Программу ведет Андрей Шароградский. Принимает участие корреспондент Радио Свобода в Москве Елена Фанайлова.
Андрей Шароградский: Как довольно точно заметил один российский политолог, о том, в чьих руках будет сосредоточена реальная власть в стране в 2008 году, можно будет судить по сохранившимся от Владимира Путина и созданным под Дмитрия Медведева властным ритуалам. Представляя себя народу, нынешняя власть использует как новые, так и старые методы, практиковавшиеся еще в советские времена.
Елена Фанайлова: Вот что отмечает по поводу новых языков власти поэт Татьяна Щербина.
Татьяна Щербина: Это внедрение слова "враги" в общественное поле, то есть то, что уже было в 30-е годы, в 37-м году, и это с такой настойчивостью слово было внедрено, что теперь люди даже бессознательно, ведь очень многие люди просто смотрят телевизор и как-то оттуда воспринимают информацию, каким-то даже не логическим путем, так что я начинаю это слышать уже от всяких людей. И каждый человек начал задавать себе вопрос: а я как бы враг или не враг. Вот книжка вышла "Враги Путина - враги России", автор ее Данилин, это шеф-редактор кремлевского сайта "Кремль.орг". Он же давал интервью, статьи писал, то есть все время повторяя как бы эту формулу "враги Путина - враги России". И дальше как бы соответственно пошло, волны пошли. Вообще возврат советской ситуации, в каком-то смысле комфортной в творческом отношении, скажем, вообще для людей, которые жили в Советском Союзе, потому что им это привычно, но это не брежневского образца, рыхлый такой, расхлябанный, старческий, маразматический этот "совок", но это как раз такого сталинско-гитлеровская коричневая чума, которая все время наступала откуда-то, она была отдельно. А сейчас как-то это соединилось. Я прочла интервью, это один из главных представителей бизнеса власти, он говорил абсолютно невероятные вещи. Вот до этого года это было бы просто невероятно. Он говорит: "Да, власть в наших руках, мы делаем, что считаем нужным". Вопросы ему задают: "Хорошо. А вот те, кто не согласен?". "Ну, те, кто не согласен, те поотдыхают". "А что же, если они будут как-то протестовать, выступать, выражать свое несогласие, что же вы их будете расстреливать, сажать?". "Если они будут нам мешать, будем и сажать, и расстреливать". С таким как бы задором было это все рассказано.
Елена Фанайлова: Это были впечатления поэта Татьяны Щербины. Философ, издатель Александр Иванов продолжает...
Александр Иванов: Такое слегка брезгливое ощущение от публичной сферы, причем не только от политической, но вообще от публичной сферы в смысле своеобразный русский такой вариант глобализации, который мы в Москве особенно чувствуем, когда большую часть публичной сферы захватили большие бренды, назовем их так, большие концерны, вот эти сетевые мега-проекты. Мы здесь, к сожалению, не имели же старого капитализма в России, поэтому здесь очень легко оказалось сетевым структурам захватить публичную сферу. Здесь очень странным образом государственная корпоративная модель, она делает неотличимым человека со старой площади или человека из корпорации "Роснефть", они примерно одинаково одеваются, люди примерно в возрасте от 30 до 40 лет в костюмах от Бриони, в дорогих ботинках, поигрывающие дорогим мобильным телефоном. То есть примерно такой социальный тип режима. Ну, не самый худший вариант. По крайней мере, не в сапогах пока, не в армейских ботинках. Хотя люди с маузерами были более гуманитарными, как ни странно. Нами совсем негуманитарные люди руководят. Для них вот это измерение жизни, связанное с искусством, литературой, оно совсем не значимо. Может быть, за исключением Суркова, который, как известно, такой декаденствующий у нас поэт, вся остальная бригада совсем далека от гуманитарной сферы. Это такие настоящие жертвы такого потребительского общества. То есть, их главная цель - это "бабло" и потребление, потребление в рамках модели the best , то есть все должно быть the best , самое лучшее: самая лучшая машина, самый лучший костюм, самая лучшая жена и так далее. Скорее, вот эти люди нами управляют, такие, довольно циничные.
Елена Фанайлова: Александр Иванов, философ, издатель. Социолог Лев Гудков также высказывается о цинизме управленцев и новом старом режиме.
Лев Гудков: Скорее, мы имеем дело с рутинизацией распада тоталитарного режима. Не всякие диктаторские или деспотические режимы нуждаются в идеологии. Возьмем позднего Франка, там режим держатся на апатии масс, на таком имитационном традиционализме, на почитании церкви, армии. У нас что-то в этом роде. Другая технология - господство. Она связана, в отличие от советского времени, где все-таки был некоторый проект нового человека, нового общества, попытка чего-то создать, чего не было, футуристические такие проекции, здесь речь идет о более-менее сознательном разрушении всяких смысловых оснований, новых смыслов. И взамен этого эклектика имитационного традиционализма. Своего рода искусственный мрамор: великодержавность, великое прошлое, немножко расы, немножко национализма. Но это обязательно в сочетании с атмосферой, где пляшут и поют, стебовой, придурковатой, ернической, но главным образом разрушение любых возможностей поверить во что-то серьезное, во что-то идеальное, высокое. Поэтому никакой мобилизующего начала, никакого единства идеологии здесь не будет. Дискредитировать любые творческие, любые смысловые основания, любые импульсы к чему-то серьезному, вот на это сегодня держится режим. Он циничен, он прагматичен, нестабилен. Для того чтобы что-то сделать, нужно в это верить.
Елена Фанайлова: Считает социолог Лев Гудков. А философ и издатель Александр Иванов полагает, что новые смыслы и новые языки будут создаваться не властью, а частным существованием художников.
Александр Иванов: Настало время как бы асоциальности какой-то. Я сейчас Мерцалова читаю и очень хорошо понимаю, что в таких ситуациях очень важно придаваться какой-то частной жизни во всех ее измерениях. Может быть, к этому время толкает. Нам остается ожидать продолжения каких-то литературных и культурных историй. Я думаю, что мы в довольно неплохой период литературный входим. Какая-то критическая масса литературная собирается, я думаю, что она в ближайшие год, полтора, два породит несколько очень достойных текстов. Я плохо знаю поэзию, но здесь тоже, мне кажется, все более-менее интересно происходит. Какое-то авторское кино молодое более-менее здесь сформировано - и Попогребский, и Хлебников, и еще какие-то на подходе ребята - и очень интересное документальное кино здесь, почти неизвестное, но очень интересное. Мы, скорее, накликали, вот эта тема застоя два, вот эта странная параллель, что при застое все-таки очень сильные литература и кино были, я думаю, скорее всего, что-то подобное здесь и появится. То есть мы опять реанимируем вот это пространство такого частного, приватного общения. Оно, конечно, будет не столь радикальным, как в 70-е, в начале 80-х годов, но более-менее жизнь изменилась, и нет такого ощущения уж совсем какой-то черной ночи, нависшей над Россией.
