Первый признак перемен: язык не поспевает за историей. В прошлый раз его сократили до аббревиатуры, в этот - наоборот, удвоили, создав словарь дуплетов.
- Люблю, - сдуру признался я московскому интервьюеру, - вкусно поесть.
- «Топовые продукты образуют мой тренд», - перевел он меня на русский, скрашивая допотопную ущербность эмигрантского языка, трусливо чурающегося заимствований.
«В арабском языке, - писал дотошный Гиббон, - 80 слов для меда, 200 для змеи, 500 для льва и 1000 для меча».
Сегодняшний русский богатеет за счет несвоих ресурсов. На каждое родное слово есть чужое, точно такое же, но намного дороже. Язык полон не новых понятий, а старых с другими названиями. Как стихи и молитвы, они могут служить магическим оберегом, лексическим амулетом, формулой заклинателя, приносящей победу пермской команде «Урал-Грейт», во что бы они ни играли.
С этой точки зрения, первая часть названия «Экспресс-дизайн "Старик Хоттабыч"» дословно переводит вторую. Чужеземный корень всегда волшебный. Он сидел в словаре, словно джин в бутылке, пока реклама не помогла разнести ее вдребезги, выпустив на волю иностранного духа, обладающего способностью не столько преобразовывать, сколько приукрашивать реальность, называя ее по-новому.
Характерно, что в этой декоративной игре разума хранители языка участвуют вместе со всеми. Прочитав заголовок «Шорт-лист и лонг-лист Национального бестселлера», старый филолог меланхолически заметил, что от русского в этом предложении осталось только одно слово - «и».
Но это не страшно, потому что сегодня по-русски можно изъясняться и на английском. Праобраз такого языка возник в разгар Холодной войны, когда Энтони Берджесс создал воляпюк двух держав и написал на нем «Заводной апельсин». Но, как это всегда и бывает, история распорядилась прогнозом вопреки обещанию пророка. Не русский овладел английским, чего боялся автор, а наоборот: английский – русским. Это даже удобно, потому что английский язык, поделившись своей самой мускулистой частью речи, теперь за нас все делает – и шопинг, и шэйпинг, и (не вру!) улучшайзинг.
При этом, в отличие от исторических прецедентов, вроде татарского ига и норманнского нашествия, это завоевание оказалось сугубо мирным, даже – благодушным. Английский не победил русских, а соблазнил их, в основном – съедобным. Оказавшись «кухонной латынью», английский все время будит аппетит - даже к политике, особенно, когда она устраивает «Лобстерный саммит».
Язык, однако, как деньги, не бывает глупым. Он всегда знает, что делает, в том числе – за столом, где обнаруживается подспудный смысл чужеземной напасти.
Дело в том, что полузнакомая еда служит посредником, примиряющим противоречия вступивших в контакт цивилизаций. В Москве подобную роль играл напоминающий котлету, но не дотягивающийся до нее гамбургер. Не зря в первый «Макдональдс», как в Большой театр, приезжали гости из провинции.
Пережив трудности роста, вкрадчивый бизнес соблазна вырос в бандершу, которая выдает банальное за экзотическое, величая своих товарок баядерками. Чтобы обменять остывший чай на двести рублей, его нужно назвать «айс ти».
