Ирина Лагунина: Вот уже третий год каждую неделю мы говорим в этой программе о проблемах, которые так или иначе затрагивают права ребенка. И одна из самых острых тем - содержание детей в психиатрических учреждениях. Здесь, в закрытой системе, нарушения носят массовый характер - от условий содержания, часто неудовлетворительных, до неправомерного помещения в стационар. Над темой работала Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Сегодня и правозащитники, и многие честные врачи говорят о хорошо продуманной стратегии по контролю человеческих умов и кошельков, которая состоит в навязывании детям вымышленных психиатрических диагнозов, за которыми следует массовое назначение дорогостоящих психотропных препаратов, вызывающих привыкание. Российские психиатры не отстают от западных коллег, например, статистика института имени Сербского утверждает, что от 70 до 80% подростков страдают нервно-психическими расстройствами. Общественного контроля за работой психиатрических учреждений пока нет, как и механизма, позволяющего сказать, обоснованно или нет направляются сюда дети. Но о том, как они там содержатся, сказать - хотя бы в отдельных случаях - можно. 16 лет проработала медсестрой в Центре восстановительного лечения "Детская психиатрия" Ольга Никифорова.
Ольга Никифорова: Были замечания непосредственно по закупкам товара плохого качества, но за дорогие цены. Белье покупалось очень плохого качества, оно после двух стирок становилось как марля, не держалось на матрасах. И часто я видела как дети, особенно надзорные палаты, убогие палаты, убогое состояние, убогое помещение, дети раздетые были привязаны к кровати и лежали на клеенчатых матрасах. Поэтому санитарки, медсестры облегчали себе работу – привяжут ребенка, он никуда не уползал. Чтобы белье не менять, они матрас могли протереть тряпочкой. Надзорная палата – там, где постоянный контроль за детьми, Дети были неопрятные, с энурезом.
Татьяна Вольтская: Как вообще выглядели дети? как обращался с ними персонал? Часто ли бывали врачи, главный врач на отделении?
Ольга Никифорова: Я была последние 7 лет главной сестрой, а вообще проработала 16 лет в психиатрии в должности и палатной сестры, и старшей сестры и видела, в каком состоянии дети и какие поступают и какие они выписываются. Я это видела, когда дети начинают принимать препараты, становятся сонные вялые, слюна течет. Неадекватные абсолютно. Вроде приходит ребенок нормальный, живой, подвижный, а когда ему назначают препарат, он в растение превращается. Вот совсем недавно с 4 этажа упала и разбилась девочка при попытке к побегу насмерть. Это не было оглашено.
Татьяна Вольтская: А родители имеют возможность посетить своих детей?
Ольга Никифорова: Только в определенные дни посещения бывают. И то беседа с врачом и свидание с ребенком, а вообще не пускают на отделение. Детям не хватало места и часто в одной игровой было 40-45 человек, а комната метров 15-20. Всегда жаловались, что не хватает персонала, помещения, в то же время помещение нам выделили большую территорию на Чапыгина, бывшую больницу и там ремонт проводился, открыли другие отделения. А часть территории наша администрация как-то умудрилась сдать в аренду другим предпринимателям. Организовали акционерное общество, получают проценты. А дети в такой скученности. Стационар в ужасном положении. Когда приходили к нам комиссии, то они удивлялись, какие казармы, какое убожество. Я считаю, что главный врач Рубина, она любит это демонстрировать и просит всегда помощи, какие они бедные, несчастные, просит помощь гуманитарную, помощь у всех депутатов, демонстрируя это убежище. На самом деле финансируется очень хорошо психиатрия, особенно детская.
Татьяна Вольтская: Конечно, Ольга Никифорова поплатилась за свои недовольства - два года назад ее заставили уволиться, она благополучно проиграла все российские суды, но зато теперь ее дело принято к рассмотрению в европейском суде по правам человека, но это уже отдельная история. Важно то, что ее бывшие сослуживцы полностью подтверждают - а частично и объясняют, почему за детьми такой плохой уход. Светлана работает воспитательницей на другом отделении.
Светлана: Детишки у нас должны лежать практически здоровые, закреплять свое здоровье. А сейчас происходит то, что у нас детишки лежат не по своему профилю. Двое мальчиков у нас лежали глухонемых, то есть им нужен сурдоперевод, чтобы с ними общаться, чтобы с ними заниматься. Естественно, у нас таких педагогов нет. Есть дети, которые лежат годами. Нет такого, чтобы ребенок отлежал положенное время и выписка.
Татьяна Вольтская: А почему они лежат годами, разве никто не интересуется их судьбой?
Светлана: В основном лежат дети, у которых существуют опекуны. Опекуны, видимо, находят такую лазейку, благодаря докторам, которые позволяют, может быть предлагают помощь, что ребенок будет лежать у нас на отделении, вроде как обследоваться, занимать койка-место. Каждый раз говорят, что не хватает детей. Тут играет большую роль для заведующей отделения, для старшей, чтобы было как можно больше детей. И если нам психодиспансер не поставляет нужное количество детей, соответственно они этого ребенка держат до последнего, два месяца, три месяца, полгода. У нас один мальчик второй года. Тетя-опекун, он ее мамой называет, она работает в больнице Ленина, она летом брала то ли на неделю, то ли на две, и он опять сюда к нам. То есть они его выписывают и он тут же поступает. И так бывает со многими.
