Вероника Боде: Здравствуйте, Виктор.
Виктор Шендерович: Добрый вечер. Представляю своего гостя сегодняшнего – это Владимир Алексеевич Фенченко, доцент ВГИКа и преподаватель Высших режиссерских курсов. Добрый вечер, Владимир Алексеевич.
Владимир Фенченко: Добрый вечер.
Виктор Шендерович: Так, с чего бы начать знакомство? Со странной профессии человека, который обучает других делать кино. Расскажите, как получилось, во-первых, как получилось то, что вы сами пришли в эту профессию? И как получилось то, что вы поняли, что вы можете учить?
Владимир Фенченко: Понять, что ты можешь учить, практически невозможно. Бывают обстоятельства, которые тебя заставляют почему-то сделать какой-то выбор. Пришел я тоже непросто. Сначала закончил бауманский институт, честно трудился.
Виктор Шендерович: Перед тем, как пойти в богему.
Владимир Фенченко: Нет, на самом деле богему я сам себе открыл. Я поступил по одной причине. Вообще, честно говоря, я даже пытался сдавать в Щуку, но все не хотели. А поскольку я жил в военном городке, телефон был только моего друга сына генерала и ему когда сообщили, что я прошел какие-то туры. Мне просто не сообщили, а сообщили через три недели, потому что все считали, что я должен идти куда-то в науку. Имел несчастье олимпиады выигрывать, куда-то ездить. При этом я с удовольствием театром занимался, кино вроде полюбил как бы. Хотя это все было изолировано. Вообще я на самом деле пришел в искусство через военный ансамбль. Округ…
Виктор Шендерович: А какой был округ?
Владимир Фенченко: Это московский ПВО. И у них же возможность как – они набирают танцоров, музыкантов и к себе тянут. В общем, там довольно профессиональные люди были. И я там пацан как-то оказался. Я в те времена в ЦДСА выступал.
Виктор Шендерович: Какие годы это?
Владимир Фенченко: Это где-то 63-й, 62-й, такие годы были.
Виктор Шендерович: Успели поработать по специальности по бауманской?
Владимир Фенченко: Нет, на самом деле нет. Я занялся комсомольской работой, я честный комсомолец был. Более того, я дико искренним человеком был, я делал самые, меня посылали – тебе нужно этим заняться. Я был членом факультетского бюро, причем самый такой сектор – это работа с трудновоспитуемыми подростками, с этими детьми, которым надо кого-то. Я этим занялся, поскольку считал, что нужно. Дело в том, что в школе я не занимался никаким комсомолом, поэтому меня тут легко взяли и сказали – надо. Ну, надо так надо. Я сделал какой-то стенд великий, как оказалось, впервые за всю историю что-то человечное было, какая-то дата Бухенвальда или что-то такое. Я нашел парня в группе, который рисовал, нашел еще кого-то, еще кого-то. Все это сделали так красиво, что мне сказали: ты можешь, ты должен быть членом…
Виктор Шендерович: То есть организационную жилку в вас обнаружили.
Владимир Фенченко: Нет, там была художественная, потому что я потребовал креп, черный фон бумаги, чтобы все было как следует.
Виктор Шендерович: Вернемся все-таки к кино. Подались вы в Щуку?
Владимир Фенченко: Я читал, я умел читать. Причем моим коньком была не лирическая, а именно гражданственная поэзия, которую я люблю до сих пор на самом деле.
Виктор Шендерович: А какие стихи?
Владимир Фенченко: Я читал Сельвинского, например, «Ров» его знаменитый я читал.
Виктор Шендерович: Сегодня надо объяснить радиослушателям моложе 30, боюсь, кто такой Илья Сельвинский.
Владимир Фенченко: Это великий поэт был, замечательный поэт, настоящий абсолютно поэт. Я не знаю, Рождественского читал и так далее. Вот я читал такого уровня.
Виктор Шендерович: Сегодня по вам не скажешь, что Рождественский, Сельвинский…
Владимир Фенченко: Понимаешь, скажем, стихи Рождественского «Черный камень, что молчишь ты?», они до сих пор трогают. Я же не читал, извини меня, плакаты, я читал то, что меня волновало. А поскольку мои родители военные, они прошли всю войну, извини, для меня это святая тема. И я это читал абсолютно искренне, я не играл в этот момент.
Виктор Шендерович: Партийность никогда не светила?
Владимир Фенченко: Ты знаешь, светила в том смысле, что меня как бы заманивали. Знаешь, в те времена, когда меня заманивали в комитет комсомола МВТУ – это огромная организация, а у меня друг и приятель по школе еще, он на год старше, потом он был большим деятелем телевидения – Валя Лазуткин, он сразу для себя выбрал эту стезю. Мы были в хороших отношениях приятельских. Никогда я не пользовался его положением. Но в то время, я помню: меня зовут туда, сюда. Он говорит: «Володя, не надо, они тебя используют и выбросят». И этот совет для меня был очень важен, чтобы просто понять, что мною пользуются, что, извини меня…
Виктор Шендерович: Должен сказать, что очень многие, поразительно, почти слово в слово я от нескольких человек слышал, которые в это вегетарианское время, какие-то забрезжили оттепели надежды, которые подумывали улучшать собою коммунистическую партию. И вот это «используют и бросят, не ходи туда», очень многие партийные старшие товарищи, в том числе прошедшие войну, скажем, моему отцу говорили – не надо. Сами там, но уже понимают, выхода там не было, то есть если туда вошел, без скандала только как генерал Григоренко, без скандала не выйти. А уже молодых остерегали. Сделали большое лирическое отступление, вернемся к сюжету. Когда возник ВГИК, когда возникло кино?
