Градусник показывал минус десять, когда мы садились в поезд «Киев-Ужгород». В вагоне было холодно, однако проводница пообещала, что вот-вот начнет топить. Время шло. Температура за окном снижалась. Проводница проклинала качество угля, который бодро разгорался, но жару не давал, и отбивалась от нас аргументами типа: «Мы в таких же условиях!» На четвертом часу пути, когда перестали спасать куртки и шапки, в моей лексике появились не свойственные мне слова вроде «расстрелять» и «пересажаю». Проводница поняла меня правильно и пошла искать по составу теплое купе для моей семьи. А пока я опрашивала ее напарницу. Та призналась, что состав накануне поездки проверяла специальная комиссия Украинской железной дороги. Она зафиксировала в протоколах, что такие-то и такие-то вагоны не отапливаются. «И что?!» - воскликнула я. «И ничего, - пожала плечами проводница. - Записали и пошли дальше». Вернулась первая проводница. Сообщила, что мы можем переселяться в соседний вагон. Он действительно был теплым. И абсолютно пустым. Я ехала и думала о других пассажирах из нашего вагона. Почему они не поступили, как мы?
Утром, в Ужгороде, мы вернулись к своему старому вагону, потому что именно там нас должен был встречать представитель транспортной фирмы, чтобы везти дальше, в Словакию. Из вагона вываливались синие люди. Они рассказывали, что к утру стены их купе были покрыты слоем инея. «Но почему же вы не потребовали, чтобы вас переселили?!» - обратилась я к интеллигентному киевлянину. «Нам это в голову не пришло, - пожал тот плечами. - Мы ведь в горы едем. Холод вроде должны терпеть. Но спасибо за подсказку. Возвращаться-то этим же поездом».
Потом мы три часа ехали в теплом и уютном микроавтобусе, который принадлежал человеку по имени Валера. Валеру я нашла по Интернету. За время пути он успел не только разъяснить нам, почему чехи живут лучше словаков, описать быт и нравы народов, населяющих Карпатские горы, но и рассказать собственную биографию. Ему за пятьдесят. Звание – майор спецназа ГРУ. Пока был Советский Союз, он был уверен, что его удел – военная пенсия, огород и удочка. Но пришли новые времена, и он создал собственный туристический бизнес. «Только сейчас, на старости лет, я повидал мир – был в Америке, в Австралии, в Германии, - говорил Валера, - Это было немыслимо в Советском Союзе. Сказали бы мне сейчас: хочешь туда вернуться?! Да ни за что!»
В какой-то момент ему, наверное, показалось невежливым, что он все о себе. «А как у вас там, в России? Вам нравится, что у вас там такое… единодушие в смысле поддержки власти?» Тут он чуть смешался и добавил, видимо, чтобы смягчить вопрос: «Ну, единодушие и порядок, конечно!» Он явно относился к нам, как к пришельцам из какого-то тоталитарного прошлого.
«Да нет у нас никакого порядка», - формально буркнули мы. А можно было развить ответ в том смысле, что хотя в электричке, которой я каждый день езжу по Москве на работу, тоже не отапливается часть вагонов, машинист непременно называет их номера и просит переходить в соседние. Да и в российских поездах дальнего следования случаются поломки, но тогда проводники сами пытаются расселить пассажиров из дефектных вагонов. И я ни разу не видела, чтобы люди в Москве так же безропотно, как в украинском поезде, сносили бы просто физическое над собой издевательство.
Но почему же я промолчала в тряпочку? Потому что не знаю, чья берет в ситуации, когда россияне более-менее научились отстаивать право на личный комфорт, но абсолютно смирились с тем, что у них отобрали право на политический выбор, а украинцы, наоборот, больше не терпят, чтобы им назначали депутатов и президентов, но при этом спускают своей честно избранной власти больше, чем россияне. Может быть, это слишком вольное обобщение, но я совершенно не возражаю, если и те, и другие меня поправят.
