Марина Тимашева: В театральном центре «На Страстном» в рамках рассчитанного на целый год цикла «Авторская анимация» прошла встреча с известным российским режиссером и художником мультипликационного кино Михаилом Алдашиным. Тут же показали его лучшие фильмы. Их смотрела Лиля Пальвелева
Лиля Пальвелева: Среди мультипликаторов есть те, чье авторство безошибочно угадывается буквально с первого кадра. Таков, к примеру, Александр Петров с его живописью по стеклу. А вот Михаил Алдашин всегда разный. Пожалуй, общее в его картинах только то, что нигде герои нормальным русским языком не разговаривают (во всяком случае, в увиденных мною работах). Либо это только музыка, либо такие вот диалоги:
(Звучит фрагмент фильма)
Лиля Пальвелева: Это фрагмент фонограммы фильма «Охотник», где человек пытался замаскироваться под разных зверей, но всегда безуспешно. Они то смеялись над ним, то гневались за бездарное подражание. А вот в «Келе» персонажи говорят и поют – безо всякого перевода! – на чукотском языке.
(Звучит фрагмент фильма)
Лиля Пальвелева: При этом изобразительный ряд столь выразителен, что все происходящее понятно. Михаил Алдашин рассказывает.
Михаил Алдашин: В этом фильме мы использовали рисунки. Это конец 19-го века, кто-то чукчам подсунул бумажки в клеточку. Я видел оригиналы, где чукчи рисовали. Все, что вы знаете о резьбе по кости, и так далее, так этой традиции не было, чукчи никогда не резали на кости. Это возникло только как туристический промысел с подачки смышленых товарищей, которые туда попали. Чукчи ничего не резали, и эти фигурки - изобретение 20-го века. А мы использовали рисунки, использовали аутентичную музыку чукотскую. Правда, песни - смешные. Там есть «Песня чайки» и «Песня тракториста». Келе говорит на настоящем чукотском языке. Так случилось, что на «Мосфильме» оказался консультант по собачьим упряжкам. Мне его приволок наш начальник производства, и он все нужные фразы сказал.
(Звучит фрагмент фильма)
Лиля Пальвелева: «Келе» - это древняя сказка о многоруком чудовище, поймавшем в тундре двух девочек, которым затем удалось от него убежать. Рисунок в фильме - минималистичный. Вместо лиц – белые кружочки, на которых рот появляется лишь тогда, когда нужно заговорить или заплакать. А Келе – это подвижная черная клякса с четкими контурами. Более всего он напоминает наскальные изображения.
Михаил Алдашин: В оригинале сказки у Келе было шесть рук, даже восемь, по-моему. На рисунках, которые делали чукчи, там было огромное количество рук и большой-большой этот вот… Мы его поменьше сделали, чтобы не смущать зрителей. Это не только у чукчей, и в Африке ходят с такими штуками. Мы все это убавили, количество рук как-то оптимизировали для производства. Оригинальная сказка на самом деле очень страшная. Там детали встречаются страшные. «Медведь - липовая нога» - помните эту сказку русскую? Просто фильм ужасов. А у чукчей там такая была деталь ( мы ее выпустили, просто речку изобразили, там на самом деле было озеро): девочки речку преодолели, а Келе плавать не умеет, стал пить и спрашивает у них: «Меньше стало?». Они отвечают: «Ага, ага!». Кстати, это «ага, ага!», не знаю почему, но на «Союзмультфильме» все ходили, и когда меня видели, говорили: «Ага, ага!». А в сказке было не так. Девочки обманули Келе. Лопнул он от того же, но он у них спросил: «А как вы через озеро перебрались?». Они говорят: «А мы пили, пили и выпили». «А откуда же опять вода?». «А мы писали, писали…». Мы уже не стали это все в сказку вносить. Мы пытались ее сделать современнее, но все равно, чтобы было ощущение глубоких традиционных корней, потому что жизнь, наверное, мало изменилась. Ну, прилетел кто-то с ящиками избирательными, бюллетень опустили, и пошли опять оленей пасти.
Лиля Пальвелева: «Келе» был снят Михаилом Алдашиным сразу по окончании Высших режиссерских курсов.
Он учился у замечательных мастеров, о которых говорит с большой теплотой.
Михаил Алдашин: Преподавал Федор Савельевич Хитрук - Господь Бог для нас, преподавали там Юрий Борисович Норштейн и Эдуард Васильевич Назаров. Я считаю это лучшие три режиссера в этой стране. Если бы мне сказали, что нужно вырезать какую-то медаль юбилейную… Вот вы знаете, были такие раньше медальоны гипсовые, там были три профиля – Маркс, Энгельс и Ленин. Вот я бы эти три профиля сделал: Хитрук, Назаров и Норштейн.
Лиля Пальвелева: Влияние старших – глубинное, опосредованное. Алдашин никому не подражает.
В 91-м году он выпустил отменно злой сатирический фильм «Путч», где наделенные портретным сходством ГКЧПисты ездили-ездили по кругу на маленьких танках, а потом появлялся большой улыбающийся Ельцин, который расправлялся с пигмеями одним движением руки. И вот вопрос автору. У вас есть единственный фильм, посвященный политике. Не возникало больше желания сделать какой-нибудь фильм по этому поводу? И, вообще, в российской анимации политический анимационный фильм – большая редкость. Отчего?
