Ирина Лагунина: Накануне выборов в Думу представители различных политических сил и общественных умонастроений не раз обещали избирателям, что после 2 декабря они проснутся (или могут проснуться) в другой стране. Что стояло за этими обещаниями, угрозами и посулами? Чем они были – предвидением или политтехнологическим приемом? И появилась ли другая страна? Обо всем этом в материале моего коллеги Владимира Тольца.
Владимир Тольц: Очевидно, что популярность уже многие годы используемого политического обещания (или угрозы) «проснуться в другой стране» глубинно связана с образом из звучащего в сердце каждого русского (и многих нерусских тоже) фольклорного «Шумел камыш». Есть там пронзительный образ, использованный Василием Шукшиным для названия его незавершенной повести.
А поутру они проснулись,
Кругом помятая трава.
Ах, не одна трава помята,
Помята девичья краса.
Безвозвратная утрата чего-то ценного, протрезвление и осознание этого – вот что цепляло тут за душу. С «другой страной» это соединилось позднее. Помните, про Горбачева после Фороса писали, что он вернулся в другую страну и не понял этого? Потом эту фразу освоили политики разных мастей. Владимир Путин, к примеру, после Беслана поведал, что «мы проснулись в другой стране». Затем , в конце 2005-го газеты стали писать, что 1 января 2006-го, когда запланировано было введение более 300 (!) новых законов, правил, актов, налогов и прочего, россияне проснутся в другой стране. Чуть позже, когда реанимировали в очередной раз разговоры о создании нового государства - объединенных России и Белоруссии – опять те же слова «проснуться в другой стране». Перед выборами 2 декабря история повторяется. Но «начинка» фразы отчасти меняется. Если оппозиционные силы по-прежнему толкуют об утрате несомненных для них ценностей (в данном случае, о возможной, в случае победы власти, утрате остатков «демократических завоеваний»), то другие надеются потерять нечто их угнетающее. Цитата из редакционной статьи «Русского журнала»:
Второго декабря стартует секундомер, отсчитывающий последнее время целого политического поколения, поколения страха перед будущим и трепета перед прошлым. Наступает время новых людей, не боящихся однажды "проснуться в другой стране".
Владимир Тольц: А у некоторых, например, у министра Сергея Шойгу, фраза из «Шумел камыш» наполняется инородными ей чувствами спящей царевны:
Хотелось бы, чтобы мы проснулись в более счастливой, более основательной, более спокойной, стабильной стране.
Владимир Тольц: Это – пожелания. Но были же и пугающие предсказания, включающие ту же фразу. Профессор кафедры этнологии Европейского университета в Петербурге Илья Утехин говорит мне:
Илья Утехин: Есть несколько метафор, в частности, «проснуться в другой стране», которые нужны людям для того, чтобы осмыслить происходящее. И вполне возможно, что получается про просыпание в другой стране, что потом постфактум, когда история открутилась на сколько-то вперед, а то и десятилетия лучше, некоторые люди, которые предупреждали о том, что что-то будет, они оказались правы. Но ведь перед тем были другие люди, которые говорили, может быть не в эпоху застоя, но когда приближаются к этой точке перехода, появляются люди такие в большом количестве, которые говорят – завтра будет конец света. Конца света не настает, все про это забывают. А вот если он настает, то им уже приписывают какие-то пророческие, интуирующие особенные свойства.
Владимир Тольц: И вот, 3-го «поутру они проснулись». В другой стране? –спрашиваю я политолога Марию Липман
Мария Липман: Нет, я бы этого не сказала. И мне кажутся довольно парадоксальными ожидания того, что мы проснемся в другой стране, если вся эта предвыборная кампания, по крайней мере, со стороны властей проходила под лозунгом сохранения статус-кво. Причем до такой степени казалось важным властям сохранить статус-кво, что изменения, по крайней мере, в официальной риторике были чреваты какими-то ужасными бедами. Например, сам президент Путин где-то в середине ноября сказал, что если придут другие люди, которые знают, как сделать лучше, то все наши достижения рассыплются, тем самым какие-то непредсказуемые, неприятные события. И собственно, сохранение наших достижений, сохранение курса было действительно самым главным, о чем говорили те, кто там ратовал за то, чтобы Путин стал в результате этих выборов национальным лидером или как-то еще остался у власти. Так что это весьма парадоксальные ожидания.
