Ссылки для упрощенного доступа

Ревизия истории: возрождение антигероев военного времени


Ирина Лагунина: В минувшую субботу президент Украины Виктор Ющенко подписал указ о праздновании 65-ой годовщины со дня основания Украинской повстанческой армии (УПА). Президент также распорядился о создании во Львове памятника главнокомандующему этих вооруженных формирований Роману Шухевичу. Сооружение памятника этому командиру времен Второй мировой войны, как и другому деятелю украинского национального движения – основателю Организации украинских националистов Степану Бандере – должно служить, если верить тексту указа, делу «восстановления национальной памяти, упрочению народного согласия и консолидации общества».


Весьма схожие процессы переоценки сравнительно недавнего прошлого и героизации исторических персонажей, еще недавно считавшихся сугубо отрицательными, проходят и в других странах посткоммунистической Восточной Европы. Рассказывает Ефим Фиштейн.



Ефим Фиштейн: Российские средства массовой информации до сих пор сообщали главным образом о проявлениях исторического ревизионизма в государствах Балтии. Комментарии на эту тему были выдержаны исключительно в негативном тоне – получалось так, что в этих странах идет полномасштабное возрождение фашизма со всеми вытекающими из этого последствиями. Сегодня ясно, что процесс переосмысления прошлого, включая период Второй мировой войны, охватил весь посткоммунистический мир – и его побочным продуктом повсеместно является реабилитация исторических фигур, ранее считавшихся сомнительными или даже одиозными. Ясно и то, что такой процесс чреват большими осложнениями межнациональных и даже межгосударственных отношений. Приведу для ясности пример возможных конфликтов: реабилитация вооруженных формирований украинских националистов и их военных героев может задеть поляков, которые в свою очередь чтят память солдат Армии Крайовой – ведь УПА боролась на стороне гитлеровцев не только с Советами, но и с польским антикоммунистическим подпольем. Я уже не говорю о других группах населения, могущих счесть себя обиженными восхвалением своих вчерашних гонителей.


Пропагандист словацкого сепаратизма в годы первой Чехословацкой республики, католический священник Андрей Глинка в современной Словакии считается чуть ли не «отцом нации». Его изображение можно обнаружить на денежной купюре достоинством в тысячу словацких крон. В каком-то смысле смерть в самый канун войны спасла его от клейма военного преступника, которого не избежал его преемник на посту председателя Народной партии Йозеф Тисо. Но вот предложение словацких националистов воздвигнуть на родине Глинки его памятник вызвало в стране живую полемику, с отнюдь не однозначным результатом. Что думает по этому поводу словацкий политолог, в прошлом посол своей страны в США профессор Мартин Бутора:



Мартин Бутора: Этот человек явился создателем партии, которая сыграла в годы второй мировой войны крайне спорную роль. Она пришла к власти, пользуясь теми же методами, что и коммунисты, и стала той политической силой, которая толкнула Словакию в объятия гитлеровской Германии. Словацкое государство не только не воспрепятствовало истреблению евреев, но, наоборот, приняло в нем самое активное участие. Духовные последователи Глинки в конечном счете ввергли страну в пучину мировой войны на стороне нацизма, считая его, как и Глинка сам, меньшим злом. Конечно, кое-кто может сослаться на факт, что сам он до этих времен не дожил, скончавшись в самый канун войны, и что на его похоронах были многочисленные представители демократической Чехословакии, включая тогдашнего премьер-министра Ходжу – но все-таки невозможно отделить от исторической личности последствия его учения и действия созданного им движения. Мне думается, что неразумно устанавливать памятник этому деятелю, а еще неразумнее принимать особый закон о его заслугах, как это предлагают националисты. Личность Андрея Глинки разделяет словацкое общество, а не объединяет его, как, например, личности Масарика или Штефаника, основателей Чехословакии, которых уважают все чехи и словаки, без различия убеждений.



