Александр Генис: День Благодарения, который Америка - с обычным в это время года благодушием - отметила на прошлой неделе, можно считать разминкой перед Рождеством. Дело в том, что с рокового для индюшек четверга официально начинается праздничная чехарда, шум которой проник и в нашу сегодняшнюю передачу. Некоторые ее сегменты записаны не в студии, а на улицах, кафе и ресторанах гуляющего и жующего Нью-Йорка: известно, что за праздничный сезон средний американец поправляется на пять килограмм.
Другая примета малых каникул – премьера боевиков, которые рассчитывают заработать на легкомысленном настроении сытых и довольных зрителей. В этом году таким главным фильмом праздников стала экранизация «Беовульфа». К этой эпической поэме древнеанглийской литературы кино обращается не в первый раз. За последние восемь лет это уже третья экранизация. Но на этот раз классическая поэма оказалась на экране в таком странном обличии, что критики заговорили о третьей ипостаси кино…
Об этом – сразу после посещения фильма, по горячим следам, не выходя из кинотеатра – мы беседуем с ведущим «Кинообозрения» Андреем Загданским.
Андрей Загданский: Новая картина Роберта Земекиса называется «Беовульф», и это экранизация англосаксонского эпоса. Роберта Земекиса все хорошо знают по его знаменитым фильмам «Форест Гамп» и «Назад в будущее», и совсем недавно он сделал картину, которая называется «Полярный экспресс». Фильм прошел почти незамеченным, но в нем есть те самые технологические новации, которые легли в основу новой картины.
Александр Генис: Я думаю, что с этого мы и начнем, потому что, конечно, этот фильм, в первую очередь, интересен, как очередной шаг в прогрессе кинотехники.
Андрей Загданский: Да, эта технологическая новация, которая лежит в основе картины, чрезвычайно интересна и, действительно, может быть, она открывает новую страницу в развитии кинематографа. Что происходит? По сути дела, это гибрид, соединение обычного актерского фильма и анимации. Актер не играет свою роль, он дает авторам свое лицо, свое тело, до некоторой степени, а потом компьютерная анимация создает персонаж, который движется, говорит, улыбается, смеется, хмурит брови. Все это делается в несколько сложных, развернутых этапов, и инкорпорировано в этот композитный образ, который мы видим на экране.
Александр Генис: Такая анимация для взрослых?
Андрей Загданский: Или анимация со взрослыми. Да, и для взрослых, и для детей. Когда я смотрел этот фильм, я думал, что это чем-то мне напоминает ДНК, геном человека, когда описаны все гены, которые составляют человека. Также можно описать все движения мышц лица, повороты глаз, и из этого складывать характер, персонаж, образ, как из готовых маленьких строительных блоков. И в какой-то момент от этого даже становится не по себе. И это, бесспорно, только самое начало. То, что мы увидим спустя несколько лет, может быть, будет очередным качественным скачком.
Александр Генис: Интересно, что старые персонажи в фильме выглядят реальнее, чем молодые. Еще Гомер говорил о том, что только у старых людей есть история. Рассказывать можно только про старых людей. Вот, когда молодость в Голливуде проигрывает старикам.
Андрей Загданский: В известной степени - да. Потому что те идеально воссозданные женские лица, которые мы видим на экране, они, как ни странно, дальше всего от натурального, естественного человеческого лица.
Александр Генис: Они похожи больше на Мики-Маусов, чем на людей.
Андрей Загданский: Они похожи на рисованные персонажи, которые хотели бы выглядеть людьми, в то время, как у главных персонажей мы действительно видим это среднее состояние – то ли нарисован, то ли реальный эффект, мы узнает актера, в первую очередь, Энтони Хопкинса, мы слышим его голос, мы видим его лицо, мы видим все характерные его признаки, он - человек. Вместе с тем, он не совсем человек и он, конечно же, не рисунок. Это какое-то третье качество. Мы должны добавить, что фильм сделан на трехмерном экране, вам выдают специальные очки, и вы видите все в таком фальшивом трехмерном изображении на экране. Все это создает особое действо, особе зрелище, особую сказку, пограничную между компьютерной игрой, экраном кино, балаганным зрелищем.
Александр Генис: Для меня это, в первую очередь, был аттракцион. Как только я вошел в зал, надел на себя эти очки, увидел, как в меня летит стрела, я почувствовал себя ребенком, которого в первый раз привели на какую-нибудь циркораму. Однако, я не вижу в этом особого порока. Наоборот, мне кажется, что кино возвращается к своему истоку для того, чтобы набраться новых сил. Кино и было трюком, аттракционом, не так ли?