Татьяна Вольтская: Скажите, пожалуйста, эта мама его как-то посещает?
Светлана: Положено, чтобы ребенок у нас находился с понедельника по пятницу, на выходные родителя обязаны ребенка забирать. Мама приходит в субботу, мотивируя тем, что она работает, забирает его с половины дня и привозит в воскресенье вечером. То есть получается ребенок практически на сутки только дома и обратно суда. Конечно, он озлоблен, конечно, ему все надоело, конечно, он начинает огрызаться на других детей, потому что его все раздражает.
Татьяна Вольтская: А на маму нельзя куда-то заявить?
Светлана: Все это зависит от заведующей отделения, от врачей. Раньше был порядок, то есть у нас могли оставаться дети, только которые в интернатах, либо из детских домов. Шесть-восемь человек – это максимум. Должна быть смена обстановки. А сейчас у нас остается на выходных по 20 с лишним человек. Когда приходишь к докторам, говоришь: извините, можно как-то позвонить, сказать? Доктор говорит: я еще должна что-то звонить и говорить, пусть они сами приходят и забирают, почему я должна звонить?
Татьяна Вольтская: То есть состояние ребенка на самом деле их не волнует?
Светлана: На нашем отделении нет действительно квалифицированного психиатра, просто не хватает. На прогулках у нас очень плохая площадка, горки старые из железа и досок. Доски уже практически прогнили, много дырок, гвоздей и прочее. У нас было несколько случаев, что дети получали травмы, один мальчик себе голову чуть не распорол.
Татьяна Вольтская: Скажите, Светлана, вы как воспитатель, глядя на этих детей, считаете, что им необходимо проводить столько времени?
Светлана: Я считаю, что нет. В основном у нас лежат дети с проблемами в школе, либо поведения. Не стоит оно того. Если действительно больной ребенок, к нам пришел, мы с ним занимаемся. А так у нас таких детей практически нет.
Татьяна Вольтская: На том же отделении работает медсестра Надежда Сергеевна.
Надежда Сергеевна: Я согласна со Светланой Владимировной, мы больше занимаемся, мне так кажется, не лечебной деятельностью, а воспитательной работой. Потому что дети устранены из школы, где они труднообучаемые, и к нам находят лазейку, чтобы быть у нас. Может быть для кого-то лучше, чем в интернате, детской колонии. Но у нас детей подобных очень много таких, от которых мат отборный несется. И мы занимаемся в основном не лечебной, а воспитательной деятельностью. Я тоже считаю, обследовали ребенка, какую-то картину выявили, какие-то рекомендации лечебные, если они нужны, матери дали, и я думаю, что очень много детей лежат у нас понапрасну. Идут по кругу дети, они поступают не один раз в год. Иконников, мальчику 14 лет, он выписался, сходил домой в домашний отпуск, и тут же говорят: он вновь. Как вновь?
Татьяна Вольтская: Надежда Сергеевна очень переживает за глухонемых мальчиков.
Надежда Сергеевна: Я бы рада этому ребенку, он действительно больной ребенок, он как бы брошенный ребенок, потому что никто с ним общаться не может. Мальчики превосходные оба. А родители подойдут, принесут передачу, слава богу, что этого ребенка дома нет. Родители тоже разные бывают. Я считаю, что домашний отпуск – это та же психотерапия. Врач может быть не так находится с ребенком, а я круглые сутки с ним нахожусь. И как они в окошечко без конца и края. Их неравная психика еще ухудшается. Он маму ждет, он плачет, он мне все уши прожужжит: когда мама придет?
Татьяна Вольтская: А вы пытаетесь это мамам говорить?
Надежда Сергеевна: Нам с мамами разговаривать строго-настрого запрещено. Я не знаю, правильно это или неправильно, разговаривают в основном врачи. Всего-то два врача. Как могут два врача обслуживать 50-60 человек? С родителями разговаривать персоналу среднему и младшему запрещено.
Татьяна Вольтская: Я так поняла, лежат у вас именно дети из неблагополучных семей.
Надежда Сергеевна: В основном.
Татьяна Вольтская: Это не столько болезнь, сколько болезнь семьи, скажем.
Надежда Сергеевна: 90% у нас лежат детей, которые поведенчески плохие, семья неблагополучная.
Татьяна Вольтская: В заключение я приведу слова заслуженного американского профессора психиатрии Томаса Саса. "Когда я 60 лет назад учился в медицинском институте, умственных заболеваний было совсем мало, шесть или семь. Сейчас их более 300. И новые "заболевания" "открывают" ежедневно. Объявить ребенка душевнобольным - это дурная кличка, а не диагноз. Давать ребенку психиатрический препарат - это отравление, а не лечение. Я считаю, что детский психиатр - один из самых опасных врагов не только для детей, но и взрослых. Для всех тех из нас, кто ценит две наиболее драгоценные и наиболее подверженные разрушению вещи в жизни. И эти две вещи - дети и свобода".
