Марина Тимашева: В концертном зале имени Чайковского была представлена московская премьера оперы Родиона Щедрина «Очарованный странник». Она была написана в 2002 году. Теперь вообразите, что пять лет сочинение Родиона Щедрина по произведению Николая Лескова в России востребовано не было.
Валерий Гергиев: Сейчас мы уже готовы к тому, чтобы в Петербурге стал традицией фестиваль музыки современных композиторов. Крупные работы живущих или недавно ушедших композиторов будут исполняться как в Москве, так и в Петербурге. Скажем, наши коллеги могут себе позволять в Амстердаме или в Мюнхене заказывать композитору произведение. Это то, что должно вернуться сюда. Все знают, что Россия, исторически, это даже не четвертая и не пятая музыкальная держава мира. Глупо отдавать эти позиции. Я очень много работаю в Голландии. Как там организована музыкальная жизнь! Там прозвучало такое количество произведений Прокофьева, Шостаковича, Губайдуллиной, весь «Семен Котко», «Повесть о настоящем человеке»! Это их интересует. Не должно быть так, чтобы в Амстердаме и Роттердаме больше звучало необычных произведений русской музыки, чем здесь.
Марина Тимашева: В Москву Валерия Гергиева с «Очарованным странником» зазвал директор московской филармонии Алексей Шалашов. Чуть раньше, летом опера Щедрина прозвучала на петербургском фестивале «Звезды белых ночей».
Родион Щедрин: Я бесконечно благодарен Валерию Гергиеву за то, что он взялся осуществить российскую премьеру труднейшего сочинения. Помимо симфонического оркестра, в котором есть некоторые непривычности – две тубы и прочее - есть и русские народные инструменты: и гусли, и балалайка, и… пила. Он отнесся к этому необыкновенно и результат совершенно поразительный.
Марина Тимашева: Родион Щедрин не впервые обращается к творчеству Николая Лескова, несколько лет назад в Москве в концертном исполнении прозвучала опера «Запечатленный ангел». Послушаем, что говорит Щедрин о Лескове, только напомним, что «Очарованный странник» написан композитором по заказу Нью-йоркского филармонического оркестра, им дирижировал Лорин Маазель.
Родион Щедрин: Маазель, который был зачинателем этой идеи, говорит: «Я хочу прочесть, о чем там идет речь». Я ему дал английский перевод. У него было кислое лицо. Я достал ему тут же немецкий перевод. Он прочел и говорит: «По-немецки я понял, в чем дело, это совершенно другой перевод». Я вам скажу больше, когда это исполнялось в Нью-Йорке, перевод для субтитров делала Нина Буис знаменитая, лучшая, которая есть в Америке. Он прочел и сказал, что это не годится. И он разыскал каких-то двух специалистов по Лескову в Нью-йоркском университете, которые сделали новый перевод. Конечно, у Лескова гениальнейший язык, сочнейший, даже просто прочесть либретто, это поразительный текстовой шедевр. Я думаю, что это тот писатель, до которого еще добираться. Когда мы видим, что у нас сейчас в жизни происходит - это же Лесков, это же то, про что писал Лесков. Я вчера еду из аэропорта и вижу, как копают туннель. Двенадцать человек лопатами копают яму - теми лопатами, которыми когда-то, в моем детстве, уголь грузили. Это же Лесков! Но что делать, если мы хотим понять, почему наша страна такая странная, почему она никак не хочет воспрять, препятствует сама все время этому - читайте Лескова, вы поймете почему, вы поймете, что такое страна, где мы родились, язык, на котором мы говорим.
Марина Тимашева: В Москве оперу, написанную для концертного исполнения, представляли оркестр, хор и солисты Мариинского театра. Партию Голована пел Сергей Алексашкин, за Монаха, Князя и Магнетизера отвечал Александр Тимченко, в роли Груши – Кристина Капустинская. За пультом, как вы уже поняли, стоял Валерий Гергиев. Исполнение выше всяких похвал.
(Звучит музыка)
Либретто написал сам Родион Щедрин. Опера длится всего 80 минут, но мастерски вмещает в себя все, что существенно для повести: и авантюрные ее перипетии, и переведенный в музыку плотный, сочный, архаичный язык, и главное, что в ней происходит, а именно сражение ангелов и демонов за человеческую душу. Сочинение Лескова трудно укладывается в прокрустово ложе жанра. В нем есть признаки приключенческого романа, старинного сказа, но есть и кое-что иное. Герой его – Иван Северьянович Флягин, великий грешник и страдалец, совершает подвиг и оказывается в монастыре. Таким образом, Лесков отчасти следует житийному канону. Замечу, что опера Щедрина «Боярыня Морозова» также основывалась на «Житии Протопопа Аввакума». Сам Лесков устами героя называет рассказанную им историю «житейской драмокомедией». У Щедрина чередование сцен устройством напоминает театральный вертеп. Коробочка, в которой разыгрываются представления, состоит из трех уровней – верхнего, дело происходит на небесах, нижнего – где черти, и среднего – там люди. Стало быть, черти норовят утащить человека в преисподнюю, ангелы им противостоят. Так строилось и средневековое моралите. Так и у Щедрина. За молитвой пролога и явлением Ивану призрака убитого им Монаха следует рассказ о татарском плене, затем снова молитва, потом - разговор с князем, новые искушения – встреча с похожим на мелкого беса Магнетизером и с цыганкой Грушей, и так далее. Стыков между сценами нет или их не ощущаешь, музыка звучит, кажется, даже в полной тишине.
