Марина Тимашева: «На фоне Пушкина снимается семейство» - так называется документальный фильм, снятый в Петербурге для телеканала «Культура». О проекте Беллы Курковой расскажет Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: «На фоне Пушкина снимается семейство» - строчка Окуджавы звучит вначале каждого из восьми фильмов этого проекта. На фоне строчки, на фоне Пушкина - документальные кадры совсем из другого времени. Уж если говорить о наложении временных пластов и о прорастании сквозь них новый смыслов, то, наверное, в Петербурге не найти для этого лучшего места, чем Фонтанный дом, где на гербе до сих пор красуется девиз Шереметьевых « Deus conservat omnia » - «Бог сохраняет все». Поэтому вполне логично участие в проекте директора музея Ахматовой Нины Поповой.
Нина Попова: У этого замысла очень давняя история, с моей точки зрения. Потому что для многих людей празднование столетия со дня смерти…. Несоединимость этих понятий, мне кажется, очень занимала Юрия Трифонова. В одном из его романов о 1937 годе есть целый кусок, который называется «Стояла пушкинская зима», и рассказ о том, как вся Москва стояла в это празднование на уровне самых обыкновенных людей, детей, которые, стоя на стульчиках с бантиками поверх курточек, читают «У Лукоморья дуб зеленый», картавя, не умея произносить ни одного звука. Все это какое-то повальное безумие, через которое проходит вся страна. Семейно все переживают этот праздник, как праздник смерти. Давно, еще в Музее Пушкина, мне попадались фотографии, сделанные в 1937 году, когда в каких-то пыльных, затрепанных платьях, самодеятельность какого-то клуба, разыгрывают «Онегина» или «Цыган». Называется все это пушкинским праздником. Повальное безумие по всей стране. С одной стороны, это должно вызывать огромное почтение, потому что обычные крестьяне от станка пошли изображать Алеко, и все прочее. А с другой стороны, сама фактура - ощущение какой-то фальши и лжи. В молодости у меня это такое вызывало отношение. Но почему-то люди были счастливы на этих фотографиях. Узнала я совсем недавно, начиная работать над этим фильмом вместе с Беллой Курковой, что еще в 1935 году на уровне ЦИКа было постановление о праздновании пушкинского юбилея. Есть такие дневники Алигер, в которых она рассказывает, как в 36-м они, студенты Литинститута, шли по Красной площади, и впервые им кто-то подсказал взять портрет Пушкина на первомайскую демонстрацию. И там была такая пара Сталин-Ленин, Горький-Пушкин. И как они проходят, второкурсники Литинститута, неся этого Пушкина, как знамя литинститутовского сознания, и видят Сталина, который толкает кого-то вбок на трибуне Мавзолея и показывает на них пальцем, как на то, что интересно. На самом деле, это была все инсценировка, идущая от того же человека, который стоял на Мавзолее. Но они в полном восторге несли этого Пушкина, тоже был живой мертвый, живой уже ушедший. 10 февраля должны были в Колонном зале могучим образом это все праздновать. Но тут неожиданно помер Орджоникидзе. Празднование и пленум в Союзе писателей перенесли, и в том зале, где еще вчера стоял гроб, через два дня уже висел портрет Пушкина и все известные нам слова «Товарищ, верь, взойдет она», и все прочее из поэзии молодого Пушкина, вольнолюбивые его стихи, надерганные цитаты, они обрамляли все это. И за этим сразу начинается бухаринское дело. Газеты перескакивают с «Товарищ, верь, взойдет она» к тому, что «Убийцам нет пощады!», «Смерть!». И вот это сумасшедшее соединение несоединимого доказывает только то, что была прекрасно, мудро, очень для тирана глубоко продуманная политика.
Татьяна Вольтская: Dance macabre срежиссированный, хоть неудавшимся, но поэтом, в своем роде.