Владимир Фенченко: Возникло, еще когда я учился. Когда я ушел от комсомола, я занялся деятельностью на фоне культуры. Я создал Кинотеатр хорошего фильма, я работал в киностудии, мы ее возобновили, где я снял на полтора часа, сразу на 35 я снимал, я никогда в жизни не снимал на любительскую.
Виктор Шендерович: На 35 миллиметров?
Владимир Фенченко: Да. Сразу была профессиональная камера. У меня даже был типа рок-ансамбля. Не у меня, я у них был, как они говорили, я режиссировал песни. И недавно на Московском фестивале сидели с Матецким за столом и что-то вспомнили то время. Я же был членом бюро клуба «Мелодия ритм». Я помню, как Градского принимали в этот клуб, и я был членом жюри.
Виктор Шендерович: Да вы патриарх, Владимир Алексеевич.
Владимир Фенченко: Так вот, я ему говорю: «У меня была группа». «Какая?». «Самая дорогая в Москве». Он говорит: «Красные дьяволята» что ли?». Да, действительно была самая дорогая группа, как ни странно. Великих людей из нее не вышло, а ее до сих пор помнят те старые люди, старики того времени. Так что у меня было много всего.
Виктор Шендерович: Вернемся к 35 миллиметрам. Когда появилось первое ощущение, что можно снять кино и какое кино сам смотрел в это время?
Владимир Фенченко: Вообще для меня, сидящего за изгородью в военном городке, уход в кинематограф был непростой. Потому что понять… Никого же рядом не было, который бы говорил, что смотреть. Но поскольку я был в этом ансамбле, то я мог влиять на репертуар того, что туда привозили. Там был человек, который заказывал эти фильмы, ефрейтор, а мы с ним подружились. А я по каталогу искал что-то и находил. И тебе скажу, для меня два главных фильма, те, благодаря которым я почувствовал, что я начинаю относиться к кинематографу иначе, это был в первую очередь Петр Тодоровский вместе с Володей Дьяченко, они сделали фильм «Никогда», где главную роль впервые играл Евстигнеев. Для меня это был высочайший творческий фильм и он до сих пор таким для меня остался. А вторым был фильм, который уже никто не помнит – это был болгарский фильм «Солнце и тень» замечательного режиссера Вылчанова, Рангел Вылчанов. А этот ушел, а тот остался.
Виктор Шендерович: Интересно, вот этот забор, вы сидели за отдельным забором воинской части, условно говоря, но мы все сидели за гораздо более высоким забором. Когда, в каком возрасте удалось увидеть то, что было для всего мира классикой к тому времени?
Владимир Фенченко: Я тебе скажу, классику тогда еще мало кто видел, но, во всяком случае на кинофестиваль московский я поехал и просто жил тогда в Москве. Этот город…
Виктор Шендерович: Это какой год?
Владимир Фенченко: Это 63 год.
Виктор Шендерович: Тот, на котором Феллини был?
Вероника Боде: Сегодня у Виктора в гостях Владимир Фенченко, доцент ВГИКа и преподаватель Высших режиссерских курсов.
Владимир Фенченко: Сценарных режиссерских. Официальное название Высшие сценарные и режиссерские курсы – ВКСР. Высшие курсы сценаристов и режиссеров.
Виктор Шендерович: Я как раз хотел спросить, есть такое словосочетание – авторское кино, оно для меня, человека стороннего от кино, очень странно звучит, потому что по моему пониманию, если не авторское, то это вообще не кино. Как в этом смысле сценарист и режиссер слипаются в одно? Бывают тандемы поразительные, когда действительно два имени становятся одним. Но обычно, как…
Владимир Фенченко: Кто первичен, кто вторичен? Это как с яйцом и курицей. Но дело в том, что когда ты приходишь в парижскую оперу, то купол, ты ж понимаешь, что он авторский, а не дизайнерский. А мог быть абсолютно дизайнерский. Так симпатично, все хорошо.
Виктор Шендерович: Но без Шагала.
Владимир Фенченко: Но без автора, вот в чем дело. Я могу взять чужой сценарий. Например, можно ли назвать Анджея Вайду не автором его фильмов?
Виктор Шендерович: Разумеется, автор.
Владимир Фенченко: А у него только один фильм, который он поставил по своему сценарию, который сам написал – это «Все на продажу». Он был так потрясен смертью Цибульского, что он не мог не высказаться на это впрямую, без посредников, без сценаристов. Все остальное, что он снимал – это либо оригинальные сценарии, либо экранизации. Но разве он не автор?
Виктор Шендерович: Это надо так, чтобы рядом с тобой, если ты демиург, условно, если ты автор этого, то должен быть человек, который разминает глину и знает, какая глина тебе нужна. Надо, чтобы сценарист так врос, как Тонино Гуэро, который работал с разными великими режиссерами и всякий раз оказывался той глиной, которая нужна вот этому конкретному Феллини или Антониони. Это совершенно поразительно.