Андрей Загданский: Да, в этом фильме тоже есть что-то. Я представляю себе, что так смотрели «Политый Поливальщик» или «Прибытие поезда». Волей неволей мы задаемся вопросом: это всего лишь новая технология, новый трюк, который забудут завтра, или же в этом трюке есть признаки будущего? Мне кажется, что в этой картине самое интересное - состояние промежуточной реальности между настоящим и миром мечты, миром кошмаров, снов, всего того, что мы представляем, но не видим глазом. С этого начинался кинематограф. Он всегда существовал между реальным и ирреальным. Это некоторое третье качество, которое кинематограф себе завоевал, наверное, не в самом начале, а в 20-е годы. Здесь есть новое качество - картина разворачивается в новом эстетическом пространстве, которое она себе создала.
Александр Генис: И это пространство, конечно, возвращает нас не только к истории кино, но и к истории культуры, потому что это и есть настоящая архаика. Я думаю, что этот фильм очень понравился бы авторам «Беовульфа», потому что авторы этого эпоса - рассказчики, сказители. Для них эстетика и состояла из этого пространства между реальностью и вымыслом. Потому что для них разницы не было. И сама идея реализма в искусстве, в культуре, появилась очень поздно. То есть кино нас возвращает к самым основам нашей цивилизации. Это фольклорный слой, в сущности.
Андрей Загданский: Это и есть история, которая разворачивается на экране. «Беовульф» это некоторый мифический персонаж, который приезжает в другое царство, когда это царство переживает очень тяжелые времена. Страшный монстр нападает на жителей этого королевства, уничтожает их, поедает. Сам он чудовищный, кровавый, похожий на полуразложившийся труп, в слизистой оболочке. В общем, чудовище совершенно отвратительного свойства и его нужно убить. Но, убив это чудовище, он лишь делает первый шаг в борьбе с этим злом. Потому что, убив чудовище, ему еще нужно убить мать, которая породила это чудовище. Мать чудовища, которая абсолютно неуязвима и, в отличие от чудовища, не может быть поражена, совершает сделку с главным героем, Беовульфом, дает ему возможность уйти от поражения.
Александр Генис: Конечно, это довольно сильно отличается от оригинала, поскольку древним англосаксонам не свойственны были проблемы греха, совести, супружеской верности, вообще, весь женский вопрос их очень мало интересовал. Поэтому то, что мы видим на экране, это история совести героя.
Андрей Загданский: Каждая культура читает в древнем эпосе то, что близко ей.
Александр Генис: Мне жалко, что они не взяли то, что лежит на поверхности. Кто такой Грендель его мать? Это чудовища моря, они живут под водой и для северных народов, которые покоряли Атлантику, это был очень страшный опыт, гораздо более страшный, чем Средиземное море. Для греков море – друг, талассо, а для викингов, для людей северной культуры, это был страшный вызов. Поэтому победить чудовище означало победить море. Я думаю, что этот слой фильма был бы куда более интересным, чем эта романтическая драма.
Андрей Загданский: Я не думаю, что широкому зрителю были бы так важны все контексты, о которых вы рассуждаете. Проблемы совести, неразделимости добра и зла, наверное, куда более актуальны в современной аудитории.
Александр Генис: Андрей, этот фильм, конечно, аттракцион. Конечно, в первую очередь, интересно не содержание, а как сделан он. Как вы считаете, есть ли тут потенция для серьезного кинематографа? Могли бы эти эффекты увлечь Феллини, Бергмана, Тарковского?
Андрей Загданский: Конечно, я думаю, что всегда новые эффекты, новые возможности увлекают как ремесленников, так и больших мастеров. Так было с появлением звука, с появлением цвета, с появлением множества других инноваций в кино. Это всего лишь новая игрушка. Кто ей будет пользоваться и как – это уже вопрос мастера.
Александр Генис: А сейчас – ноябрьский выпуск нашей традиционной рубрики «Музыкальное приношение» Соломона Волкова. Осень – пора урождая. А, значит, и премий. Их новым лауреатам и будет посвящен сегодняшний выпуск «Музыкального приношения» Соломона Волкова.
Соломон Волков: Начнем мы с двух лауреаток, двух женщин, американок, которые сравнительно недавно получили очень престижные и весьма денежные премии. Первая - известное сопрано Дон Апшоу. Она получила Премию Макартура. Так называемую «Премию гения».