Михаил Алдашин: Желание возникает, а вот силы тратить жалко, честно говоря. Тогда было очень большое желание, поэтому мы потратили, сделали довольно быстро, на это ушло всего два дня, два с половиной, скажем так. Но момент на самом деле был такой впечатляющий и чувствительный. А сейчас все больше сатирические кино хочется делать. Но сил жалко и времени. Жизнь короткая, знаете.
Лиля Пальвелева: Михаил, но ведь и этот фильм был откровенно сатирический.
Михаил Алдашин: Ну, почему? Это агитка была. Вот Маяковский делал «Окна РОСТа». Я в буквальном смысле Маяковского вспомнил и подумал, что было бы хорошо сделать на злобу дня. Вот было настроение такое.
Лиля Пальвелева: Фильм, который, прежде всего, вспоминают, когда звучит ваше имя – «Рождество». И при его просмотре в памяти всплывает очень много образов, связанных с изобразительным искусством - то Шагал мерещится, то старинная иллюминированная средневековая книга. А у вас был какой-то конкретный образ, от которого вы оттолкнулись?
Михаил Алдашин: Их было очень много. У меня огромная папка ксероксов с картин разных времен и народов из разных музеев. Вот там есть сцена - лев с зайчиком. Я увидел львов и ангелов на одной из картин в лондонском музее, в Национальной галерее. Они - на раме. В центре было Святое Семейство, а на раме, по углам, стояли ангелы и держали пасти львам, чтобы они не рычали, не будили. В общем-то, они такие незначительные, вроде бы, но это дало свой толчок. Или я увидел репродукцию в книге о руках в искусстве. Это старая немецкая книга, и там была репродукция барельефа 10-го века из одной маленькой немецкой церквушки. Там лежали три короля в одной кровати, рядом стоял ангел, складки на покрывале напоминали круги на воде. Они, все три, голова к голове лежали. Ангел трогал за мизинец Короля, а другой рукой указывал на звезду в окне, которая буквально между ними едва-едва помещалась в виде большой ромашки. Я просто поразился такой простоте и, мало того, этого мотива нигде нет. Я в первый раз встретил такую трактовку. Обычно эти короли или волхвы живут где-то в разных местах, а тут они оказались в одной кроватке, под одним одеялом. Двое спали, а одного уже разбудили, поскольку его коснулись. Я поразился простоте и чистой наивности, и решил, что это путь показать это событие.
Лиля Пальвелева: Михаил, ваши все фильмы разные. Как возникает изобразительный ход на самом первом этапе замысла?
Михаил Алдашин: Как же это объяснить? Честно говоря, я люблю не саму анимацию, хотя я и анимацию люблю, а люблю искусством заниматься по возможности. Поэтому каждый раз у меня нет своего собственного стиля, у меня нет какой-то излюбленной техники или персонажей. Я очень жадный, я люблю все, мне все хочется попробовать. Поэтому каждый раз, когда я делаю фильм, я ищу технику и изобразительное решение для того, чтобы максимально выразить то, что хочется сделать.
Лиля Пальвелева: То есть, материал диктует технику?
Михаил Алдашин: Конечно, обязательно.
Лиля Пальвелева: Тогда к вопросу о материале, то есть, о сюжетах. Они тоже у вас разные и из разных сфер. Начинали вы с чукотской сказки, потом балансировали на грани комикса, а «Рождество» это совсем уж другая история. Как вы ищите свои сюжеты?
Михаил Алдашин: Келе это не мой сюжет. У меня был однокурсник на Высших курсах, он сейчас живет в Эстонии, он эстонский гражданин, отделился вместе с Эстонией. Идея была его. Мне она просто очень понравилась, и я ее как свою принял. То, что вы говорите о комиксах, это в буквальном смысле толчок дало. Один французский комиксист, нам режиссер Митта показывал на Высших курсах его комиксы. Я поразился, как и черный юмор не очень противно может звучать. Такой юмор наглый немножко, легкий такой. Захотелось попробовать. Поскольку я только начинал анимацией заниматься, наделал разной ерунды изрядную кучу. Потом ерунда надоела. Я попробовал чуть посложнее, потом до «Рождества» дошел. В процессе жизни меняются вкусы, меняются пристрастия. Вот Петрову я могу только позавидовать. Человек сделал пять фильмов, каждый из них – событие. А я целую кучу наворотил такого барахла, которое лучше никому не показывать. Я сделал, в общей сложности, поучаствовал тем или иным боком, более чем в ста фильмах.
Лиля Пальвелева: Вы попробовали также свои силы в 3Д анимации. Среди тех, кто ценит мультипликационное искусство, отношение ко всему, что связано с компьютером в лучшем случае очень осторожное, а то и крайне брезгливое. Тем не менее, вы воспользовались этими новейшими достижениями. Что-то симпатичное для вас вы там нашли?
Михаил Алдашин: Конечно, потому что этот компьютер, в отличие от классических технологий, позволяет исправлять ошибки. Потому что классическая технология съемки на пленку не дает права на ошибку. Ошибся – все, переснимай заново. Здесь можно вернуться, отмотать, подправить, и так далее. Все не любят не собственно саму технологию, а те невысокого качества фильмы, которые на ней получаются.