(Звучит музыка)
В опере Щедрина: молитва и раек, аскетические православные песнопения и языческое живописное буйство, музыкой выписано и религиозное послание Лескова, и характер героя – талантливого, но полностью лишенного рационального сознания, сильного, но беспомощного, буйного, но робкого, свободолюбивого, но раба. Человека, который всякий раз во имя добра совершает в лучшем случае бессмысленный, а в худшем – дикий в своей жестокости поступок, себе и другим во вред.
(Звучит музыка)
В самой музыке Щедрина раскачиваются « гигантские шаги» души, ни в чем не знающей удержу и меры – вверх, вниз, вверх-вниз – от кромешной жестокости к умильной доброте, от лютой гневливости к бабьей слезливости, от греха к покаянию и снова к греху. Как это сказано у Александра Башлачева: « Душа гуляет, да кровью бродит, умом петляет». Конечно, Щедрин от Лескова многое отсекает. Лишним для него оказывается то, что делает странника «очарованным», то есть не вполне нормальным. Щедрин выбирает из повести только те поступки героя, которые, пусть дики, но понятны: выброшенные на плясунью 50 тысяч чужих денег или убийство Груши. Такими сюжетами полнится русская классическая литература. Все, что в поведении Флягина с точки зрения вменяемого человека необъяснимо (расправа над кошкой, отношение к собственным детям, убийство татарина), Щедрин убирает, тем самым, приближая текст к житию. У Лескова нет определенности в финале, а у Щедрина есть: Ивана Северьяновича он оставляет в монастыре. Композитор оказался более человеколюбив, чем писатель, он обеспечил лесковскому герою спасение.
В сочинении Щедрина много нитей, связывающих его с произведениями великих русских композиторов. В энергии сцены татарского плена есть что-то от «Половецких плясок», в картине «Пьяная ночь» - от Мусоргского, в оркестровых интерлюдиях – от Шостаковича, но прямая цитата, кажется, только одна – это цыганский романс «Не вечерняя», который отдан композитором Груше взамен того, что она поет по Лескову. Но и эта цитата не корчит постмодернистских рож и не гримасничает. В ней, пусть необычно изложенной, все то, что было важно для Льва Толстого в пении Маши, все то, что веками слышали русские в цыганском романсе – нежность, страсть, воля и тоска.
(Звучит музыка)
Страшно вымолвить «шедевр» - такие слова произносит история, но уж точно «Очарованный странник» - выдающееся произведение живого и совсем не похожего на монумент самому себе композитора- классика. И я вовсе не уверена, что оперу, написанную для концертного исполнения, стоит переносить на театральную сцену. Явятся режиссеры и все испортят.
Марина Тимашева: На прошлой неделе на Хованском кладбище друзья, коллеги и ученики прощались с Александром Шкробом. Обычно мы в этой программе не даем материалов в жанре некролога, но то, что делал этот человек для современной российской культуры, было так существенно, а средства массовой информации так подчеркнуто игнорировали и его работу, и его смерть, что я попросила нашего книжного рецензента Илью Смирнова сказать несколько слов об электронной библиотеке VIVOS VOCO и о человеке, который ее придумал, организовал и редактировал.
Илья Смирнов: По специальности химик, ведущий научный сотрудник лаборатории молекулярно-графического конструирования лекарств Института биомедицинской химии РАМН. Коллеги говорят, он был замечательным химиком. Но я скажу о той стороне его деятельности, которая хорошо просматривается с моей гуманитарной колокольни. Её можно определить таким архаичным словом – скоро к нему будут приписывать в скобочках «уст», устаревшее – просветитель. В 18 веке был просветитель Новиков, который понял значение типографий, библиотек и книжных магазинов для России. В конце 20-го – просветитель Шкроб, который понял значение Интернета. Что мировая паутина может не только собирать мусор, но сохранять и формировать культуру. Как он сам это формулировал: «Человечество выделилось из животного мира благодаря передаче накопленного опыта между поколениями и в пределах поколения. Приобретение этого опыта - социальную адаптацию - называют обучением, образованием, воспитанием - все эти термины отражают лишь аспекты единого, того, что в русском языке зовут просвещением… Гибель системы распространения научных знаний заставила заняться не вполне естественным для одиночки делом - сетевой публикацией… Всю свою жизнь я приобретал знания и мировоззрение из книг, авторов которых почитал как своих учителей и наставников. И вот судьба предоставила мне редкую возможность не только в какой-то мере отдать долг этим людям, но и передать дальше зажженный ими огонь».