Александр Генис: Которая так знаменита среди наших радиослушателей, потому что ее получил в свое время Бродский.
Соломон Волков: Только должен сказать, что на этот раз она денежек получила побольше, чем в свое время получил Бродский. Она получила пол миллиона долларов. Она, конечно, это заслужила своей деятельностью беззаветной и благородной. Она поет все. Причем она поет и новые сочинения, и классическую музыку, она поет Генделя, она поет авангард, она поет американскую поп музыку. Конечно, Одру Макдональд никто не перебьет, но, пожалуй, после Одры на второе место я поставил бы Дон Апшоу. А второе место после Одры это очень высокое место.
Александр Генис: Соломон, насколько трудна для певца такая ширина репертуара?
Соломон Волков: Очень трудна и это большая редкость. Считанные могут так гибко перемещаться из одного жанра в другой, как это делает Одра Макдональд, и как это замечательно получается у Дон Апшоу. И когда ей давали премию, то специально отметили ее разные достижения, отметили, потому что она исполняет новые произведения композитора Освальдо Голихова. И специально выделили один диск, для нас любопытный, потому что это диск с песнями Вернона Дюка. Это американский композитор, но это русский человек - Владимир Дукельский, который родился под Минском в 1903 году, умер в 1969 году в Нью-Йорке, а учился в Киеве.
Он очень молодым человеком попал сначала в Константинополь, где он, как говорят музыканты на своем жаргоне, лобал произведения молодого Гершвина в кабаках, для белых офицеров. Представляете, какая экзотика?
Александр Генис: Мне кажется, что вся популярная американская музыка написана русскими.
Соломон Волков: Так оно и есть. И когда он в 21-м году был уже в Америке, он подружился с Гершвиным, который и произвел его в Верноны Дюки, нашел для него этот псевдоним, и Дюк стал довольно успешным композитором в области этого специфического жанра - американская песня. Это полушансон, полупопсовая мелодия. Очень своеобразный жанр. И Дюк является одним из изощренных мастеров в этой вещи. Мелодии его не очень запоминаются, не очень ложатся на ухо. Их прелесть в другом – в гибкости, в изысканности, в совершенстве в том жанре, который он себе избрал. Он пытался все время стать серьезным композитором. Балет Дукельского «Зефир и Флора» успел поставить сам Дягилев, симфонию Дукельского исполнил Сергей Кусивицкий, то есть серьезные люди интересовались его академическим творчеством. Но в итоге из этого много не получилось, хотя даже Прокофьев сочувственно отзывался о серьезных опытах Дукельского. В сегодняшнем американском музыкальном мире он существует как автор любовных песенок. И одна из них, любовная песня, которую он сочинил в 57-м году, привлекла мое внимание на диске Дон Апшоу.
А другая женщина – Лори Андерсон. Это нечто прямо противоположное Дон Апшоу. Во-первых, Андерсон сама же и композитор, она исполняет только исключительно свою музыку. И я бывал в ее концертах, это очень любопытное и забавное зрелище. Она выходит с электронной скрипкой в руках, подыгрывает себе на скрипке, а сама не то поет, не то проговаривает очень странную, но запоминающуюся, очень своеобразную музыку. То есть, услышав 15-20 тактов музыки, ты можешь сказать, что это Лори Андерсон.
Александр Генис: Это такой бард со скрипкой. Это отсылает нас к какой-то ирландской традиции.
Соломон Волков: И очень интересно сопоставить ее с музыкой Вернона Дюка. Там это очень изысканное, не в лоб, но достаточно традиционное любовное поведение. Андерсен получила Премию Дороти и Лилиан Гиш, тоже 300 тысяч долларов. А у Андерсон, в произведении, которое называется «It Tango», тоже идет речь о романе между мужчиной и женщиной, но все говорится обиняками, все не лоб. Это такая косвенная любовная речь, когда и мужчина, и женщина стесняются сказать друг другу, что они увлечены, что они полюбили друг друга. Они очень настороженно и осторожно бродят вокруг друг друга, и выясняют свои отношения посредством музыки. Лори Андерсен - косвенная любовная речь.
