Ирина Лагунина: Что из себя представляет литература стран Южного Кавказа, остался ли читатель у национальных писателей, какие темы и сюжеты наиболее популярны. За круглым столом «Кавказский перекресток» эти вопросы мой коллега Андрей Бабицкий обсуждал с азербайджанским писателем Хамидом Харисчи, грузинской писательницей Анной Кардзая-Самадошвили и армянским писателем и переводчиком Александром Топчаном.
Андрей Бабицкий: Первый вопрос, который я хотел бы адресовать всем участникам этой программы: какова сегодня читающая публика в ваших республиках? Понятно, что при советской власти читающей публикой был весь Советский Союз. А сейчас, когда произошло это разделение, возможности у писателей быть услышанными существенно снизились до границ каждой отдельной республики. И хотел бы предоставить сначала слово нашему бакинскому гостю.
Харид Харисчи: Хочу сказать, что после распада Советского Союза некоторое время в азербайджанской литературе был застой. Постепенно начала создаваться альтернативная литература. Она была не в ладах с неосталинистским Союзом писателей Азербайджана. Она была очень сильно под влиянием именно русской поэзии и литературы, чем, например, турецкой. Дело в том, что в конце 20 годов в момент развития советского авангарда именно в Баку были очень модны авангардные неосоветские, свободный стих под Маяковского. Все это подзабытое, уничтоженное репрессиями 37 года, но оставшееся в творчестве, эти явления вкупе с современной русской литературой оказало сильное влияние на азербайджанскую литературу, прозу конца 90 годов - начала 2000-х. Начала создаваться целая андеграундная литература, которая не очень хотела печататься. Но у них появились свои органы, свои сайты. Я бы сказал, не только такая интимная закрытая литература герметически, нет, очень открытая социальная. Эти имена стали постепенно очень популярны. Бывший союз писателей Азербайджана не производит уже людей. Очень открытая авангарду, постмодерну, очень сильно влияние Сорокина, Пелевина, Лимонова. Очень сильные начались в последнее время левые течения, левые мысли. Традиции 20-30 годов, досталинской эпохи ритмы, темпы, музыка, все это как-то возвращается в творчество наших писателей. Я очень рад этому.
Андрей Бабицкий: Любопытно то, что русская литература сохранила главенствующее влияние. Анна Кардзая-Самадошвили, я задал вопрос о читателях, есть ли он вообще у кавказской литературы сегодня. Но Хамид раздвинул границы обсуждаемого вопроса, так что может быть поразмышляем в свободной манере.
Анна Кардзая-Самадошвили: Я думаю, что ситуация в Грузии не может коренным образом отличаться от ситуации в Армении или в Азербайджане, в конце концов у нас слишком большое общее прошлое и так далее. Но, конечно, различия есть. И наверное, достаточно внушительные. Дело в том, что я бы не сказала, что грузинский писатель или грузинский поэт в какой-то мере потерял читателя. Несмотря на то, что книгоиздатели, книготорговцы недовольны тем, совершенно справедливо, что книги продаются в недостаточном количестве. Когда в стране бестселлером считается книга, которая была продана тиражом тысяча штук, по-моему, это уже немножко смехотворно. Но дело в том, что неизвестно каким путем, это полумистическое, грузиноязычное население все время читает. Количество читателей не сократилось, хотя сократилось количество книг, которые издаются и количество книг, которые нам поступают. Разумеется, продаются книги на русском языке, разумеется, продаются книги на других языках, но выбор недостаточно широк, конечно, он не такой, о каком можно было мечтать. Потом проблема заключается в том, что новейшие веяния в западноевропейской или восточной литературе, не грузиноязычной, до нас не доходят. И к своему великому стыду и огорчению я должна сказать, что азербайджанская и армянская литература представлена у нас, нельзя даже сказать, что она представлена, ее фактически нет. Мы не знаем, что сейчас делают наши коллеги здесь же, рядом. Мы можем лучше рассуждать о том, что происходит в немецкоязычной среде, чем о том, что сейчас происходит в армяноязычной литературе.
Андрей Бабицкий: Александр Топчан, Ереван, учитывая то, что мы говорили и то, что, наверное, ситуация очень близкая во всех республиках, вообще писатель может своим трудом прожить, заработать себе на жизнь?