Девиз своего безнадёжного предприятия позаимствовал у Герцена: «Зову живых!», а эмблемой сделал «Рабочего и колхозницу» Мухиной. Символы свободной мысли и честного труда. Идеального читателя он представлял себе «мальчиком из учительской семьи в одном из приволжских городов». http://vivovoco.rsl.ru/VV/1000/ARCH_01.HTM
Объяснять, что такое VIVOS VOCO - не самый рациональный способ знакомить с работой Шкроба, проще самому зайти по этому электронному адресу, посмотреть, какие есть разделы, почитать. Лично я в работе над историческими рецензиями для «Поверх барьеров» постоянно обращаюсь к этой библиотеке. Самое удивительное - и самое печальное с точки зрения перспектив VIVOS VOCO после Шкроба – то, что один человек справлялся с отбором материалов по самым разным отраслям знания. Он ведь не был историком, но умение отличить подлинную историографию от замаскированной под науку белиберды выработал практически безукоризненное.
Представляя высокую академическую культуру, он в ней не замыкался. Знаете, как бывает: я тут общаюсь с Шекспиром и Аристотелем, отвлекаться на то, что копошится вокруг, мне недосуг. Нет, у Александра Моисеевича была четкая общественная позиция. Чтобы далеко не ходить за примерами – история с петербургским Домом ветеранов сцены. Один из первых, кто поддержал ветеранов и Вашу коллегу Марину Дмитревскую в этом конфликте, был Шкроб http://vivovoco.astronet.ru/SOS/SAVINA.HTM Хотя, казалось бы, что ему Гекуба? Делегаты съезда СТД коллективно изобразили роль Молчалина. А химик Шкроб не мог молчать. Таким же бескомпромиссным было его отношение к так называемым «образовательным реформам», для него это не «ошибки» или «заблуждения», а сознательная, продуманная программа анти-просвещения и социального апартеида. Сталкиваясь с носителями этой идеологии, он прямо говорил, что о них думает. А потом публиковал репортажи с закрытых мероприятий, где «реформаторы» тоже особенно не стеснялись, высказывались откровеннее, чем в Думе или на экране телевизора. http://vivovoco.rsl.ru/VV/1000/ARCH_25.HTM Понятно, как к нему относился наш замечательный «бомонд». Те, кого он называл «кучкой геростратов». С учетом этого отношения, с учетом его характера волей-неволей начинаешь относиться всерьез к криминальным версиям его смерти, появившимся в Сети 3 октября.
При этом в VIVOS VOCO свободно размещались сочинения его прямых политических противников. Редакторский комментарий: «отбирая материалы, мы руководствовались только их научной, исторической и нравственной значимостью. Мы полагаем, что плоды человеческого гения имеют свойство приносить пользу независимо от личности их творца, и потому старались избежать ошибок прошлого, когда судьба научных и биографических публикаций зависела от политических или иных взглядов автора». http://vivovoco.astronet.ru/VV/INTRO/VV_WHY_W.HTM
Пенсионер по паспортному возрасту, в последние годы тяжело болевший, Александр Моисеевич был очень молодым человеком. Компьютерными технологиями он владел лучше, чем все модненькие «сетевые литераторы», которых мне приходилось встречать. При этом ещё умел разъяснить смысл и применение этих новых технологий самыми простыми словами. Возьмите любую его статью об Интернете – сами убедитесь, каким прекрасным живым языком они написаны http://www.elbib.ru/index.phtml?page=elbib/rus/journal/2001/part6/shkrob . Независимость и резкость суждений тоже считаются признаками молодости. И здесь Шкроб показывает пример тем 17-летним, которые ходят строем по команде из телевизора: какие фильмы смотреть, какими артистами восхищаться.
Мы с ним часто спорили из-за оценок каких-то личностей, произведений или из-за политики, но при этом он был одним из тех немногих, по пальцам одной руки можно пересчитать, людей, за кого я мог бы проголосовать на каких-нибудь выборах. Потому что уверен: на любой должности он не стал бы брать взяток. Но Шкроба почему-то не выдвигали. А сейчас вопрос и вовсе отпал.