Третья премия - премия «Либерти», которую раз в год присуждает жюри в составе художника Гриши Брускина, вас и вашего покорного слуги. На сей раз я съездил в Москву и участвовал в презентации этой премии. Мы ее присудили кинорежиссеру Алексею Герману, скрипачу и дирижеру Владимиру Спивакову и, посмертно, поэту и художнику Дмитрию Александровичу Пригову. Спиваков получил эту премию за триумфальный успех гастролей возглавляемого им оркестра, Национального филармонического Оркестра России, по США в этом году, когда они проехали с одного берега до другого и дали 36 концертов, всюду с феноменальным успехом. Но я, в данном случае, тем более, в рубрике «Музыкальный антиквариат», хотел бы вспомнить о гораздо более давней записи Спивакова с его, уже на сегодняшний момент легендарным, ансамблем «Виртуозы Москвы» в его первом варианте. Ансамбль больше в этом виде не существует. Но это была легенда - то, как они играли, настроение, атмосфера… Все это невозможно воспроизвести, но, к счастью, сохранились записи. И на этих ранних записях Спиваков довольно много показывал американской музыки, причем, самого разного характера. В том числе и такие вот бомбоны, такие безделушки из области мюзиклов, из области попсовой музыки, которые в его интерпретации, в обработках его ансамбля, приобретали совершенно особый, неповторимый шарм. Так изобразить знаменитый номер из американского мюзикла «Скрипач на крыше» «Если бы я был богачом» композитора Джерри Бока, мог только Спиваков, и только с первым составом «Виртуозов Москвы».
Александр Генис: Сегодня в гостях «Американского часа» известный московский поэт Лев Рубинштейн, который выступлением в Бруклинской публичной библиотеке завершил большое турне по академической Америке. Сам по себе факт такого путешествия хорошо говорит об американских славистах, которые сумели оценить крайне необычное творчество Рубинштейна – его концептуальную поэзию.
То, что мы называем его стихами, попадает в странную рубрику «Между жанров». Это – то ли поэзия, то ли проза, то ли литература, то ли театр, то ли искусство, то ли жизнь. Не удивительно, что Рубинштейн – любимец, уже давно ставшего международным, сообщества филологов, которые оттачивают фантазию, вписывая толкования на поля его знаменитых карточек. Тексты эти напоминают мозаику из гравия. Тут нет ничего особенно яркого. Это – наша жизнь, увиденная фасеточным зрением. Поток не сознания, а честного и - потому - чистого бытия. То ли это – «постлитература», то ли, наоборот, - протоплазма словесности, которая пренебрегла светлым будущим в виде романов и поэм, чтобы застыть во времени, как капли янтаря.
В последние годы, однако, Рубинштейн отошел от своей диковинной поэзии к прозе – публицистике, эссеистике, коротким, забавным и острым рассказам, очередной сборник которых – «Духи (или – духи) родины» - как раз на днях вышел в Москве.
Мы воспользовались этим в Нью-Йорке, чтобы обсудить со Львом не только эстетические, но и политические вопросы. Наш разговор состоялся в моем любимом ресторанчике Гринич-Вилледжа, который оказался переполненным в эти праздничные дни. Плотский и жизнерадостный звуковой фон, однако, не помешал нам беседовать на острые темы сегодняшней России.
Лев, как воспринимают ваши странные, рассчитанные на договаривание слушателем стихи в чужой среде? Выдерживают ли они такую радикальную смену контекста?
Лев Рубинштейн: Вы знаете, по моим ощущениям - выдерживают. Я вообще человек благодарный. Есть люди, которым всегда все не нравится, им кажется, что их не понимают. А я всегда удивляюсь, когда мне понимают. И мне показалось, что люди, скорее, понимают. Это я понимал по тем вопросам, которые потом мне задавали. В основном, я был на кафедрах славистики, но один раз я выступал в университете в Кливленде, где меня принимал где мой переводчик, Филип Метерс, где он преподает английскую и американскую литературу. Он меня привел выступить на свою кафедру. И там была, невероятно смутившая меня, куча народу, и никто не понимал по-русски. Разумеется, чтение было с переводом. Они все внимали не то, что доброжелательно, но очень внимательно реагировали, в некоторых местах смехом или оживлением. То, что в светских газетах называли «оживление в зале». И очень меня этим подбадривали. Я не думаю, что это была только вежливость.
Александр Генис: Чем вас больше всего поразила академическая Америка, которую вы только что внимательно посмотрели?
Лев Рубинштейн: Я не успел понять эту академическую Америку. В академической Америке, в смысле в славистской Америке, очень большое количество наших соотечественников. Мы с ними, в основном, говорили о России. Они меня не поразили, но заинтересовали, скажем, тем, что они, с одной стороны, живут русскими интересами, что, по-моему, естественно, а, с другой стороны, они живут и американскими интересами.
Александр Генис: Чего русская Америка не понимает в нынешней России, по-вашему?
