и прабабушка были убиты в концлагере в 1943 году. «Я не просто был свидетелем Второй Мировой. Я сам и есть Вторая Мировая», - говорит Мюлиш.

Харри Мюлиш (1965 год): Вот дом, в котором я прожил всю войну. Вот окно, рядом с маленьким балкончиком, где была моя комната, и где я написал свою первую книгу. У этого окна я узнал, что Германия капитулировала. Это было поздно вечером, после десяти. Я увидел, что на улице гуляют люди – обычно это было строго запрещено.

Софья Корниенко: Первое свое литературное произведение он опубликовал уже в 1947 году. Это был рассказ «Комната», вся жизнь главного героя в рассказе проходила в пределах одной комнаты. Мюлишу тогда еще не было и двадцати. Через пару лет его мать эмигрировала в США, в Сан-Франциско.

Отрывок из кинохроники 1958 года:

Диктор: Праздник книги продолжает удивлять новыми лицами. В рамках 10-ой национальной Недели книги состоялась Книжная ярмарка, на которой свою новую работу представил лауреат нескольких литературных наград Харри Мюлиш.

Харри Мюлиш: Все стало дороже, вот и книги подорожали. Достойная литература должна достойно оплачиваться.

Софья Корниенко: В историю Мюлиш войдет не только как автор лучшего, согласно недавно проведенному опросу, голландского романа всех времен и народов «Открытие небес», но и как икона стиля. На всю Голландию и соседнюю Германию известен его педантизм в отношении мужских носков. Мюлиш однажды даже дал пространное интервью, полностью посвященное его страсти к носкам. Художники обожают изображать Мюлиша во всех видах, даже с крыльями. Карикатурист Вальдемар Пост рисует карикатуры на Мюлиша уже более пятидесяти лет.

Вальдемар Пост: Вот эта – моя любимая, в виде ангела, это к изданию романа «Открытие небес», когда Мюлишу исполнилось 65. Хорошая у Мюлиша голова, счастье для карикатуриста. Сами посудите – богатая шевелюра, огромный нос, толстая нижняя губа, постоянные очки на носу – раньше он всегда носил очки большого размера. Да еще и уши немножко оттопыренные. Чего еще может пожелать карикатурист?

Софья Корниенко: К 80-летию писателя вышел сборник карикатур на него в разных изданиях за последние шестьдесят лет. В интервью телепрограмме НОВА Мюлиш сказал:

Харри Мюлиш: Я знаю людей, которые очень расстраиваются, обнаружив в газете свою карикатуру. Я же очень расстроюсь, если однажды своей карикатуры не обнаружу. В карикатуре всегда какая-нибудь черта или часть тела нарочито преувеличивается. В моем случае – это всегда нос. И еще меня всегда изображают с трубкой, которую я давно уже перестал курить, но им так удобнее рисовать. К новому сборнику карикатур даже слово в предисловии придумали – «харрикутра»!

Софья Корниенко: Подруга жизни Мюлиша Китти Саал:

Китти Саал: О ком еще можно было бы издать целый карикатурный сборник? По-моему, больше никого в течение столь долгого периода времени не рисовали. Есть много карикатур на Премьер-Министра Балкененде, но они появились несколько лет назад и прекратятся, как только он покинет свой пост. Единственная, с кем Мюлиш может сравниться по количеству шаржей, это Королева Беатрикс!

Харри Мюлиш: Многие люди боятся противоречий и парадоксов, а я – нет. По-моему, с парадокса и начинается труд писателя. Парадокс – это карикатура на логику. И, таким образом, мир – это карикатура на самого себя.

Софья Корниенко: В воскресенье по поводу юбилея Мюлиша состоялся прием в роскошном амстердамском отеле «Амстел», а на 15 сентября запланировано празднование для всех поклонников творчества писателя на центральной театральной площадке города «Stadschouwburg», на площади Лайдсепляйн, где Мюлиш живет уже почти полвека.