И последнее. Он был весьма далек от официального партийного коммунизма, и прежнего, и тем более нынешнего http://vivovoco.rsl.ru/VV/1000/ARCH_32.HTM , но взгляды его, конечно, могут считаться коммунистическими в том смысле, какой вкладывали в это слово Карл Маркс или Че Гевара. И когда он слышал расхожую сентенцию, что коммунизм и фашизм – это, дескать, одно и то же, он возмущался. Опровергал теоретически – в статьях. Но самое убедительное опровержение – экспериментальное. Строгое, как в химии. Этот эксперимент – жизнь самого Шкроба. Запишем в лабораторный журнал результат. Можно быть коммунистом и при этом порядочным человеком, посвятившим всю свою жизнь пользе других людей. А фашистов таких почему-то не бывает. Нет, господа историки, коммунизм и фашизм - не одно и то же. Химик Шкроб это доказал.
Марина Тимашева: Москва – город уникальный. В том числе и тем, что со времен перестройки не видела театральных фестивалей для детей. Тогда многое изменилось, актеры детских театров и театров юного зрителя, уставшие играть поросят и кроликов, вместе со всей страной обрели свободу. С тех пор в афишах еще попадались спектакли для подростков, но спектакли для малышей почти исчезли , а если и сохранились по какой-то случайности, то видеть их деткам я бы не рекомендовала. После пары таких просмотров детские души были бы для театра потеряны навсегда. Даже постановки кукольных театров Москвы ни разу не попали в номинанты на премию «Золотая Маска». Оставался на всех про всех только великий маленький театр «Тень», но у него крошечное помещение, которое никак не может вместить всех желающих. 10 лет я говорила всем театральным деятелям, что они рубят сук, на котром мы с ними сидим. Не заинтересовав театром ребенка, мы потом потеряем целое поколение зрителей. На мои призывы никто не реагировал. И вот, наконец-то в Москве объявлен год ребенка, бери выше, сам Путин привлек внимание к проблемам демографии. Стало ясно, что на все детское дадут много-много денег. Российско-французский фестиваль «Гаврош» был придуман задолго до этого события, его никак нельзя заподозрить в конъюнктуре, но уверена, что теперь фестивали театров для детей посыплются на наши головы, как из рога изобилия, и поросята, переквалифицировавшиеся в гамлетов, снова приступят к исполнению прямых обязанностей. Вот в кино-то в прежние годы вовсе не было заявок на производство детских фильмов, а теперь Госкино не знает, куда от них деваться. Но пока поговорим о приятном – о фестивале «Гаврош». Слово – Наталье Кашенцевой.
Наталья Кашенцева: Театральное наследие у нас великое, по системе Станиславского учатся многие, а вот детей к театру приучать в России не спешат. Существует, конечно, фестиваль театрального искусства для детей «Арлекин», но он российский, не международный. Проект «Театры мира - детям» родился в 2007 году у московского Театра Клоунады и Французского Культурного Центра. Один из учредителей фестиваля - Марина Райкина - рассказала, как она оценивает положение, в котором находятся детские театры России.
Марина Райкина: Есть очень большие трудности в нашем театре для детей, но также есть потрясающие открытия, вершины. Процесс идет, неизменно только одно - что детским театром занимаются люди сумасшедшие, ушибленные на всю голову, это однозначно.
Наталья Кашенцева: Организаторы обещают, что вслед за «Гаврошем» пройдут фестивали «Пиноккио» и «Карлсон», которые привезут театры Италии и Швеции. То, что названия будут меняться в соответствии со страной – понятно. Интересно, почему же первенец назван именем персонажа романа Гюго «Отверженные», маленького беспризорника, погибшего на баррикадах Французской революции? Тереза Дурова – идеолог фестиваля и директор московского Театра Клоунады объясняет.
Тереза Дурова: Это персонаж из моего детства, такой отчаянный парень, с таким красивым именем - Гаврош. Некая такая лихость ребенка очень важна для нас. Что мы подразумеваем теперь под этим именем? Это некий собирательный образ, это отнюдь не ребенок для нас. Это некий знак идущего на риск человека.
Наталья Кашенцева: Подбирать спектакли для детей - занятие не очень простое. Их нельзя обмануть, нельзя сделать что-то формально - в каждом из маленьких зрителей живет свой Станиславский, который может в любую секунду сказать: «Не верю!». Марина Райкина и Тереза Дурова специально ездили на детский Лионский фестиваль, чтобы отобрать постановки для московской афиши. Российскую сторону представляют театры из самых разных уголков нашей страны - из Нюрбы, Мариинска, Нижнего Новгорода, Зеленограда и Москвы. И если Нюрбинский передвижной театр приезжает в столицу впервые, то коллектив «Пиано», где играют глухие ребята, Москве уже знаком по многочисленным фестивалям. Примечательно, что репертуар фестиваля рассчитан на детей среднего школьного возраста и в его программе есть спектакли для самых маленьких – трехлетних. Ведь малышам в Москве смотреть практически нечего. Об особенностях отбора спектаклей на фестиваль рассказала Тереза Дурова.