Лев Рубинштейн: Даже в той, представительной русской Америке есть некоторые расхождения. Кто-то понимает больше, кто-то меньше, кто-то вообще ничего не понимает. Для кого-то важно оправдать свое не пребывание России и сгущать краски того, что там происходит, для кого-то, как ни странно, наоборот, свойственно апологетизировать то, что происходит в России.
Александр Генис: И, все-таки, один главный совет: чего мы не знаем и не понимаем о России того, что нам следовало бы знать и понимать?
Лев Рубинштейн: Я должен признаться, что я сам нечего не понимаю в России, живя в ней давно и всегда, и мне нравится жить в том месте, в котором я ничего не понимаю. Это страшно, это опасно, это жутко интересно и это всегда непредсказуемо. Через месяц может произойти что-то совершенно неожиданное. Я могу ждать в России чего угодно - и самого плохого, и самого хорошего.
Александр Генис: Многие говорят, что нынешняя Россия стала намного ближе к той, которую мы оставили.
Лев Рубинштейн: Это не совсем так. Очень резко изменилась фактура жизни. Так кажется потому, что возвращается публичная риторика. Она воспроизводится уже на уровне второго или третьего сменившегося поколения. Откуда они берут эти выражения и слова, я не знаю. Но я, как человек того поколения, дергаюсь, мне кажется, что люди шутят или пародируют этот старый советский газетно-пропагандистский дискурс.
Александр Генис: То есть, вы считаете, что это, скорее, слова, чем дела?
Лев Рубинштейн: Это сложный и очень болезненный вопрос, потому что Россия - страна словесная, вербальная, литературоцентричная. Пока это только слова.
Александр Генис: Как вы считаете, в чем роль оппозиционной интеллигенции сегодня, когда большая часть страны на стороне власти?
Лев Рубинштейн: Я не уверен, что эта роль как-то велика. Я привык говорить только за себя, и я не считаю себя специально оппозиционной интеллигенцией. У меня нет такой установки, что интеллектуал должен быть непременно в оппозиции. Например, в 90-е годы я не был в оппозиции. Мне многое не нравилось, но у меня было ощущение, в первой половине 90-х годов, что нынешняя власть - глупая, нелепая, делающая много ошибок - но эта власть моя, которую я лично выбирал. А сейчас у меня возвращается чувство, свойственное всем нам по советским годам, когда я делю Россию на очень неравные части – Мы и Они. Вот сейчас это снова актуализируется. Какая роль? Роль сохранять свою, я слово «честь» не люблю, но свою адекватность социальную.
Александр Генис: Недавно по американскому телевидению выступал Гарри Каспаров. Ему задали такой вопрос: «Рейтинг Путина - 70 процентов….». Он тут же пребыл и сказал: «А откуда вы знаете? Если верить властям, то у Брежнева был 100 процентов». Ваш комментарий?
Лев Рубинштейн: Мой комментарий таков, что уважаемый Гарри Каспаров, видимо, идеалист. Я, к сожалению, верю в рейтинг Путина. Может быть, это не 70 процентов, может быть, их 55, но это тоже огромное количество. И во всем том, что сейчас творится в России, меня больше всего удручает не то, что во власти сидят какие-то не нравящиеся мне люди и, вообще, чекист, а в том, что их реально, я в этом уверен, поддерживает статистическое большинство граждан.
Александр Генис: Вы часто бываете на западе. Как вам кажется, каким он видит Россию, и что хорошо бы исправить в этом взгляде?
Лев Рубинштейн: Я не знаю, каким видит Россию запад. Иногда мне кажется, что он преувеличивает ее страшные стороны, иногда мне кажется, что он преуменьшает ее страшные стороны. Разумеется, запад видит Россию искаженно. Пожелания? Изучать. Дело в том, что российская интеллигенция запад всегда тоже плохо понимала, но очень старалась знать. Вот какой-то мой товарищ, который впервые выехал в Париж в 95-м году, ходил по нему, не зная французского языка, но мог бы быть экскурсоводом, потому что у него в России была на стене карта Парижа. В России всегда был принят большой интерес к западу. Причем этот интерес иногда имел противоположенные знаки. Это была либо безоглядная любовь к западу, либо столь же безоглядная ненависть к западу. Никогда не было нормального, заинтересованного отношения. Запад Россию всегда считал таким медвежьим углом, что в большой степени оправдывается, но все это не так. В общем, надо смотреть внимательно, трезво, и, главное - не доверять тем, кто недавно был чекистом.