Владимир Тольц: Днем 3-го «Радио России» в своем комментарии выразило удовлетворение тем, что ожидания «другой страны» не сбылись:
Если кто-то рассчитывал, что 3 декабря мы проснемся в другой стране, то этого не случилось". И на самом деле, наверное, это хорошо. (…) Убедительная победа партии власти, не сбывшиеся пророчества тех, кто полагал, что в Думе будут представлены только две партии, - коммунисты и "Единая Россия"; парламент получился относительно многопартийным.
Владимир Тольц: Одни сравнивают эту многопартийность с гэдеэровской, другие – с совнаркомом после октября 17-го, где и левые эсеры значились. Кстати, когда читаешь записи в питерских дневниках 17-го года, выясняется, что 26 октября тоже неясно многим было, что они проснулись в другой стране. Журналист Наталия Геворкян говорит мне на это:
Наталия Геворкян: Это действительно не ощущается в один момент. Но эта страна стала, безусловно, другой сейчас. И на это ушли все 8 лет путинского правления. А тот день, который не заметили в качестве стартовой площадки для другой страны, был 31 декабря 99-го года, когда Ельцин объявил, что у него есть преемник и назвал этого преемника. Вот с момента, когда Ельцин обозначил свой уход и приход Путина, страна стала становиться другой.
Владимир Тольц: Но, может быть, в данном случае – на декабрьских выборах - ставшая клише фраза «проснуться в другой стране» была просто инструментом, используемым политтехнологами с целью мобилизации электората? Некоторые специалисты, к примеру, Президент Фонда социальных исследований Самарской области Владимир Звоновский так и говорят:
«Все эти разговоры, что проснулись в другой стране - это публицистическая драматургия, потому что, собственно говоря, ничего не произошло».
Наталия Геворкян: Пиар, безусловно, был. И если все это упростить до совершеннейшего примитива, там другая, но не 90-е. Приходите, проголосуйте – это будет другая страна, но мы никогда не вернемся в 90-е. Прекрасно понимаю, что три четверти населения в 90-е пострадало так или иначе. Но если посмотреть на результаты того, что произошло, я не вижу никаких сверхъестественных результатов, которые позволяют нам сказать, что эта страна стала другой, условно, по сравнению, например, с выборами 2004 года.
Владимир Тольц: Так считает журналист Наталия Геворкян. Историк, давно уже зачисленный в политологи Владимир Прибыловский.
Владимир Прибыловский: Когда эту фразу произносили со стороны Кремля, то это действительно политтехнологический прием, цель которого как-то взгреть теплохладного избирателя. Такого избирателя очень много и он, в принципе, за статус-кво, за Путина, но не до такой степени, чтобы непременно вскочить утром, проснуться и голосовать за любимого вождя. Так все понимают, что ничего на этих выборах измениться не могло, «Единая Россия» все равно побеждала и таких равнодушных избирателей было очень много. Это была попытка их подогреть. Кстати, не очень увенчалась успехом, пришлось все равно очень сильно фальсифицировать явку. А со стороны оппозиции временами это тоже был политтехнологический прием, но больше это была обеспокоенность самим процессом. И может быть в связи с этой обеспокоенностью возникает желание каждой рядовой схватке придать значение решающей.
Владимир Тольц: Политолог Мария Липман, как и многие, считает, что 3-го декабря россияне проснулись в той же самой стране, где и заснули накануне.
Мария Липман: Разумеется, конечно, никакого не произошло перелома радикального второго декабря.
Владимир Тольц: Но важнее, по мнению Марии, сохранится ли направление политического развития, наметившееся для России в последние 8 лет.
Мария Липман: Тут я не совсем уверена. Потому что, мне кажется, что степень неопределенности за последнее время увеличилась, а не уменьшилась. У Кремля есть огромная власть на обществом, практически неограниченная, абсолютная власть над политикой. Но эта необходимость передавать власть, необходимость соблюдать демократические процедуры показали предел возможности этой власти. С такой вещью она справляется трудно, плохо, непонятно как, создавая дополнительные неопределенности. И кажется, что нам действительно предстоит не закрепление и закостенение той системы, которая складывалась на протяжении восьми лет, а напротив, какое-то новое и интересное развитие, хотя необязательно приятное.
Владимир Тольц: В общем, шанс проснуться в другой стране у россиян сохраняется. Одних это пугает, других обнадеживает…