Тереза Дурова: Слишком много хорошего на этой земле, много интересных театров по всему миру, хочется все показать нашим детям. Это первый фестиваль, и мы очень благодарны нашим французским друзьям, что они нам поверили. Спектакли, которые мы будем демонстрировать, вы их посмотрите, и вы сможете сказать, что Марина Райкина и Тереза Дурова выбрали для наших детей плохие спектакли. Мы готовы отвечать за это.
Наталья Кашенцева: Фестиваль открылся французским спектаклем. Он называется с «Лафонтеном у фонтана». Это хореографические миниатюры, выполненные разными балетмейстерами на тему четырех басен. Танцевальные миниатюры походили не столько на спектакль с элементами балета, как обещали организаторы, а на зачет по сценическому движению на втором курсе театральных институтов. И, к сожалению, очень много было моментов, понятных больше взрослым, нежели детям. В басне «Стрекоза и Муравей», Муравей напоминал тайного агента, который заметал следы, а Стрекозой оказался представитель шоу бизнеса, который ничего не делает, только поет, поет и поет. Одним из спектаклей с российской стороны был спектакль «Журавлиные перья» театра «Ведогонь» из Зеленограда. Сюжет пьесы японского драматурга Дзюндзи Киноситы основан на народной легенде: юноша спасает журавля от смерти, птица оборачивается прекрасной девушкой, которая готова на все в знак благодарности, и живут они счастливо, пока не приходит испытание деньгами, которого юноша не выдерживает. Философская притча превратилась в остроумный, но в то же время трогательный и лиричный спектакль. И, что примечательно, получился взрослый разговор на серьезную тему с детьми. Подводя итог, скажу, что маленькому зрителю показали театральный мир с разных сторон, словно соткали красивое лоскутное одеяло: тут тебе и мюзикл, и балет, и спектакль пантомима и клоунада. Продолжался фестиваль недолго, но и этого времени хватило, чтобы понять, что еще есть люди, которые пытаются что-то сделать в театре для детей.
Марина Тимашева: В Петербурге, в залах Мраморного дворца Русского музея проходит выставка работ выдающегося сценографа, живописца и графика Эдуарда Кочергина, посвященная 70-летию художника. На выставке побывала Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: В своей автобиографической книге «Ангелова кукла» Эдуард Кочергин сам себя назвал «рисовальным человеком», и лучшего определения, конечно, не придумаешь. Дело естественно не в том, что Кочергин - народный художник России, лауреат Госпремии, кавалер, дипломант… Описание этого звездного пути слишком утомительно и как-то не театрально. А театральный человек, в данном случае, не отделим от рисовального. Первое что видишь, поднимаясь на третий этаж Мраморного дворца, это красный матерчатый скоморох в человеческий рост, висящий на стене, указывая путь на выставку. В первом зале – большой красный шатер из тряпичных кукол, образ которого навеян северным крестьянским генеалогическим древом. А вокруг - огромные фигуры, святочные личины - невеста-лошадь в трогательной фате, смерть-коза с огромными рогами, рыбы, водяные и много всякой рукодельной всячины. Да и все тут рукодельное, потому что плоть выставки это макеты, эскизы декораций и костюмов, фотографии к легендарным спектаклям: «Мольер», «История лошади», «Король Генрих Четвертый» в БДТ, «Господа Головлевы» во МХАТе, «Братья и сестры», «Дом», «Бесы» в Малом драматическом Додина, трилогия Алексея Толстого в Театре Комиссаржевской. С детства помню чинные прогулки по театральному фойе, рассматривание, от нечего делать, выставленных там макетов. Вроде бы, интересно - шкатулка с волшебной начинкой. Но нет, все всегда выглядело пыльным гербарием с засушенными крылышками спектакля. Неужели это когда-то порхало? Шкатулка Кочергина, любая, заставляет замирать в восторге и волноваться. О такой волшебной шкатулке писал Булгаков в «Театральном романе». Слово «макет» не подходит до смешного. Каждый раз это уникальный ключ к постановке, ее сердце, ее главная идея, и видеть ее вдруг всю - необыкновенно. Вот Эдуард Кочергин рассказывает о занавесе для московской Новой Оперы, фрагмент которого выставлен здесь же.
Эдуард Кочергин: Это очень крепкая была парча, и она шла на обивку мебели, на портьеры тяжелые. Ее продавали на Запад, французы покупали ее для своих кресел и диванов. Это лен. Нитку тоже мы делали свою. Кто хорошо знает про Станиславского, он, еще будучи купцом Алексеевым, имел фабрику, которая делала эту металлическую и золотую нитку для парчи. Я воспользовался тем, что в Москве были деньги, и через 80 лет возобновил изготовление русской парчи на основе льна. Этот занавес очень долго будет жить, он очень крепкий. Шит он красными нитками. Раньше вся одежда, а это одежда театра, вся одежда людская славянская шилась красными нитками. Почему? Потому что красный цвет – охранный цвет славян. Через щели никакие маленькие нави (сейчас это слово забыли, осталось слово «наветы»), то есть злые существа, не могут влететь и обидеть человека. Вот это все сшито красными нитками.