Александр Генис: Офис Нового Света заметно отличается от конторы Старого. Не чуя под собой по-настоящему древней бюрократической традиции, как в Европе, в Америке офис склонен симулировать дружелюбие, доходя до фамильярности. И это значит, что американская контора вынуждена протискиваться между Сциллой официоза и Харибдой панибратства. Как раз сложности этого курса и завели американский офис в опасную сексуально-юридическую зону, где предметом всенародного обсуждения стали служебные романы, со всеми сопутствующими тонкостями, которых тут не меньше, чем в романах обыкновенных. Драма офиса в том, что он не способен провести четкую границу между отношениями деловыми и личными. Гармония здесь встречается не чаще, чем в семье и браке. Изучить ее взялась Стефания Лози, написавшая (в соавторстве с Элейн Олен) книгу «Любовные знакомства в офисе: как найти и контролировать служебный роман в офисе».
С автором этой книги беседует корреспондент «Американского часа» Ирина Савинова.
Ирина Савинова: Где и как американцы завязывают знакомства?
Стефания Лози: Раньше было гораздо легче познакомиться: родственники сами знакомили подходящих, по их мнению, друг другу молодых людей. В какой-то момент эта практика прекратилась: перестали полагаться на совет сводников и родственников. Люди стали проводить очень много часов на работе, и у них не оставалось времени «на старомодные глупости». Другая причина – список возможных кандидатов, составленный родственниками, оставался очень узким. В конце концов, оказывалось, что выбирать не из кого.
Нынешняя практика – завязывать знакомства в баре или на вечеринке. Это очень опасно: мало ли с кем познакомишься. Открытое интернетом новое пространство для завязывания знакомств, сначала воспринималось как волнующее и бесконечное. Эйфория, однако, быстро прошла. Казалось бы, так просто найти себе в интернете человека, любящего всё то же, что и вы. Но как заманчиво и легко в интернете наделять себя любыми качествами и придумывать жизненную историю, правдивость которой проверить нет возможности.
Вот почему сегодня молодые люди все чаще заводят романтические отношения на работе.
Ирина Савинова: Но разве офис – подходящее место для романтических отношений?
Стефания Лози: Получается, что да. Посудите сами. Вы начинаете работать на новом месте, и первое, что делаете, это демонстрируете свои лучшие качества. Так сказать, производите хорошее впечатление на коллег и начальство. Вскоре вы устаете от этих показательных выступлений и становитесь самими собой. Коллеги узнают ваше истинное лицо. И коллег вы узнаете такими, какие они есть на самом деле, безо всякого притворства. Идя на свидание с кем-то из коллег, вы идете на встречу с человеком, который вам уже хорошо знаком. И вам самим не нужно притворяться – известно, что вы за человек.
Ирина Савинова: Завязывание любовных отношений в офисе. Что работает, и что нет?
Стефания Лози: Там, дома, родственники советовали не вступать в отношения с соседским парнем, говоря, что в случае разрыва будет неловко встречаться с ним и его семьей каждый день и даже не один раз. В офисе - то же самое. Что делать, когда отношения испортились? Могу дать совет. Помните, что поскольку вы и ваш избранник хорошо знаете друг друга, вы можете откровенно обсудить тактику поведения в будущем, когда отношения зайдут в тупик или прекратятся вообще. Многие называют разрыв причиной, по которой вступать в романтические отношения в офисе не следует вообще. И, действительно, вспомните о том множестве скандальных амурных историй на работе, о которых вы читали. Но ведь и счастливых служебных романов очень много, просто о них не пишут. И ваш роман тоже может быть удачным, если вы поведете себя правильно, спланировав заранее свое поведение в случае разрыва.
Ирина Савинова: Есть ли зависимость между любовными отношениями в офисе и производительностью?
Стефания Лози: Почему-то считается, что производительность может только страдать. Но результаты исследований показывают обратное: производительность труда повышается. И причина простая: вы приходите на работу с радостью, там вас ждет любимый человек, в крови у вас приятное волнение, а энергии – хоть отбавляй. Конечно, производительность снижается сразу после разрыва, это легко предсказать. Но опросы показывают, что длительность такого периода незначительная. Вообще же все равно, с кем разорваны отношения: с коллегой или с кем-то, кто не работает с вами в одном офисе. Снижение производительности все равно будет иметь место.
Ирина Савинова: Как вести себя коллегам с влюбленными парочками в офисе?
Стефания Лози: Если они ведут себя сдержанно и прилично, коллеги относятся к этому нормально. В 2007 году было проведено исследование, показавшее, что 57 процентов опрошенных поддерживали бы любовные отношения коллег, независимо от того, каким поведением те сопровождались бы.