Ефим Фиштейн: Иногда можно столкнуться с такими попытками объяснения процесса пересмотра истории в странах Восточной Европы, которые сводятся к теориям заговора – мол, это результаты происков западных диверсионных центров. Но ведь такие персонажи, как Андрей Глинка или Степан Бандера, - отнюдь не любимые герои Запада. Что думает по этому поводу политолог Мартин Бутора?



Мартин Бутора: Это действительно любопытная проблема. Сравнительно недавно – не прошло и трех лет – я был на Украине, в самый разгар оранжевой революции. Я был поражен тем, насколько творчески подходят оранжевые силы к делу, приспосабливая свою агитацию к особенностям местной ментальности, в частности, учитывая разделение Украины на восточные и западные районы. В разных регионах местные организации оранжевых взывали к памяти разных героев: на Востоке это был кубинский революционер Че Гевара, вечный бунтарь, восстающий против всех и всяческих авторитетов, на Западе – никто иной, как Степан Бандера, Такой вот парадокс. Но, возвращаясь к Андрею Глинке, надо сказать, что окончательного решения об установке памятника пока не принято. Проект вызвал в словацком обществе бурную и не всегда одобрительную реакцию. На эту тему высказываются политики, общественные деятели, мастера культуры. Проведенные в этой связи опросы общественного мнения показали, что Глинка не относится к числу наиболее популярных исторических фигур Словакии, не входит даже в первую пятерку. На первых трех местах неизменно оказываются национальный поэт Людовит Штур, Александр Дубчек и генерал Штефаник. Эта тройка вот уже много лет возглавляет рейтинг популярности. Андрей Глинка не поднимается выше восьмого места. Принятие закона о его заслугах перед родиной, на мой взгляд, его наследию принесло бы скорее урон, чем пользу. В чем-то его деятельность можно считать позитивной. Но много и таких аспектов, которые воспринимаются сегодня как противоречивые или даже крайне реакционные. Увековечение его имени, связанного с темным временем Словацкого государства, представляется мне крайне проблематичным.



Ефим Фиштейн: Ситуация с Андреем Глинкой, как это подчеркнул словацкий политолог Мартин Бутора, все-таки попроще, чем перемена знаков с минуса на плюс у таких личностей, как Степан Бандера. С чем связывает оживление почтительного интереса к нему директор киевского Института глобальной стратегии Вадим Карасев?



Вадим Карасев: Если выйти за рамки нынешней конъюнктуры, то этот интерес к сомнительным героям, к историческим событиям с достаточно противоречивыми оценками, необходимо так же связывать и с общим гуманитарным трендом Украины на формирование собственной исторической идентичности, которая невозможна без некоторой коррекции, некоторого пересмотра многих исторических событий в Украине. И в том числе, возможно, прежде всего итогов Первой мировой войны. И годовщина, 65-летие основания Украинской повстанческой армии и открытие памятника во Львове Степану Бандере достаточно органично, не то, что органично, я бы сказал, скандально, но в каких-то все-таки более-менее спокойных рамках вписывается в этот новый исторический тренд, характерный для Украины и связанный с возвратом к власти политических сил оранжевой ориентации.



Ефим Фиштейн: Вадим Юрьевич, из ваших слов можно заключить, что именно люди вроде Степана Бандеры являются героями западного романа. Достаточно знакомства с западной историографией, чтобы понять, что это не так.