Татьяна Вольтская: Мне показалось, что все работы Кочергина, даже те, где вовсе нет ткани, сшиты этими магическими красными нитками. Как будто некое скрытое пламя просвечивает в каждом макете, в каждом костюме. Спектакль «Мольер», костюмы Юрского и Теняковой.
Эдуард Кочергин: Идея очень простая. Там есть у Булгакова такой персонаж, гасильщик свечей Бутон. Это натолкнуло меня на мысль, что делать, как сделать появление Короля-Солнца? Я сделал так, что входит король, и воздух загорается.
Татьяна Вольтская: А вот костюмы к спектаклю «Король Генрих Четвертый», БДТ, постановка Товстоногова. В этих костюмах играли Копелян, Борисов и Юрский. А вот Кочергин говорит о пьесе «Монолог о браке» Эдварда Радзинского в постановке Камы Гинкаса, где каждый актер появляется из рваной бумажной дыры.
Эдуард Кочергин: Пять раз ее запрещали, пять раз кромсали текст, спектакль шел с запретительными остановками в течение сезона. В конце сезона его сняли. Но все-таки год прошел. Он был сделан из бумаги, вставлялись такие подрамники с натянутой бумагой. Каждый рвал по-своему, со своим характером, со своими причудами. Идея проста – это рождение персонажа и монолог о браке. Это рождение любви. Это было хорошо придумано Гинкасом.
Татьяна Вольтская: Настоящий художник никогда на самом деле не знает, как он находит тот или иной образ.
Эдуард Кочергин: Каждая работа это трудность какая-то, потому что каждая работа это что-то новое: надо открыть, надо испугаться, надо в четырех углах найти пятый. Это всегда трудно.
Татьяна Вольтская: Кочергин идет по своей выставке, словно пианист перелистывает знакомые ноты - пропускает одни пассажи, останавливается на других. Вот она, «История лошади», наверное, самый знаменитый русский спектакль.
Эдуард Кочергин: Костюм Лебедева, и костюм Ковель. Холстомер и Вязопуриха. Там фотография декорации. Это макет, по которому делалась декорация, это кусок финала, вот эти розы, тело этого приговоренного Холстомера, как мясо, в результате - роза, память.
Татьяна Вольтская: Этот спектакль объездил все страны мира кроме Австралии, Северной Америки и Африки. Говорит помощник художественного руководителя БДТ, театровед Ирина Шимбаревич.
Ирина Шимбаревич: У нас есть огромная в театре библиография, есть рецензии с названиями «Посмотри Лебедева, потом плачь», «Актер века», «Гениальные русские». И, в том числе, Кочергин. И есть такая серия в Париже, есть знаменитый искусствовед Дени Бабле, который издает книгу, посвященную какому-то выдающемуся спектаклю, ставшему легендой. И есть книга, посвященная спектаклю «История лошади», где огромная глава посвящена Эдуарду Кочергину. Это знаменитая серия, известная всему миру. Один из самых выдающихся спектаклей Эдуарда Степановича. Поначалу Лебедев и труппа не очень приняла это решение художественное. Так бывает, актерам сразу не постичь это, потом они осваиваются. Евгений Алексеевич потом не мог без этого костюма. Помните, Эдуард Степанович, когда полетели в Аргентину, у нас утонули декорации в Бискайском заливе? Я вспоминаю, это был такой стресс, мы не выходили из театра трое суток. Эдуард Степанович руководил, шили все на сцене, были привезены по указанию обкома партии швейные машинки на сцену, и шили даже люди, не умеющие этого делать. Например, я. Мне сказали крутить ручку и смотреть, держать ткань. Шили потому, что надо было спасать честь страны.
Татьяна Вольтская: А вот Эдуард Кочергин говорит о МХАТовском спектакле Додина «Господа Головлевы».
Эдуард Кочергин: Салтыков-Щедрин написал эту повесть, интересный ход там такой заложен. Все действие у него происходит только зимой, на протяжении 40 лет. О лете только вспоминают. Никто из литературоведов этого не заметил. Я перелопатил дикое количество всяких исследований, и никто никогда не отметил. Я просто как художник, когда прочитал, заметил это, потому что у нас же другой способ мышления. И все, и это послужило толчком к этой идее. Это такая шуба с мехом, бархат, кругом зима. Начинается спектакль с конца ноября, приезжает Коленька, прокутивший все свои деньги, которые ему дала матушка, и заканчивается 10-м марта, когда Иудушка идет на могилу своей матери и там застывает, замерзает. Эта шуба, она живая, ход такой, физиология жизни, зимы.