Ирина Савинова: Иерархия влюбленности. Можно влюбляться в начальника?
Стефания Лози: Это очень трудная ситуация и для начальника, и для подчиненного. Мы бы советовали этого не делать, но мы не можем контролировать чувства других. Я сказала бы так, хотя и прозвучит это слишком банально: убедитесь, прежде всего, что это - настоящая любовь. Поскольку вы многим рискуете, сначала разберитесь в своих чувствах: решите, насколько серьезными будут отношения, и готовы ли вы впоследствии вступить в брак. И поскольку это ваш начальник, он будет помогать вашему продвижению по службе. Важно, чтобы его внимание к вам не было слишком заметным по сравнению с тем, какое он оказывает другим сотрудникам, равным вам по положению. Не делитесь с ним в частном порядке информацией о коллегах, которую ваш босс может и не знать. Обязательно сообщите о ваших отношениях боссу влюбленного в вас начальника. Это - вопрос доверия. И продолжайте общаться с коллегами как и раньше, не отдаляйтесь от них.
Ирина Савинова: Семья и работа. Приносить ли работу домой, и как быть тем парам, которые работают в одном офисе?
Стефания Лози: Мы проинтервьюировали несколько пар, работавших в одном офисе, полюбивших друг друга, живших вместе и даже поженившихся. Решение приносить или нет работу домой индивидуально в каждом случае. Вот два примера. Я знаю одну пару, работающую на компанию «Пиксар», крупнейшего производителя мультфильмов вроде «В поисках Немо» и «Монстры». Они познакомились в офисе и поженились, но решили не приносить работу домой, и потому обратились к начальству с просьбой назначить их на разные фильмы. Теперь дома они не могли обсуждать производственные проблемы. Другая пара, работавшая в компьютерной компании «Адобе» в Сан-Франциско, попросила, чтобы жену перевели в другой отдел. Чего они добились? Весь день они не видели друг и друга, и создали желательную паузу в общении.
Ирина Савинова: Подведя итог, можем сказать, что любовные отношения в офисе – нормальное явление.
Стефания Лози: Не только нормальное, но и общепринятое. От 47 до 60 процентов опрошенных американцев признались, что имели любовную связь в офисе. Хотя бы один раз. И поскольку это стало нормой, это нужно обсуждать. Полезно знать, как отдать свое сердце, сохранив зарплату.
Александр Генис: Театральная забастовка погасила огни рампы на Бродвее. Повсюду пикеты, полицейские, репортеры и разочарованные туристы, приехавшие в праздничный сезон в Нью-Йорк, чтобы – в первую очередь! – насладиться бродвейским мюзиклом. Без этого обряд зимних каникул, в самом веселом городе страны, не полон. Но наш корреспондент Рая Вайль, гуляя с магнитофоном по осиротевшему без шоу Бродвею, сумела найти шумный оазис, где по-прежнему звучат песни классического бродвейского репертуара. Иногда они даже заглушают звон тарелок.
Рая Вайль: Нет такого города в Америке, в котором не было бы Бродвея, и нет такого Бродвея в мире, как нью-йоркский. Я тоже люблю Бродвей, все его районы, и театральный, конечно, где шоу никогда не кончается. Даже когда забастовали рабочие сцены бродвейских театров, и большинство спектаклей и мюзиклов было отменено, в кафе госпожи Эллен под названием «Стардаст», на углу Бродвея и 56-й улицы, официанты, обслуживая случайных посетителей, развлекали их песнями из бродвейских мюзиклов.
25-летний Эрик Инглхарт, обслуживающий наш столик, только что закончил свой номер и рассказывает:
Эрик Инглхарт: Большинство официантов здесь - талантливые актеры. Они стараются попасть на Бродвей. И это то, что мы делаем. Берем уроки актерского мастерства, танца, вокала, и выступаем здесь, сохраняем форму, набираемся опыта, и зарабатываем на жизнь. Публика, по большей части – туристы. Это - туристический Бродвей, но и ньюйоркцы приходят, которые знают и любят это место, отмечают здесь дни рождения, друзей приводят. А из знаменитостей у нас часто бывают Мэтью Бродерик, Мэрил Стрип, и другие бродвейские звезды, которым нравится атмосфера этого ресторана, его история, старые фотографии на стенах, и музыка золотых 50-х годов. Но основная наша публика - зрители бродвейских шоу, которые сюда приходят до или после спектакля, на десерт или на ужин.
