Ирина Лагунина: Почему Владимир Путин так упорно не желает менять Конституцию, чтобы продлить срок своего пребывания у власти? Ведь его об этом просит и парламент, и отдельные политические партии. Да и лидеры других постсоветских стран уже поступили именно таким образом, обеспечив себе пост руководителя государства на годы вперед. Действительно ли Путин собирается уходить и способен ли этот его шаг реформировать сложившуюся политическую систему в стране? С российскими политологами беседовал Андрей Бабицкий.
Андрей Бабицкий: В рамках общего политического процесса на постсоветском пространстве Россия не может претендовать на исключительность своего опыта, она движется в общей парадигме авторитарных политических режимов, возникших после распада СССР, считает доктор исторических наук профессор Дмитрий Фурман.
Дмитрий Фурман: Российская политическая система принадлежит к определенному классу, типу политических систем которую я лично определяю, мне нравится такое название - имитационные демократии, которые в общем-то распространены во всем современном мире, но которые доминируют на постсоветском пространстве. Это системы, системы личной власти, президентов, которые пролонгируют эту власть так, как они хотят. Но формы здесь правовые и конституционные. Эти формы имеют фасадное, камуфляжное значение и они могут меняться по мере нужды. Так это, мы наблюдали много раз, делалось в Таджикистане, в Казахстане и так далее. Различия на постсоветском пространстве, эти системы эволюционируют по понятным причинам в схожем ритме, потому что они возникли приблизительно в одно время и решают схожие проблемы. И различие каких-то идеологических исходных точек этих систем большой роли не играют. То есть в общем по одной логике развивались политические системы, тогда президент председатель колхоза как Лукашенко или когда президент президент Академии наук, как Акаев. В общем-то логика более-менее приблизительно одна и та же. И Россия в этом отношении никак не выбивалась из этого общего круга, из этой общей модели, несмотря на некое своеобразие происхождения, генезиса режима. В общем мы развивались параллельно со всеми, наша власть решала схожие проблемы установления контроля над обществом и в схожих формах так же распускались парламенты, так же шла борьба с олигархами, подчинение средств массовой информации и так далее.
Андрей Бабицкий: И только сейчас, по словам Фурмана, в облике российской политической системы появляется нечто свое, отличное, а именно: нежелание Владимира Путина переводить режим авторитарной власти в режим диктатуры, как это уже было сделано во многих постсоветских странах.
Дмитрий Фурман: Что-то оригинальное и странное возникает действительно только сейчас с уходом Путина. То есть по логике этих режимов, если конституция тебе мешает, ты ее измени. Путин здесь этой логике не подчинился. Он избрал некую другую систему, он все-таки решил соблюсти конституцию. Насколько это отличие, насколько этот шаг в сторону от общей модели будет иметь значение для будущего нашей страны, для ее политического развития, какое значение, сейчас сказать сложно. Действительно он приведет к серии каких-то шагов и действий, которые выведут ее из этой модели или нет, я говорить не берусь. Но то, что этот шаг своеобразный и необычный для этой модели – это, мне кажется, факт.
Андрей Бабицкий: Замдиректора Фонда политических технологий Алексей Макаркин считает, что Владимир Путин как раз совсем не желает никуда уходить, он просто ищет наиболее приемлемую форму продолжения власти в ином формате.
Алексей Макаркин: Я обращу внимание на слова президента, что для России будет необходима ручное управление еще в течение 15-20 лет. И это вполне отчетливые планы, связанные с общим консенсусом, представлением об этом в современной российской власти, где сильна внутренняя конкуренция, где очень сильны конфликты, которые сейчас все активнее выходят в информационное пространство. Но при этом все участники этих конфликтов выступают за сохранение режима ручного управления, при котором существуют слабые институты, слабый парламент, слабые суды и решения принимаются на персональном уровне. Здесь есть иная проблема, что у нас в России отсутствовал опыт, когда президент хотя бы на какое-то время уходил и при этом хотел сохранить в своих руках реальные властные рычаги. У нас президент или реальный глава государства уходил в отставку, как правило, на заслуженный отдых, подвергался активной критике своими преемниками, экс-соратниками за всякие многочисленные ошибки и так далее.
Андрей Бабицкий: Необходимость держаться каких-то правил исходит не из уважения Путина к закону и ценностям современной демократии, она продиктована ограничениями, налагаемыми извне, убежден Алексей Макаркин.