Татьяна Вольтская: Это действительно одна из самых эффектных работ. Может быть, потому, что волшебная шкатулка мастера, шитая красными нитками, ярче горит на снегу.
Марина Тимашева: Сама я поздравляю любимого художника и человека Эдуарда Степановича Кочергина с юбилеем и надеюсь своими глазами увидеть выставку, которая проходит в Русском музее Петербурга, и о которой рассказывала Татьяна Вольтская.
Марина Тимашева: В Екатеринбурге закончился третий музыкальный фестиваль «Крещендо», который ежегодно представляет публике новое поколение русской исполнительской школы. Первый фестиваль проходил в Москве, второй в Петербурге. Всем музыкантам не более тридцати лет, но они уже большие мастера международного класса. Большинство из них учились в Московской консерватории. С арт-директором фестиваля «Крещендо» пианистом Денисом Мацуевым встретилась Елена Фанайлова.
Елена Фанайлова: За кулисами фестиваля «Крещендо», то есть за кулисами филармонии Екатеринбурга, в артистической, за пятнадцать минут до концерта из произведений Листа, которым будет дирижировать Михаил Плетнев, с солистом концерта и арт-директором фестиваля Денисом Мацуевым мы начинаем разговор о юношеской дружбе, без которой этого фестиваля не было бы.
Денис, мне кажется, вы очень хороший друг. Этот фестиваль «Крещендо», это фестиваль ваших друзей. Прокомментируйте.
Денис Мацуев: Да, есть в этом доля истины. Со многими участниками мы учились и в школе, и в консерватории, и были в фонде «Новые имена», в котором были все наши молодые музыканты, которые сейчас блистают на международной сцене. Мы действительно все были вместе, очень дружили и продолжаем дружить. По поводу дружбы, я в последнее время стал остерегаться новых знакомств, понимая, что все равно она с детства. Когда я приезжаю в свой родной Иркутск, мы идем в баню с моими друзьями, с которыми мы с первого класса дружим, мы заходим в баню, ныряем в Байкал и забываем, кто мы, там совсем другое рождается. Безусловно, здесь тоже есть друзья, в этой нашей команде, которая действительно блистательно проводит уже третий фестиваль, за который очень не стыдно.
Елена Фанайлова: В нынешнем вашем статусе практически звезды, я бы даже рискнула сказать поп-звезды от классической музыки, что для вас привлекательного и что сложного?
Денис Мацуев: Я не люблю слово «звезда». Если мое лицо становится популярным, я бы сказал, это не от хорошей жизни. Я затеял два фестиваля и пропаганду классической музыки - это дело неблагодарное в нашей стране. Есть у нас процент, который обожает классическую музыку, любит, но я взялся за это дело, чтобы привлечь новую аудиторию. И это очень сложно, поверьте. И не от хорошей жизни я появляюсь в таких передачах и журналах, в которых классический музыкант не должен появляться. Но результат есть, и это самое главное. Я обожаю, когда приходит новая публика в зал, и понимает, что концерт классической музыки это не развлечение, не шоу, а тяжелая работа для слушателя. И на фоне того ужаса, который происходит сейчас во всех СМИ, это какой-то ужас… Я тут заболел на два-три дня, включил телевизор, переключал каналы и начал понимать, что я постепенно схожу с ума - поток одинаковой информации, юмор ужасный, низкопробный, вообще такое впечатление, что специально зомбируются мозги. Самое обидное, что зомбируется молодое поколение, которое забывает, кто такие Чайковский и Рахманинов, хотя они этого и не знали. Они и кто такой Пушкин не знают… Единственное спасение – канал «Культура», отдушина на фоне этого потока помоев, который идет изо всех СМИ. Поэтому наш фестиваль прорывает себе дорогу. Крещендо - постепенное нарастание звука. Мы ошиблись с названием, потому что нам стартовать удалось очень ярко. И не потому, что мы были у президента, хотя это действительно вознесло наш статус очень высоко, придется держать эту планку. И очень рад, что мы выехали из двух столиц сюда. Вы понимаете, что Екатеринбург это тоже культурная столица России, и при наличии такой филармонии, такой публики и такого замечательного оркестра, просто европейского класса, который действительно сделал подвиг, выучив шесть программ на этом фестивале. Они сыграли с таким звуком, с таким качеством, с таким вкусом утонченным. И маэстро Плетнев, который со мной закрывает этот фестиваль, он был просто в восторге от оркестра, от гибкости музыкантов, от такого творческого начала. Они реагируют на любой взмах руки. Многие годы они добивались этого результата и, конечно, Дмитрий Лисс один из лучших дирижеров в своем поколении.