Владимир Фенченко: Это удивительное свойство высоких профессионалов понять, для кого ты творишь. С кем в паре ты пойдешь. Но все равно для меня автором остается все-таки режиссер – это его последняя точка, это его взгляд. Понимаешь, когда ты берешь даже экранизацию, опять же у того же Вайды, о котором я говорил, в его книжке написано, что прежде чем браться, ты должен понять, о чем ты будешь делать кино. И уметь очень коротко сказать, что такое, о чем ты будешь делать кино. А то приходят ко мне, говорят: у меня гениальная идея. Какая? «Войну и мир» хочу снять.
Виктор Шендерович: Идея-то в чем?
Владимир Фенченко: Он спрашивает: что за кино? Ну как, «Война и мир». Вот в чем дело. То есть по отношению к экранизации мы оказываемся на самом деле перед реальностью какой-то другой, кем-то придуманной. Это то же самое, что я иду по улице, что-то ловлю, так же и экранизация. Для меня опять же верх экранизации – это не идти по букве и по запятой, а насладиться этим произведением, а потом его пересказать по-своему. Я лично считаю из того, что я знаю, Саша Сокуров, его первый фильм большой «Одинокий голос человека». Вот это есть высший пилотаж экранизации.
Виктор Шендерович: Он пересказал Платонова своими словами.
Владимир Фенченко: Он не просто пересказал, он передал свое ощущение от Платонова с помощью пластики, с помощью кино. И там не мешает то, что Юра дописывает целый эпизод, которого нет у Платонова, но он так органично вплетается в эту ткань. Помнишь, с загсом. Этого нет у Платонова. «Отдайте наши деньги», – это же блеск.
Вероника Боде: У нас есть звонок. Сергей Максимович из Томска, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Я хотел режиссеру вопрос задать: Михалков не видел своего фильма. Как это он срежиссировал и не посмотрел, пока его на фестиваль не выставили? Вы могли бы мне это объяснить?
Владимир Фенченко: Могло быть так, что окончательный вариант, копию, которую повезли, он мог не видеть, потому что техническая работа. И результат тот, который показали, он, конечно, видел все на разных стадиях, видел перезапись. Но копию он мог не видеть, которую печатали к показу.
Виктор Шендерович: Там могут быть довольно значительные…
Владимир Фенченко: Цветокоррекция и прочее.
Виктор Шендерович: В том-то и дело, что какие-то детали, которые очень важны.
Владимир Фенченко: Вряд ли важны. Но в целом он мог не видеть. Это я ему верю, абсолютно нормально.
Виктор Шендерович: Возвращаясь к этому замечательному разговору про авторство. Кого же вы воспитываете? Режиссеры и сценаристы, вы работаете с режиссерами именно?
Владимир Фенченко: На высших курсах сценаристов и режиссеров мы работаем втроем, у нас мастерская Владимир Иванович Хотиненко ее возглавляет, Павел Финн и я. То есть там есть сценарист, который работает вместе с нами. Но в данном случае вообще о чем хочу сказать – это то, с чего мы начали с Володей Хотиненко, когда он позвал меня, я взял неделю подумать, я думал. А потом, когда пришел: «Ну, чего, надумал?». Мы знакомы были до этого, естественно. «В принципе да, но у меня есть два условия». Он говорит: «Какие?». Я говорю: «Понимаешь, я не хочу и не буду учить так, как учили меня». Это не в том смысле, что ВГИК плохой или хороший, дело в том, что за это время, 20 лет, произошло очень многое. Потому что технология другая, не было видео, ничего не было. А это требует изменения общения со студентами. И мы, когда вели вместе именно это, мы поставили задачу – мы учим ремеслу, как бы это грубо ни звучало.
Виктор Шендерович: Так только этому можно научить, наверное.
Владимир Фенченко: Потому что все остальное – это, извините, высшие сферы, это от меня не зависит. Дело в том, что именно этому и надо учить. А если человек еще и талантлив, то это ему только поможет, на мой взгляд.
Виктор Шендерович: Не помешает.
Владимир Фенченко: А ремеслу, оказывается, можно научить, в этом я твердо убедился.
Вероника Боде: Вопрос с пейджера от москвича Сергея Митрофанова: «Каких российских актеров вы открыли для себя в этом году?».
Владимир Фенченко: Для себя? Для себя этот парень, он режиссер, я его не видел, фамилия, прошу прощения, не помню фамилию – это главную роль он сыграл в «Простых вещах».
Виктор Шендерович: Леши Попогребского фильм, Алексея Попогребского.
Владимир Фенченко: Хотя у меня к этому фильму есть свои проблемы, но он меня убедил. И еще девочка, которая сыграла главная роль в фильме «Слушая тишину» Касаткина, Леши Касаткина, дебютная работа, которая мне понравилась. Вот два человека, которых я открыл, я их раньше не видел – это правда.
Виктор Шендерович: Для вас появление такого персонажа, принято считать, что новое поколение приносит с собой, появляется человек, который формулирует то, что изменилось. Условно говоря, Нонна Мордюкова отличается от Чулпан Хаматовой даже не поколением…
Владимир Фенченко: Даже фактурой.