Алексей Макаркин: И Казахстан, и Узбекистан – это азиатские страны, президенты которых не входят в «большую восьмерку», то есть не входят в мировую суперэлиту. В случае, если президент страны входит в мировую суперэлиту, то это является, безусловно, знаком уважения, очень престижно, но это сопряжено и с определенными обязательствами. Эти обязательства, конечно, нигде официально не зафиксированы, ни в каких соглашениях кондициях и так деле, но они подразумеваются определенными правилами игры, определенными приличиями, которые существуют в этой системе. Одно из правил этого избранного сообщества, что продлевать полномочия - это плохо. Конечно, это может соответствовать национальному законодательству, возможно изменить конституцию, возможно сделать все. Но тогда возникнут проблемы с характером представления о России в рамках этой «большой восьмерки», останется ли она в большой восьмерке.
Андрей Бабицкий: Выбор оси координат, в которой сегодняшнее российское руководство пытается как-то расположить страну, продиктован не только прагматическими, но и эстетическими соображениями.
Алексей Макаркин: Я думаю, что здесь колоссально позитивную роль сыграл глава Северной Кореи Ким Чен Ир. Где-то на рубеже веков у нас были всякие соблазны, оси всякие строить, общаться с разными аутсайдерами мировыми и так далее. И вот в этот момент въехал в Россию на своем бронепоезде совершенно архаичном. Была такая ситуация, как будто какое-то существо въехало из доисторических времен. Это было до того одиозно, не соответствовало пониманию российской элиты. Это было что-то, с чем совершенно не хотелось стабилизироваться, идентифицироваться, к чему не хотелось быть близким и так далее. И с другой стороны, «восьмерка», возможность общения с элитой мирового сообщества, с реальной элитой. К сожалению, это опять-таки фактор иностранный, фактор международный. То есть в самой России каких-то ограничителей, каких-то сдерживающих факторов, по крайней мере, с ними очень большая проблема. Поэтому остаются международные ограничители, что поделаешь.
По словам Дмитрия Фурмана, в исторической перспективе изменения все равно неизбежны, поскольку система постепенно и зримо теряет внутреннюю устойчивость.
Дмитрий Фурман: Мы должны различать какую-то внешнюю управляемость и внутреннюю устойчивость. Конечно, по мере того, как это процесс, процесс внутренней эволюции подобных режимов идет вперед, внешняя управляемость усиливается, действительно выстраивается некая вертикаль власти, действительно, что президент сказал, более-менее выполняется и так далее. Но в конечно счете это движение к дестабилизации. Потому что в общем-то это в принципе та же логика развития, какая была логика развития советской власти. С одной стороны, все больше и больше внешней упорядоченности ,а с другой стороны за этим фасадом идут процессы, которые не только не контролируемые властью, но которых даже она не предполагает.
Андрей Бабицкий: Утверждение идеологов суверенной демократии о том, что Россия не просто тяготеет к авторитаризму, но и не способна обойтись без него в своей политической практике, могут быть вполне справедливы для сегодняшнего дня. Однако в политике нет ничего неизменного, говорит Дмитрий Фурман.
Дмитрий Фурман: То, что эти системы исходят в конечном счете из потребностей массового сознания, у них есть культурная основа - это совершенно очевидно, безусловно так. Но здесь два момента. Первое то, что свойственно - это не значит, что хорошо. Мало ли какие плохие черты нам свойственны. Второе: свойственно это все-таки на определенном этапе развития. Я думаю, что посмотреть на Южную Корею или Тайвань или Турцию семь лет назад и тоже можно сказать, что это свойственно этим культурам, подобные какие-то аналогичные режимы свойственны. Но тем не менее, через какое-то время они выходят на путь с большими, конечно, трудностями, но на путь демократии. Так что, я думаю, можно сказать, что это свойственно, но это, во-первых, плохо, а во-вторых, свойственно для определенного уровня и определенной стадии развития.
Андрей Бабицкий: Что касается прогнозов, то если Алексей Макаркин считает срок в 15-20 лет реальным в плане сохранения нынешним режимом своей власти, то Дмитрий Фурман предлагает считать - не в сроках дело. Современникам свойственно переживать свое время как катастрофическое, им хотелось бы максимально приблизить позитивные изменения, однако это не всегда возможно. В этом смысле и стоит себя успокаивать мыслью о том, что такие изменения в принципе неизбежны, произойдут они завтра или через десятилетия.
