Об этом событии надо было бы стихами писать, а не смиренной прозой, и не просто стихами, а какими-нибудь октавами – как Тимур Кибиров написал поэму «Сортиры». Давно было сказано, что о любой стране можно составить правильное представление всего по одной детали: каковы в ней общественные уборные. Но что сказать о Соединенных Штатах Америки или по крайней мере о городе Нью-Йорке, если в нем таковых вообще нет: общественных уборных нет, сортиров, или, как жеманно говорят сейчас в России, «туалетов».
Так вот – открыли один, на Мэдисон парк. Печать подробно осветила событие. Выяснилось, что сортир так себе. Во-первых, тесный, будка вроде телефонной. Во-вторых, платный. Ну, 25 центов, положим, не деньги, но масса других неудобств в этом «удобстве». Бумаги автомат выдает только три раза по 16 дюймов; проверял – хватить должно, но в таком деле обидно само ограничение. Промывка мощная, даже с каким-то дезодорантами, но мощная настолько, что на полу всё время вода. Ну и главное: заведение закрывается в восемь вечера – и до восьми утра.
Последнее кажется особенно абсурдным: а что если припрет в восемь с минутами? Однако рациональная мотивировка имеется: это для предотвращения нежелательной сексуальной активности. Что ж, поверить можно: сортир Центрального вокзала в 70-е годы был биржей уличного гомосексуализма. А я-то по серости советской считал, что верх безобразия – надпись над сортирными умывальниками в Вильнюсе (по-русски, естественно): «Ноги не мыть!»
Общественных уборных в Нью-Йорке не было и в заводе. Больше всего страдали от этого шоферы такси. Самое посещаемое место в Нью-Йорке – Публичная библиотека, знаменитое здание со львами на углу 42-й улицы и Пятого авеню: потому что с улицы туда может зайти всякий и подняться на третий этаж в сортир. Чаще всего бомжей я встречал именно там. Но не только таксисты и бомжи – но и простой, не сильно начитанный человек тоже ведь страдает от такой нехватки.
Как объяснить эту ситуацию? Гримаса капиталистической демократии. В демократии главное – права человека, причем не только в смысле недопустимости нарушения, но и в смысле создания равных возможностей. При мне уже в Нью-Йорке заблокировали лет на пятнадцать проект уличных сортиров из-за того, что в нем не был предусмотрен въезд инвалидов на колясках.
Капитализм же значим по той причине, что экономика решает всё. Мест для «оправки» – сколько угодно, и чуть ли не круглосуточно: бары на каждом углу. Но, войдя в бар, следует что-то и взять. На дверях многих (если не всех) табличка: toilet only for customers .
Как-то при Сталине, после войны, показали советским людям иностранный фильм, и даже не трофейный, – «Скандал в Клошмерле»: нравы провинциального французского городишки, в котором заскучавший мэр придумал построить на главной площади писсуар. Гулять так гулять: на открытие пригласили депутата парламента от округи, произнесшего горячую речь о демократии (едва ли не лучшая сцена фильма). По окончании речи кто-то закричал: «А ну, Бурдуа, покажи, что и ты из Клошмерля, почти наш монумент!»
На открытии нью-йоркского монумента мэр не присутствовал. Должно быть, стыдно стало.