Елена Фанайлова: Я видела два концерта, они действительно поразительные. Я бы сказала, что у вас еще в команде два фантастических духовика - гобоист и кларнетист. Это же редкая профессия.
Денис Мацуев: Действительно, редкая, а еще и дефицитная, супердефицитная. У нас в стране сейчас просто нет духовиков, все оркестры бьются за каждого валторниста, гобоиста, фаготиста. Это просто огромная трагедия. И на фоне этого Алексей Огринчук, в первую очередь, это уникум какой-то. Первый солист амстердамского оркестра «Концерт-Гебау», человек добрейшей души, действительно европейская звезда. Впервые раз в сто лет в оркестр русского гобоиста посадили. Когда он сдавал флюорографию, врач вбегает к нему с огромными глазами. Он не понимает: «Что случилось, что я, больной какой-то?». «Нет, просто ваши легкие не вошли в наш квадрат». Это действительно какое-то уникальное строение легких. Игорь Федоров - кларнетист потрясающий. Сольную выбрал карьеру, для духовика это очень сложно. Потому что это не сольный инструмент, а оркестровый. Он не хочет садиться в оркестр, продолжает биться, начал дирижировать. Это действительно ребята настоящие, наши.
Елена Фанайлова: А вот вас сравнивают уже с несколькими великими русскими музыкантами: и с Горовицем, и с американскими музыкантами. Вы бы себя с кем сравнили?
Денис Мацуев: Я бы хотел стать Мацуевым. В каждый период творчества у тебя есть такие виртуальные романы со многими композиторами и исполнителями. Волей-неволей ты начинаешь подражать им, ты находишься под огромным впечатлением от их игры. Никуда не деться, все равно в юности ты начинаешь подражать великим, это нормальная ситуация. Было бы сложнее, если бы не начинал подражать, а начинал бы интерпретировать в детстве. Это очень опасно. Вундеркинды многие находят какую-то свою интерпретацию, и 90 процентов в 14-15 лет пропадают с горизонта. Я вообще очень боюсь слова «вундеркинд», потому что единицы из них выживают. И, к счастью, большинству ребят из «Крешендо» удалось такое постепенное движение. Они все были талантливые в детстве, но они развивались, развивались, и сейчас они на пике своей формы, я считаю, и по популярности. В России их уже знают, они имеют свои абонементы в Москве, они стали популярны, на них ходит публика. Но это еще не конец. Я хочу сделать, чтобы они действительно стали настоящими звездами у нас.
Елена Фанайлова: Вы сказали слово «вундеркинд». Я сразу вспомнила о том, что ваши родители музыканты. Насколько они вас поддерживают или, наоборот, давят, мешают или помогают?
Денис Мацуев: Родители - это 90 процентов моего успеха. Потому то, на что они пошли в 91-м году, когда я приехал в Москву… Мой папа заведовал всей музыкальной жизнью города Иркутска, он и в театре, и в театральном училище, он и композитор, и пианист… Все держалось на нем. Мама тоже преподаватель в пединституте и в школе. А они все бросают и приезжают со мной в съемную однокомнатную квартиру на проспекте Маршала Жукова в Москве, с пианино «Тюмень». Стирать готовить, убирать… Перешли в прачки, кухарки и, в первую очередь, заниматься со мной. Потому что папа со мной занимался с трех лет, и сейчас со мной сидит. Вот он сейчас здесь находится и так же меня ругает, как и всегда. Я считаю, что если бы они на такой шаг не пошли, я бы никогда не выдержал и никогда бы не выжил в Москве один, это сто процентов. Потому что я целиком домашний ребенок. С одной стороны, я и во дворе ломал руки, играл в футбол, хоккей, дрался, а с другой стороны, я никогда не был ни в садике, ни в яслях, бабушки ушли с работы, чтобы полностью меня воспитывать. Мне повезло с этим, безусловно.
Елена Фанайлова: Вы сейчас как иркутский мальчик…
Денис Мацуев: Золушка с Байкала.
Елена Фанайлова: … хотите этими фестивалями вернуть что-то в Иркутск и в Екатеринбург?
Денис Мацуев: В Иркутске у меня свой фестиваль – «Звезды на Байкале». Там все наши метры выступают - Темирканов, Спиваков, Башмет, Гаранян, Образцова, артисты Большого театра. Я отдаю долг иркутской публике, потому что она действительно имеет великие культурные традиции. Я считаю, что музыка должна звучать не только в Москве и Питере, а по всей России. Благо, есть сейчас возможность. Хотя сложно организовывать эти фестивали, мы с Давидом Смелянским все это тащим, не так все просто, как кажется, но я считаю, что ради такого результата не грех идти на такие жертвы.
Марина Тимашева: Благодаря Елене Фанайловой мы с вами получили счастливую и редкую возможность пообщаться с пианистом и художественным директором фестиваля «Крещендо» Денисом Мацуевым.