Александр Топчан: Это исключено. Своим трудом невозможно существовать, зарабатывать на жизнь. Но друзей можно зарабатывать, в том числе и читателей. Приведу конкретные цифры. В сравнении с 1995 годом тиражи у нас уменьшились в сто раз. Мой роман вышел в позапрошлом году тираж шестьсот - это означает 60 тысяч доперестроечных времен. Тираж уже исчез, в магазинах вы не найдете, предлагают новый тираж. Читатели есть и они очень верные, преданные читатели. Число их медленно, но последовательно растет. В том числе это студенты - это наше будущее. У меня бывали встречи с ними и это были разговоры очень конкретные, очень дельные. Переводов у нас очень много, даже слишком много, даже не успеваешь. Переводятся книги, о которых мы мечтали в те годы, чтобы как-то хотя бы на сутки или двое достать, прочесть, ознакомиться. Лично я перевел в течение последних десяти лет почти тридцать авторов франкоязычных – швейцарцы, бельгийцы, французы и продолжаю переводить. Еще о чем можно говорить – идет жуткая профанация понятия «книга», осквернение. И это в первую очередь «заслуга» наших графоманов, они как саранча наступают. Я удивляюсь, что мои коллеги из Баку и Тбилиси об этом не говорили, у них ситуация, наверное, в этом отношении более благополучная. Издают книги, даже госзнаки могут позавидовать – это бумага, качество, полиграфия. Я в Париже, в Берлине не видел таких книг. И они это дарят, устраивают какие-то жуткие презентации с коньяками, с закусками. В общем это ужас. Я считаю, это катастрофа.
Андрей Бабицкий: Хамид, Баку, вы затронули в ответе на первый вопрос сразу много тем. Мне показалось очень любопытным то, что вы говорили о появлении левоориентированной литературы. Это что значит? Социальные темы становятся очень популярными?
Харид Харисчи: Конечно, это спектр авангардных наших писателей. Может быть имена ничего не говорят, но в Азербайджане это новая литературная поросль, и она очень популярна среди молодежи. Почему это стало? Во-первых, они через интернет, через литературные сайты как-то читающая молодежь начала находить друг друга. И эта поэзия критического накала была направлена не только, многие хотели бы, чтобы азербайджанские писатели писали стихи, допустим, насчет карабахской войны и чтобы это носило против какого-то народа. Критика у нас была направлена против общества. Потом она пошла через какие-то национальные менталитетовские моменты. Очень серьезно азербайджанские писатели начали писать про азербайджанский менталитет и начинают как-то критиковать. А потом пошла волна критиковать самого себя. То есть писатели начали считать, что если они сами себя не критикуют, критика общества, критика народа будет выглядеть не так уж искренне. Очень такая бунтарская азербайджанская поэзия подпитывается и в виду того, что азербайджанцы по сравнению с армянами, грузинами имеют выход за пределы. В Иране очень большая азербайджанская литература, в Турции язык очень близкий. То есть азербайджанцы в Турции, в Иране, на территории России, Кавказа, Армении как-то более открыты. Это какое-то странное обстоятельство, которое нам дает более языковой простор.
Андрей Бабицкий: Тбилиси, Анна, все-таки Грузия в уникальной ситуации в сравнении с соседями, здесь серьезное значение имеют уже много лет различные политические сюжеты и, скажем, противостояние с Россией достигает предельных значений. Это все сказывается на жанровой природе современной грузинской литературы, на сюжетах, на образах?
Анна Кардзая-Самадошвили: Я могу с уверенностью сказать, что никакие политические явления не оказывали никакого влияния на жанровый выбор грузинской литературы. Это, с одной стороны, очень странно. Потому что обычно такие перемены, какие произошли в течение последних 20 лет, они должны были в какой-то форме отразиться на грузинской литературе. Я бы не сказала. Это единичные случаи, когда сюжет одного романа или целая волна в творчестве поэта обусловлена чем-то таким, даже войной, революцией, отношениями с Россией и так далее и тому подобное. Вот, например, роман, который получил в этом году премию, роман называется «Золотая эпоха», он как раз остросоциальный, касается проблем молодежи в сегодняшней Грузии, роман очень смешной, надо сказать, но в то же время очень трагично. Он единственное было социальное явление в романах сего года. Что касается поэзии, когда коллега из Азербайджана говорил, что азербайджанская поэзия стала бунтарской, я бы не сказала, что это происходит с грузинской поэзией. Иногда у меня возникает чувство, что эта страна очень устала от всего того, что происходило вокруг нее, и люди стараются создать себе какую-то такую нишу, куда они спрячутся. Они не прячутся от человеческих страстей, прячутся от чего-то, что все время меняется, а это начинает надоедать, судя по всему, я так думаю.
Андрей Бабицкий: Александр Топчан, расскажите, что сегодня читает армянский читатель, какие сюжеты он заказывает? Это политика, любовь?
Александр Топчан: Социальный заказ маргиналов. Пишутся романы, герои которых живут, извиняюсь, в грязи и довольны этим. И у них новая эстетика, новые социальные слои появились, у них своя литература, своя культура, есть возможности все распространять, издавать, устраивать вечера. Ну и бог с ними, время все приведет в порядок. Я не очень волнуюсь, никогда хорошая литература не оставалась на обочине.