Виктор Шендерович: Нет.
Владимир Фенченко: Безусловно, она фантастическая и та фантастическая.
Виктор Шендерович: Но появляется другой, еще появилось новое поколение, оно вошло и оно кристаллизуется в нескольких именах.
Владимир Фенченко: Но сегодня я пока таких не могу сказать.
Виктор Шендерович: Что это за поколение, вы можете сказать? Это люди 30-летние, да?
Владимир Фенченко: Ну да, это где-то 30-летние. Что это за ребята?
Виктор Шендерович: Чем они отличаются от вас кардинально и чем они на вас похожи?
Владимир Фенченко: Я не могу сказать, что все поколение. Скажем, студент, который у меня был, это была мастерская, правда, не с Хотиненко, а с Шахназаровым – это Петя Бурслов, который заканчивал в итоге у Абдрашитова. Но это неважно. Я вполне могу говорить о нем как о человеке, которого я знаю, и он не скажет, что он у меня не учился – это тоже. Вот его отличала абсолютная такая страсть, он поглощал знания, он вкалывал с полной отдачей – это точно совершенно. Чего не хватает другим? Есть масса инфантильных ребят.
Виктор Шендерович: Про инфантильность говорили и другие сидевшие на вашем месте люди.
Владимир Фенченко: Что поражает в этих молодых, сейчас получается так, что приходит… Когда я шел, мне было 30 лет, нормально, я считаю, но сейчас мы не можем взять 30-летнего, потому что он обязан платить, потому что, как правило, с высшим образованием. До недавнего времени им еще позволяли. У меня есть такой студент, причем он в Белоруссии учился, он первое образование получил за деньги, он сам платил, но второе ему позволили кончить без денег. А сейчас, оказывается, и этого лишили. Где бы ты ни получил первое образование, платил, не платил, ты второе обязан опять платить. Вот я, правда, не понимаю. То есть говорили о том, что вообще освободить, а сейчас вот так.
Вероника Боде: Нам дозвонился Владимир Иванович из Москвы. Здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Михалков «Золотого льва» получил, да?
Владимир Фенченко: Нет, он не «Золотого льва», он получил спецприз жюри.
Слушатель: Я не видел этот фильм, но примерно догадываюсь, что есть спекуляция на чеченской войне. А что бы он не показал, например, как верховный главнокомандующий несет ответственность непосредственно за эту всю…
Виктор Шендерович: Понятно, Владимир Иванович. Это вопрос странный. Это не спекуляция, при всем моем непростом отношении к Никите Сергеевичу, это римейк классического фильма «12 разгневанных мужчин», насколько я понимаю,..
Владимир Фенченко: По структуре, но проблемы другие.
Виктор Шендерович: …п еренесен на нашу почву, те же присяжные. И в данном случае я не полагаю, что кинорежиссер обязан непременно в каждом своем произведении решать конкретную политическую проблему. Ни в коем случае не обязан. Если, я не смотрел этого фильма, насколько я понимаю, горячая проблематика, если она талантливо сыграна, а актеры блистательные там как минимум, то, полагаю, что этот фильм должен быть обречен на успех с этой тематикой, именно с этой тематикой горячей.
Владимир Фенченко: Во всяком случае, его приняли, причем не наша публика, а все-таки западная публика. Значит, они что-то там увидели.
Виктор Шендерович: Я думаю, что точно так же как мы, не отрываясь, смотрели «12 разгневанных мужчин», если есть Генри Фонда и если есть этот сюжет, этот сценарий, то значит и успех. Поэтому, я не думаю, что Маковецкий, Гармаш категорически хуже Генри Фонда как артисты.
Владимир Фенченко: Уверен, что это не простая спекуляция, тут я не согласен с нашим собеседником.
НОВОСТИ
Виктор Шендерович: У нас звонок, как я понимаю.
Вероника Боде: Александр из Санкт-Петербурга, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Когда я был молодой и горячий, в 18 лет я поехал поступать во ВГИК. Сдал все документы, даже отборочный конкурс прошел. Но когда я столкнулся с тем, что профессия режиссера включает в себя не столько искусство, сколько рутину, умение организовывать, я понял, что я для этой рутины не гожусь. Первый вопрос в связи с этим: вы своим студентам, как объясняете, сколько процентов от замысла должно получиться? То есть успех картины. Это первый вопрос. И второй вопрос, что меня всегда занимало. Люди великолепно по кадрам могут разбирать Тарковского, Бергмана, Феллини, Антониони. Несть им числа, нашим гениям кинематографическим. Но, тем не менее, снимают какую-то байду. Мне люди объясняли, есть два пути для этого. Первое – это хорошо оттянуться во время съемок. То есть сам процесс не ради цели, а ради процесса. И второй вариант, когда люди нацелены на фестиваль, арт-хаус и, соответственно, всегда перемудривают, нет живого чистого дыхания. Как вы своим студентам объясняете? И третий вопрос, если позволите, ваше видение кинематографа? Потому что в некотором роде это бесконечные повторы 60 годов, то есть архаика и брежневский застой.
Виктор Шендерович: Понятно. Три вопроса замечательных, я их даже записал. Первый по поводу процентов от замысла, по поводу технологии, полета фантазии и технологии.