Нина Попова: Человеком, который прекрасно понимал структуру сознания, и понимал, что им уже пора вернуть какие-то ценности. Это примерно так, как он ходил смотреть «Дни Турбиных». Белые офицеры, с их представлением о достоинстве и чести, на сцене, а он сидит там, за занавесочкой, чтобы в зале не видели. Он хочет быть таким же. Точно так же он бросил, как кость народу, Пушкина - берите, вам разрешено, это дозволено. И дальше складывается история, связанная с жизнью литераторов. Например, история про Николая Бруни, праправнука того Федора Бруни, который рисовал Пушкина в гробу в январе 1837 года. Николай Бруни - замечательный, интересный человек, который никуда не уехал после 1917 года, который был арестован после 1935-го, он был летчиком и служил, священником был. Он был в лагере и перед ним лагерное начальство ставит задачу сделать памятник Пушкину. Он сидит в Ухте, в «Ухтлаге». И он, вспоминая царскосельский памятник Пушкину работы Баха, делает из бетона, который потом рассыпается, на металлическом каркасе своего рода построение того памятника царскосельского, чтобы поставить его на пересечении двух дорог в «Ухтлаге», в центре, возле Дома культуры. Что-то в этом юбилее 1937 года есть такое нечеловечески абсурдное, что ли. Потом его расстреляют в 38-м, памятник рассыпается, сделают его дубль уже в конце 80-х годов. Остатки этого рассыпавшегося памятника находятся в краеведческом музее в Ухте.
Татьяна Вольтская: В фильме снялись многие: поэт Александр Кушнер, режиссер Алексей Герман, писатель Виталий Шенталинский. Наверное, сама тема настолько остра, что участники проекта, это видно, не просто говорят, но горят, пламенеют. Я давно не видела обычно сдержанного Александра Кушнера, выступающего с такой страстью, со слезами в голосе и с просветленным лицом в серии о Мандельштаме. Еще меня потрясли кадры о Валентине Стениче, которого называли «дэнди», о человеке в тонких золотых очках и твидовом пиджаке, как будто только что из Лондона. Человеке, необыкновенно одаренном, остроумном и обаятельном, переводившем Джойса. Алексей Герман рассказывает о том, как Валентин Стенич ползал по камере с перебитыми ногами и спрашивает, как, интересно, он шел с перебитыми ногами на расстрел?
Нина Попова: И еще очень интересный поворот темы на доносчиков. Двойная жизнь людей, которые оказывалась рядом с этими писателями, и стучали на них, писали доносы и жили. Опять же, такое разрушение сознания. Вот в этом юбилее, в этом пушкинском 1937 годе, есть что-то такое, придуманное человеком, который когда-то писал стихи в духовной семинарии, но что-то, что должно было потом разрушить сознание, какую-то простодушную, и, вместе с тем, высокую основу старой культуры, а вот человек, в котором должны были совместиться несовместимые понятия. Приветствовать расстрелы, которые пошли по стране косяком. Моя коллега, Татьяна Сергеевна Позднякова, рассказывала по материалам дневника Софьи Каземировны Островской, вернее, не дневника, а оставшихся в КГБ материалов ее доносов. Когда-то генерал Калугин их опубликовал. Потрясающе написанные ее дневники блокадные, это на много порядков выше всего, что мы знаем о блокаде. Загадка или феномен этой личности. Так умна, так образованна. И невольно тут аналогия еще с Пушкиным. Пушкин, Каролина Собаньская, Третье отделение, Бенкендорф. Тоже, какого-то куража ради, оказалась человеком двойной жизни – дружила с декабристами, но стучала на них, писала доносы. Была любовью Пушкина страстной совершенно. У Софьи Каземировны тоже был совершенно неожиданный импульс и желание делать историю, быть причастной к этому, как во времена Французской революции, 18 Термидора. Откуда в ней, дворянке, польке, такая могучая энергия, совершенно непонятная, и сатанинское разрушение?
Татьяна Вольтская: Может быть, это вообще тяга к тому, чтобы быть причастным к истории и к власти, потому что Сталиным же были очарованы. Не обязательно быть доносчиком, но это притяжение, какой-то магнит.
Нина Попова: И она рядом с Ахматовой после 45 года. В 89-м, когда музей открывался, мы знали, что была такая женщина и, вместе с тем, никаких с ее стороны движений в сторону музея не было. Сколько людей отдавали свои архивы просто так, а здесь не было никакого движения в нашу сторону. Понимаете, Ахматову не печатали, травили, мучили. Она - никто.
Татьяна Вольтская: Комплекс Сальери, что ли?
Нина Попова: Наверное.
Татьяна Вольтская: Это хорошо, что в фильме названы доносчики по именам. Виталий Шенталинский, автор книги «Преступление без Наказания», называет особенно много людей, которых можно назвать авторами смертей конкретных писателей и поэтов.