Рая Вайль: Надо сказать, что официанты в ресторане «Элэнс Стардаст» не только поют, и танцуют, грациозно лавируя с подносами между столами, но и рассказывают всякие забавные истории - о себе, о кафе, о том, кто такая Эллен.
Эрик Инглхарт: Эллен Харт открыла много ресторанов в Нью-Йорке еще в 50-е-60-е годы. В молодости она была актрисой и неоднократной победительницей популярного тогда конкурса красоты «Мисс Сабвэй». Но она всегда мечтала иметь ресторан с поющими официантами. И вот 11 лет назад они с мужем открыли такой ресторан на Бродвее, и назвали его «Эленс Стардаст», еще не звезды, звездочки. С тех пор этот бизнес стал одним из самых успешных ресторанов Нью-Йорка.
Рая Вайль: Представление не прекращается ни на минуту, официанты работают с удовольствием, такое не часто увидишь. Они поют, по очереди или все вместе, иногда дуэтом, иногда разыгрывают целые сцены из известных мюзиклов. И все это при постоянном контакте с публикой, с посетителями, воспринимается, как единое шоу, настоящее реальное шоу на Бродвее. Устроится сюда на работу не просто, надо обладать незаурядными данными, говорит главный менеджер и директор артистический программы ресторана «Звездная пыль» Кевин Светлич.
Кевин Светлич: Два раза в неделю, по средам и пятницам, мы устраиваем пробы. Как правило, это молодые актеры, которые ищут работу. У нас они могут хорошо заработать. Учитывается все: возраст, внешность, вокальные и театральные способности, умение танцевать, играть на музыкальных инструментах. При этом, они должны знать популярные в 50-е годы песни, бродвейские мюзиклы, которые так любит леди Эллен. Это по ее настоянию здесь, в основном, звучит именно эта музыка. Те, кто подходят, должны пройти потом собеседование, во время которого проверяется, могут ли они быть официантами. И если они хорошо поют, и хорошо обслуживают, мы берем их на работу в «Элэнс Стардаст».
Рая Вайль: Кевин рассказывает, что театральная забастовка на Бродвее коснулась и их.
Кевин Светлич: Вот сегодня, например, мы вынуждены были наполовину сократить обслуживающий персонал, потому что несколько больших туристических групп, получив назад билеты в театр, которые они заказали заранее, отменили заказанные столики и у нас. С другой стороны, интересно, что многие сейчас приходят в наш ресторан, потому что в театр не попасть, а здесь они могут и поужинать, и развлечься.
Рая Вайль: Мы беседуем с Кевином на улице, в ресторане шумно, и музыка звучит почти без перерыва, ребята стараются, их мечта – настоящая театральная карьера. Работа в ресторане – это только ступень. Многие ли идут дальше?
Кевин Светлич: О да, и мы очень гордимся тем, что почти в каждом бродвейском мюзикле сейчас играют выходцы из нашего ресторана, наши поющие официанты.
Рая Вайль: « Почему я здесь работаю?», – переспрашивает меня 27-летний Джеф Уошберинг.
Джеф Уошберинг: Да потому что это единственный ресторан в Нью-Йорке с поющим обслуживающим персоналом. Говорят, похожий, где официантами тоже работают актеры и музыканты, есть еще в Аризоне. Странно, что их так мало, публике это очень нравится. Причем, и детям, и взрослым, которые получают удовольствие от ностальгической музыки.
Рая Вайль: Джеф приехал в Нью-Йорк около двух лет назад из Саванны, штат Джорджия, где закончил университет, получив две специальности – актер и книжный иллюстратор. Кроме того, он музыкант, отличный гитарист, и играет в рок-группе. «Я ни о чем не мечтаю, - говорит Джеф, моя мечта уже сбылась, я добрался до самого Нью-Йорка».
Джеф Уошберинг: Мне все здесь нравится - разнообразие, обилие возможностей. Вот я приехал сюда с двумя дипломами - актера и книжного иллюстратора, и все, чем я хотел бы в жизни заниматься, все здесь осуществимо. Я работаю фри-лансером - сдельно, рисую комиксы для небольшого журнала, иллюстрирую детские книги, играю со своей рок-группой, а четыре дня в неделю играю и пою здесь. Вот это и есть моя мечта - делать то, что мне интересно, зарабатывая при этом на жизнь. Мое любимое место на Бродвее? Пожалуй, книжный магазин «Барнс Энд Ноубл» на углу 66-й улицы.
