Ирина Лагунина: 45 лет назад высшее советское руководство встретилось с советской художественной элитой разных жанров и направлений и попыталось вразумить собравшихся, что такое творчество, как следует понимать прекрасное и как искусство соотносится с задачами построения коммунизма. Тесное взаимодействие власти и творческой интеллигенции существовало всегда, а в течение последующих 4-х с половиной десятилетий лишь продолжилось. Что тут изменилось? Что сохранилось? Об этом материал Владимира Тольца.
Владимир Тольц: Великий и неудачливый советский реформатор Никита Хрущев в инициативах и деяниях под конец своего правления был особенно импульсивен и непоследователен. В декабре 1962-го ему оставалось менее двух лет власти. Административные и хозяйственные реформы буксовали. Недавняя кубинская военная авантюра, породившая глубочайший мировой политический кризис, завершилась советским крахом. Продовольственные проблемы становились все более ощутимыми. Недовольство в стране накапливалось. Периодически вспыхивали массовые беспорядки, и росло количество арестов за разного рода крамолу. Тайно роптать начали даже люди из ближайшего хрущевского окружения. И вот на фоне всего этого Никита Сергеевич решает вдруг вплотную заняться идеологическими проблемами и творческой интеллигенцией. Сам он мотивировал это так:
Никита Хрущев: Когда мы идем в поход к строительству коммунизма, то оружие должно, тем более такое дальнобойное оружие, как печать, должно быть проверено партией. Это долг. Это наша обязанность. Очень интересная тема, идет сейчас война за умы людей. Чтобы выиграть битву за коммунизм, прежде всего надо завоевать людей и умы этих людей надо завоевать. А наши мы для нас ценны не только сами по себе, потому что вы сами как маршалы. Поэтому если маршал не имеет царя в голове, то как же он войско поведет за собой? Поэтому нам надо привести оружие и очистить его ржавчины с тем, чтобы оно действовало безотказно.
Владимир Тольц: Уже на следующий день после безалкогольного застолья с деятелями культуры малограмотные, косноязычные и хлесткие высказывания первого секретаря ЦК КПСС об искусстве стали притчей во языцех. Их пересказывали как анекдоты. Народная память о них сохраняется до сих пор, хотя в эпоху коммунистического пуризма они не могли быть опубликованы. Сегодня мы впервые воспроизводим в эфире фрагменты уникальной звукозаписи этого выступления Хрущева.
Никита Хрущев: Товарищи, это живопись. Но я не понимаю, товарищи, вот вы новаторы. Вот, говорите, скульптура – Неизвестный. Вот эта скульптура, вы, извините, я с ними беседовал, когда я насмотрелся на это, я спросил: слушайте, товарище, господа, вы настоящие мужчины, потому что не педерасты, извините. Это педерастия в искусстве, а не искусство. Так почему педерастам десять лет, а этим орден должен быть?
Владимир Тольц: Как ни странно, молодые советские «абстракционисты» и «формалисты» от этого разноса в конечном итоге оказались в выигрыше. – О них узнали на Западе и стали покупать их работы за немалые деньги. Власть же, поставив в своих отчетах в графе «работа с творческой интеллигенцией» очередную «галочку», по большому счету не поучила ничего. С тех пор она многократно менялась, но внимание ее к «прекрасному» и творческой элите не ослабевало. Это – вечная история! Власть хочет выглядеть привлекательно. Для этого нужно, чтобы поэты и художники изображали ее и управляемую ею жизнь соответственно. Для этого, по словам одного из участников той давней, 1962 года, встречи – художника Бориса Жутовского, «сначала власть ставила нас в позу, а затем сама позировала нам». Любая – и советская, и послесоветская, и вообще несоветская власть любит окружать себя людьми искусства, рассчитывая на этом фоне выглядеть интеллигентнее. Но и творческая элита испокон века тянется к власти, полагая из ее рук поучить свободу своего творчества и необходимые для него материальные ресурсы, признание, награды, тиражи и прочее. Это в общем. Но что изменилось? Что хотят ныне художники от власти: - спрашиваю я Бориса Жутовского.