Вадим Карасев: Совершенно верно. Но здесь нужно учитывать первое – такой макро-тренд. Все-таки на Западе говорят об истории Второй мировой войны, а не об истории Великой Отечественной войны. За этим стоит легитимационный миф. Да, для России это важно, чтобы именно была Великая отечественная война и была победа в Великой отечественной войне, поскольку здесь есть преемственность нынешнего политического режима с тем, что было связано с победой 40-х годов с точки зрения России. В Украине все-таки начинает больше рассматриваться именно история Второй мировой войны, а не Великой отечественной войны. Но в рамках этой общей западной версии, макро-версии существуют различные акценты, нюансы. Есть западно-либеральная версия, но есть западно-консервативная версия или консервативная версия, западная версия истории Второй мировой войны. Она характерна для стран бывшего социалистического или советского пояса, который сегодня все больше выбирает путь на Запад. Это страны Балтии, это Польша, где усиление консервативных версий, явлений в связи с правлением партии «Порядок и справедливость» Качинских. В какой-то мере это касается ситуации в Венгрии, в Словакии. Поэтому Украина, действительно, выбирает не западно-либеральную версию, где действительно фигура Бандеры не столь однозначна, не героизирована, а выбирает такую западно-консервативную версию и для части Украины он является своим героем. И может быть это есть какой-то запрос на героев для тех политических сил, которые хотят строить в Украине нацию на консервативной основе. Но проблема в другом: голос противников как западной версии в целом, так и консервативной версии, западной версии слышен достаточно негромко. Партия регионов фактически не играет на поле идеологической конкуренции, оставляя эту критику неоднозначных фигур как Степан Бандера и прочие, Сухевич, например, маргинальным левым силам, партии Ветренко и коммунистам. Но это несерьезно.



Ефим Фиштейн: А как реагирует украинская общественность на события такого рода? Ведутся ли жаркие споры в научном, экспертном сообществе, в средствах массовой информации?



Вадим Карасев: Бандера, Сухевич, Кук – это не главное, не то событие нынешней украинской политической истории. Возможно поэтому и мало протестов. Они есть, но они локальные, они не захватывают основные политические силы. Они отданы на откуп маргинальным политическим силам как правого, так и левого толка, которые между собой выясняют отношения и используют такие фигуры, как Бандера и прочие, в качестве своей пиар-раскрутки. Возможно это плохо, потому что серьезной дискуссии относительно украинской истории нынешней политической истории, истории в целом в Украине не ведется. И телевидение, экспертное сообщество, медийные комьюнити этим не интересуются. Это локальное, периферийное событие для Украины. Что плохо, на мой взгляд.



Ефим Фиштейн: В начале этого фрагмента я уже упоминал о том, что российские журналисты уделяли непропорционально большое внимание подобным явлениям в странах Балтии – во всяком случае, до сих пор. Когда я говорил по телефону со словацким политологом, профессором Мартином Буторой, он как раз находился на международной конференции в Риге. Логично было спросить его и о том, имели ли упомянутые события какой-то резонанс в Балтии в целом и в Латвии, в частности?



Мартин Бутора: Здесь в Риге никакой реакции пока не наблюдается. Если же говорить о Балтии вообще, то все мы помним события, связанные с протестами русскоязычных жителей Эстонии против переноса памятника Бронзовому воину из центра Таллинна на военное кладбище. Нужно сказать, что балтийские государства находятся в этом вопросе в положении, которому не позавидуешь. Они как бы в двойном плену. С одной стороны, они в плену прошлого, отмеченного советской оккупацией, насильственной депортацией населения, фактическим интеллектуальным геноцидом, осуществленным Советской Россией. С другой стороны, они в плену фактов, связанных с годами нацистской оккупации. Переварить такую противоречивую историю не каждому под силу. Но именно поэтому им стоило бы с большей осторожностью относиться к попыткам героизации сомнительных фигур и сомнительных союзов, к переписыванию страниц прошлого. В отличие от нас, центральноевропейцев, для прибалтов поражение нацизма не было равнозначно освобождению. Для них отступление немцев означало всего лишь возврат сталинизма, который они уже имели возможность познать во всей его красе. В этом отношении их прошлое еще посложней нашего.



Ефим Фиштейн: Думается, с призывом словацкого политолога, профессора Мартина Буторы к осмотрительности, к неспешному походу к противоречивому историческому прошлому стран Восточной Европы нельзя не согласиться.


XS
SM
MD
LG