Владимир Фенченко: Как я уже сказал, мы стараемся научить человека именно ремеслу. Мы не навязываем свою идеологию и свои, извините, вкусы, потому что мы люди разные, даже Володя и я, мы очень разные. Мне важно, чтобы человек сумел сформулировать, а дальше реализовать то, что он хочет. Ради бога, хочешь заниматься комедией, хочешь заниматься, извини, поп-кино. Комедия такая, знаешь, бурлеск такой. Нет проблем. Хочешь заниматься тем, что наш собеседник назвал арт-хаусом, ради бога, почему нет? Все зависит от того, насколько замысел человека, который берется, соответствует тому, что он сделает. Более того, хотел сказать, я порой спорю с моими студентами, потому что один говорит: вот это главное, для народа надо делать. А другой – другое. Надо уважать взаимные точки зрения.
Виктор Шендерович: А что те, кто смотрят арт-хаус, не народ?
Владимир Фенченко: Нет, более того, понимаете, к кинематографу у нас странное отношение, к музыке другое. Вот в музыке мы привыкли, уважаем консерваторию, уважаем оперу, балет и при этом есть еще эстрада, рок и так далее. Тут как-то народ договорился между собой. А к кинематографу одно-единое отношение: какого хрена я буду это говно смотреть? Вот в чем дело. А почему так? Ведь кинематограф – это такой же блок разных видов, как и музыка, как литература. И более того, высокая музыка, высокое кино, высокая литература, они требуют затраты энергии от потребителя. Он не гамбургеры должен жрать, а работать. Именно работать.
Виктор Шендерович: Замечательный вопрос, что насильно, как и гамбургеры не впихнешь, так и в ресторан насильно не приведешь.
Владимир Фенченко: Поэтому есть сторонники Сокурова, есть сторонники высокого кино. И самое главное – высокое кино себя окупает.
Виктор Шендерович: Не сразу.
Владимир Фенченко: Не сразу, но в целом окупает. Вот же в чем дело.
Виктор Шендерович: У нас есть звонок, по-моему.
Вероника Боде: Это тот же, по-моему. Нет, тоже Александр из Петербурга, но другой. Нет.
Виктор Шендерович: Тогда я хочу продолжить того Александра тему про то, что мы перепеваем, мировой кинематограф якобы перепевает 60 годы. Там, конечно, появилось некоторое количество гениев, будем называть вещи своими именами. Но считаете ли вы, что мы продолжаем перепевать только эту тематику?
Владимир Фенченко: Сегодня наоборот, дело в том, что сегодня, на мой опять же взгляд, естественно, все, что я говорю – это моя личная, частная точка зрения, когда мы побежали за убегающим грузовиком голливудским, то мы были обречены на то, что мы будем дышать только выхлопными газами, мы ими и дышим до сих пор. Мы пытаемся его обогнать, мы пытаемся сделать как у них. Как у них не получится, потому что они все время будут впереди. Поэтому, на мой взгляд, некоторые возвраты к мотивам того, что было в 60 годы, так это момент оздоровления кинематографа, на мой взгляд, опять же. Когда вдруг возникает интонация пусть мелодрамы, возврат к семье, к каким-то ценностям, на мой взгляд, это как раз очень неплохо. Чем мне понравился фильм Касаткина? Такая мелодраматичная история, но она пронзительная, она наша.
Виктор Шендерович: Был учебник, который был страшно популярен в начале 90 годов, как написать правильно киносценарий, я не помню, как он назывался.
Владимир Фенченко: Это не учебник – это была брошюра, я помню.
Виктор Шендерович: В принципе ты можешь, крепко изучив этот учебничек, сделать как в Голливуде. На такой-то минуте первый труп, первый поцелуй на такой-то, не приведи господи. И в принципе это очень интересное чтение, но почти комическое. То есть ты понимаешь, что это почти пародия получается. То есть действительно чистые выхлопные газы. Между тем, выясняется, это конечно, как и про арт-хаус, арт-хаус окупается через какое-то количество времени. А выясняется через какое-то количество лет, несколько дней назад я в очередной раз посмотрел по телевизору «Осенний марафон».
Владимир Фенченко: Замечательный фильм.
Виктор Шендерович: Мне кажется, я это понял сразу. Время – честный человек, как говорил Бомарше. Прошло с 79 года 30 почти лет и выясняется, что это навсегда, что не причем ни советская власть, ни рабочий класс, ничего. Конкретика вся может поменяться, а эта история про него и нее, она остается и никуда совершенно не девается. И в этом смысле может быть, когда мы говорим о возвращении к 60 годам, то можно говорить о возвращении к каким-то архетипам, к простым историям.
Владимир Фенченко: Я согласен. Потому что мы живем в простых историях. Вы вспомнили это, а я вспомнил Волчек из этого фильма, потрясающе: «Ты мне расскажи. Ты мне сделай». До сих пор они ходят вокруг меня эти люди: помогите тут, помогите там.
Виктор Шендерович: Вы не отвечаете: полы тебе не помыть?
Владимир Фенченко: На самом деле, когда ребята, которые у меня учились, я вообще никогда не отказываюсь. Но приходят и не мои. Ради бога. Надо – хорошо. Хотя толстый сценарий тяжело читать, потому что времени много требует. И главное, я забываю, чего начал читать, что пропустил.