Борис Жутовский: Ничего не хотят. Власть, как всегда, хочет управлять, художник, творческая интеллигенция, как ее называют, творческие личности хотят работать и творить. Они каждый живут в своей природе. Есть природа власти, есть природа искусства и творчества, они не меняются. Иногда творчество бывает послабее, пожиже, иногда власть похамовитее, а в общем у каждого своя природа. И как это было тогда, как это было издревле, так это будет тянуться историю человечества, пока оно живет на земле.
Владимир Тольц: Искусствовед Екатерина Деготь не готова с этим согласиться:
Екатерина Деготь: Я думаю, что я совершенно не согласна с этим. Так, наверное, должно быть, как вы говорите. Но у в стране по-другому, у нас художники по-прежнему очень заинтересованы во власти, потому что только власть дает некие уникальные возможности для реализации своих проектов, чего совершенно нет, например, в Америке. Чтобы стать крупных художником, совершенно не надо быть знакомым с президентом Бушем и с его окружение. Не то у нас. Конечно, власть очень нуждается в художниках, потому что нуждается в имидже. Художники сейчас очень востребованы, потому что у нас пиар главное слово. Поэтому эта связь между художниками и властью, она как-то стала еще прочнее, чем во времена Хрущева.
Владимир Тольц: А вот мнение журналиста и драматурга Дмитрия Минченка, любезно предоставившего нам возможность познакомить вас с уникальной записью выступления Хрущева в 1962 году.
Дмитрий Минченок: Мне очень близко, что сказала Екатерина. Я бы только добавил, что художник мечтает о том, чтобы власть обратила на него внимание. Он хочет обаиваться этой властью. Потому что, кажется, что если тебя похвалили, то значит… Я не знаю, мой короткий разговор с Андреем Андреевичем Вознесенским, спустя полгода, в 63-м году, когда Хрущев вызвал в Кремль, посылал к такой-то матери и грозился уничтожить. Андрей Андреевич каким-то чудом, ему было 29 лет, посмел возражать Отцу народов – Никите Сергеевичу. Я ему говорю: как вы вообще тогда рискнули? Потому что у меня был свой собственный опыт общения с властью. На мой спектакль о Марлен Дитрих пришел Владимир Путин, только что новый президент. И я буквально почувствовал, что если он мне сейчас пожмет руку, то я ему скажу: я готов идти за вами и давайте вместе идти и дружить. Это то самое, сказал мне потом Вознесенский, что мы все переживали – обаяние власти. Мы бы все хотели с ней идти, взявшись за руку, только она не всех брала. Вот такая у нас страна. Это уже проблема нас, этот раб в нас сидит, а вовсе не в этой власти, хотя она производная от нашей. Мне кажется, пропорция между властью и художниками всегда остается в нашей стране одной и той же: художник хочет быть замечен этой властью, а власть хочет, чтобы позировали для этих художников. Все продается и каждый пытается обратить на себя внимание. Но мне кажется, что великая власть рождает великое реалистическое искусство и это было только в те советские годы. Сейчас такого быть не может. Хотя, если гаечки закрутят, может быть, Катя, снова великое искусство появится.
Екатерина Деготь: Но только если рынок отменим, если художник не будет ориентироваться совсем на рынок. Но это нереально.
Владимир Тольц: Таковы мнения искусствоведа Екатерины Деготь и журналиста и драматурга Дмитрия Минченка. Тут можно и поспорить. Особенно по поводу того, что великое реалистическое искусство порождается великой властью. Великий реалист Толстой, он что - от сильной императорской власти произошел? И что тогда делать с нереалистами? Михалковых – отца и сына – великим реализмом не попрекнешь. А ведь как с разными властями дружили и дружат. И не только в рынке дело. Я знаком с многими из той, более чем дюжины творческих интеллигентов, которых нынешний преемник Медведев прошлой осенью взял для антуража в поездку в Китай. Они к нему относились по-разному. Но многие, как и встарь хотели не денег, а любви или хотя бы внимания. В общем, наверное, можно рассматривать отношения власти и творческой элиты сегодня браком по расчету. Нужно только помнить, что расчеты часто оказываются ошибочными.