Виктор Шендерович: В отличие от «Войны и мира» теряешь нить.
Вероника Боде: У нас звонок. Валерий Аркадьевич из Московской области. Здравствуйте, вы в эфире.
Слушатель: Здравствуйте. Спасибо. У меня концепция ремесленника что-то не вызывает особого одобрения. У меня в этой связи вопрос: скажите, пожалуйста, ваш ремесленник или, слава богу, не совсем ремесленник, творит, делает что-то, все говорят, что получается, он это осознает. Вдруг на каком-то этапе его пронзило и он понял, что его видение, то, что он творит, просто категорически нельзя вытаскивать на публику, и он уничтожает продукт своего ремесла. Это первый вопрос. И второй: в вашем ремесле есть ли муки творчества, потому что без этого как бы это халтура.
Виктор Шендерович: Спасибо за вопрос.
Владимир Фенченко: Попытаюсь вам ответить. Дело в том, что если вы возьмете историю живописи многолетней и вообще изобразительного искусства, то вы увидите, как учили ремеслу мучительно долго, палкой и так далее. Люди осваивали ремесло. И мы построили, кстати сказать, нашу систему, методику именно на том, что ребята приходят в институт, первая наша встреча с Владимиром Ивановичем Хотиненко, он им тут же говорит: так, так, познакомились. Сегодня я вам даю первые два задания – снять два натюрморта. Условия такие: камера статична, несколько предметов и снять два натюрморта. Один из них – это будет натюрморт-портрет, то есть на основании вашего натюрморта коротенького я должен узнать, а что же за человек стоит за этими предметами. Второй натюрморт будет жанровый, более чувственный, то есть я должен почувствовать, а куда же поведет эта картина. Вы хотите сказать, что это не творчество? Более того, разные студенты придумывают разные натюрморты, они по-разному дают. И третье, более того, буквально через два месяца, три, они становятся разными, каждый идет своим путем, начинает идти. Но идет через практику, через конкретно поставленные задачи. Я считаю, что это и есть ремесло, хотя это абсолютно творческое ремесло. Но это не есть авторское высказывание, вот и все.
Виктор Шендерович: Мне кажется, что это такая, Валерий Аркадьевич, это очевидная вещь. Шуман ты или Шопен, обнаружится впоследствии, но гамму знать надо.
Владимир Фенченко: Для меня слово «ремесленник» высокое слово, понимаете, а не низкое.
Виктор Шендерович: Давайте еще о ремесле. Расскажите, мне рассказывали некоторые легенды об этом упражнении из обрезков чужих фильмов смонтировать что-то свое. Расскажите об этом.
Владимир Фенченко: Есть такое упражнение. Сейчас, к сожалению, приходится его изменять. Это было и во ВГИКе, хотя в другом виде, может быть. Когда вам дается куча, честно говоря, я даю все, что есть, берите сами, режьте, крутите-вертите.
Виктор Шендерович: Из разных режиссеров.
Владимир Фенченко: Там два было задания, во ВГИКе во всяком случае два. Перовая задача – это слепить короткий, немой, без звука этюд, где я понял бы сюжетную линию, хотя это разные фильмы, разных режиссеров, но за счет пластики нужно что-то передать, чтобы я понял.
Виктор Шендерович: Что произошло.
Владимир Фенченко: А вторая задача была, которую сейчас ставлю на высших курсах, потому что там, к сожалению, умерли монтажные станки, наши столы, поэтому невозможно. Тут я говорю: минимум пять фильмов, но возьмите за основу музыкальную основу и попытайтесь мне пластикой передать музыкальную основу. Сюжет мне неважен здесь, мне важно, как вы будете повторять одни и те же кадры, не одни и те же, из разных фильмов, передавать именно пластическую сторону музыкального произведения.
Виктор Шендерович: Я просто полагаю, обращаюсь к Валерию Аркадьевичу, я подозреваю, что в процессе выполнения этой технической задачи внутренний мир людей, которые это делают, немедленно выразится.
Владимир Фенченко: Во всяком случае, чувственная сторона. Для меня нет искусства без чувств, если это инструкция, даже хорошо написана – это уже не кино.
Вероника Боде: Александр из Москвы у нас на линии. Здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Я такой хотел вопрос задать: почему сейчас так происходит, что художники не только в кинематографе, но и в других видах искусства, вынуждены все время доказывать право на свое существование? От них все время требуют каких-то гэгов. Даже в хорошем арт-хаусном кино все время видно, что человек живет в своем неврозе, в отличие от психологического кино 70-х годов, Авербаха того же, где главным героем является повседневность, какая она есть, и человек, какой он есть, который ничего не должен доказывать и жизнь, которая ничего никому не должна доказывать, она просто такова.
Виктор Шендерович: Спасибо.
Владимир Фенченко: Я уже пытался как раз об этом сказать, что возврат к традициям старого психологического кино сейчас намечается. Такая тенденция намечается. А причины? Причины – все на продажу.
Виктор Шендерович: Это было всегда – это банальность такая.
Владимир Фенченко: Нет, неправда, тут я не согласен. Дело в том, что все зависит от того, кто просит и какой товар просит.
Виктор Шендерович: И как просит, потому что в советское время просили совсем простыми методами.
Владимир Фенченко: Да, но для них в те времена, например, жизнь простого человека, семейная жизнь – это был как раз тот товар, который продавался. Главное – это нравилось начальству, продюсеру. Продюсер хотел сосредоточить все на этом. И когда выбивались за эти рамки, выходили какие-то обобщения, какие-то метафоры, возникали какие-то странные аллюзии – это вызывало…
Виктор Шендерович: …отторжение.
Владимир Фенченко: Недовольство. А сегодня, чего ни продай, чего хочешь продавай. И кажется, что те ценности, которые тогда были, они уже не ценности. Возникает ложное ощущение, что нельзя делать так, как делали тогда. А ты попробуй, между прочим.
Виктор Шендерович: Вернемся к вашим ученикам. Сколько вы лет же в этом ремесле?
Владимир Фенченко: Получается, где-то лет 13-14, где-то так.
Виктор Шендерович: Вы можете рассказать о каких-то именах, вышедших из ваших?
Владимир Фенченко: Могу, конечно. Во-первых, два брата-близнеца Саша и Володя Котт, их фамилия такая. Саша Котт снял много фильмов, на мой взгляд. У него очень успешная была жизнь его короткометражек. Затем он снял дебют «Ехали два шофера» давно-давно, где он открыл как раз двух героев – Ира Рахманова и Паша Деревянко. Звезды, а он их первым снимал и никто не знал, а сегодня и тот, и другая звезды. Разве не так? Абсолютно. Это он. А Володя дебютировал чуть… Кроме того, Саша снял «Караван» по Пикулю он снял. До этого он снял вообще за пять копеек «Цирк» для канала «Культура», сериал прелестный. Если бы еще бы чуть-чуть денег. Серия стоила 14 или 15 тысяч. Представляешь?
Виктор Шендерович: Причем рублей.
Владимир Фенченко: Нет, долларов. Но все равно это копейки.
Виктор Шендерович: Я понимаю.
Владимир Фенченко: Плюс он снял, извини меня, «Герой нашего времени».
Виктор Шендерович: Давай, это очень интересная тема – соотношение: цена – качество, такая рыночная тема. Дорогое кино, бедное кино. По этим шальным 90 годам, начали нас поражать, когда мы погнались за этим грузовиком, мы все-таки в процессе дыхания выхлопными газами, мы все-таки как, мне кажется, поняли, что за исключением каких-то отдельных счастливых случаев вроде американских «Разгневанных мужчин», где все в одной выгородке снято, все-таки богатство, то есть смета определяет очень часто качество. Без качества пленки качество работы, качество монтажа. Все-таки когда мы видим хорошее голливудское кино, подчеркиваю – хорошее голливудское кино, мы там видим смету в числе прочего и понимаем, что эта смета не по российскому принципу, не распиленная смета промеж собой, а она там внутри, в кадре и мы ее видим. Вот это соотношение, кто, по-вашему мнению, в этом соотношении цена-качество лидирует у нас?
Владимир Фенченко: Во-первых, в голливудских сметах огромная статья – это гонорары звезд.
Виктор Шендерович: Это правильно.
Владимир Фенченко: Может быть и правильно, но это уже такие цифры. А если брать… Да ради бога, там тоже есть картины очень дешевые, которые потом собирают огромные деньги.
Виктор Шендерович: Первые тарантиновские.
Владимир Фенченко: Первые тарантиновские, родриговские. Извини, «Ведьмы из Блэйра» – это вообще за пять копеек. А дальше за счет рекламы, за счет подачи они раскручивают эти бабки. А потом в том же Голливуде очень небольшой процент фильмов, которые приносят деньги. Просто то, что не приносит, это учитывается, что так и должно быть, не все должны приносить.
Виктор Шендерович: Это как на корню скупают в Бразилии талантливых ребятишек, потом один Рональдиньо и 150, которые так...
Владимир Фенченко: А с точки зрения отдачи и того, как мы сотрудничаем с той же Америкой, я лично горжусь работой, наши студент из той же группы, где Саша Котт учился, Андрей Ковун. Впервые в истории советского и российского телевидения, впервые его малый сериал добился номинации «Эмми» – это фильмы «Курсанты». При этом не какая-то дешевка – это фильм классный. Это воспоминания Пети Тодоровского, замечательная трогательная история войны. Понимаешь, да? И там она вдруг тоже была востребована, как ни странно.
Виктор Шендерович: Это мы вернулись к разговору о простых историях.
Владимир Фенченко: О простых историях и о ремесле, я, извини меня, к этому возвращаюсь. Вот он это сделал, он мог это сделать. Потом он сделал «Охоту на Пиранью», ироническую, извини меня, такую историю, псевдо, вернее, абсолютно а-ля Джеймс Бонд. Прелестно, неглупо на самом деле.
Виктор Шендерович: К вопросу о том, где кончается ремесло и начинается искусство. Вы пытаетесь учить законам интонации или это отдается на откуп ощущению? То есть, условно говоря, формулируете ироничное «а-ля», есть какие-то приемы, которым вы обучаете или это вопрос полностью творческий?
Владимир Фенченко: Это абсолютно творческий. Более того, пока мы учимся, он может быть и не знает, что он такое кино будет снимать. Он к тому придет потом. Это в процессе жизни, работы и так далее.
Виктор Шендерович: Инструментарий гэга, например, если говорить о гэге.
Владимир Фенченко: Гэг и ирония – это разные вещи. Гэг есть гэг. А что инструментарий? Смотри – они делают просто. Например, такое упражнение есть: сними мне одного и того же человека, он делает одно и то же действо, но сними так, чтобы это действие он делал так, чтобы я понял, что это три разных характера. Камера статична, один и тот же персонаж, ничего не меняется вроде, а сделай так, чтобы менялось и чтобы я видел, что это режиссура.
Виктор Шендерович: Собственно говоря, режиссура в этом и есть – в отборе.
Владимир Фенченко: Не только в отборе. Герой один и тот же. Дело в том, что порой мне гораздо труднее объяснять ему: ты понимаешь, у него такое положение, жена беременная. А ты просто говоришь: старик, ты знаешь, давай причешись по-другому. И если это актер чуткий, он понял: да, это другой герой, он так причесывается. Все, ему не надо ничего другого.
Виктор Шендерович: Да, актеры, они вербальные люди.
Владимир Фенченко: Конечно, ему проще иногда. Но для этого нужен режиссер, который придумает это, как передать актеру на невербальном уровне. По-моему, это нормально.
Виктор Шендерович: Да, это и есть, собственно говоря, профессия.
Владимир Фенченко: Ремесло – это и есть ремесло.
Виктор Шендерович: Но такое высокое ремесло.
Владимир Фенченко: Это другой вопрос.
Виктор Шендерович: Гармаш как раз рассказывал об этой работе в последнем михалковском фильме, как шаманил Михалков, который вдруг оказывался за плечом. Вроде бы у актера нет даже ощущения, что с ним работает режиссер, а режиссер все время с ним работает, все время что-то подбрасывает, подсказывает. Расскажите, мне тут насплетничали про вашу дружбу с Кшиштофом Занусси.
Владимир Фенченко: Это так. Но тут правда.
Виктор Шендерович: Каким образом?
Владимир Фенченко: Образ был простой: он приехал со своим первым фильмом «Структура кристалла» или нет, по-моему, или первый, или второй, или «Структура»...
Виктор Шендерович: Год какой, скажите лучше.
Владимир Фенченко: 70-й год. А в то время опять же я занимался, у меня был киноклуб, не у меня, я был заместителем председателя киноклуба, но это был лучший в Москве и, я думаю, во всей стране – это я до сих пор так считаю. Абсолютно элитный киноклуб, 50 человек, больше быть не могло. Лева Аннинский нам взносы платил тоже. Честно. Мы его позвали как идейного руководителя. Какой руководитель? И он взносы платил, потому что были взносы.
Виктор Шендерович: И вы показывали кино хорошее.
Владимир Фенченко: Мы встречались раз в неделю по средам и каждый раз должно быть что-то интересное. Подловил Кшиштофа, я его привез. Это был 70, он был в Грузии, и мне надо было с ним договориться. А я договорился, недавно умерший замечательный человек, никто о нем не вспомнил, Александр Васильевич Караганов – это был секретарь Союза кинематографистов, как бы идеологом, да, действительно идеолог. Это был потрясающий человек. Кстати, главный редактор издательства «Искусство». Он ушел, некролога я не увидел нигде. Это было обидно. Потому что несправедливо, на мой взгляд, хоть тресни.
Виктор Шендерович: Несправедливо. Так вот, Занусси, отловили вы его в Грузии?
Владимир Фенченко: Я с товарищем тем же Карагановым договорился, и я имел полный выход на все делегации, которые приезжали в Союз кинематографистов, просто все делегации, которые бывали. И я приходил, договаривался. Он ни разу мне не отказал ни в одной просьбе. Нужен он? Да ради бога. Нужен он? Ради бога. Все было абсолютно…
Виктор Шендерович: У вас в киноклубе были показы фильмов Занусси?
Владимир Фенченко: Да, у нас был замечательный. Мы сидели в помещении филиала «Иллюзиона». Уже снесли сейчас этот «Красный текстильщик», Дом культуры. И наверху у нас был зал небольшой, где не привинченные стулья, а мы могли их сдвинуть. А кинобудка была, там и 16 миллиметров, и 35. И вообще живи, как хочешь. И полная автономность, никого не надо.
Виктор Шендерович: Вот у нас последние минуты эфира, раз вспомнили те времена, когда был Занусси в Москве и «Текстильщик», совсем коротко по вашим ощущениям, не кинематографическим, на сорок секунд ответ, что поменялось, что не поменялось? Я это почти всех спрашиваю.
Владимир Фенченко: У нас сейчас?
Виктор Шендерович: Не только в кино, а вообще.
Владимир Фенченко: Я понимаю. Поменялось, конечно, свободы больше, чего говорить. Первая моя поездка в Польшу – это охренеть.
Виктор Шендерович: А что осталось как прежде?
Владимир Фенченко: Коррупция, начальник – главный, хоть тресни, куда же я денусь.
Виктор Шендерович: То есть в Польшу поехать можно, но когда вернешься, начальник все равно будет главный. Владимир Фенченко, доцент ВГИКа, преподаватель Высших режиссерских и сценарных курсов на волнах радио Свобода.
