«Я буду продолжать писать "Размышления товарища Фиделя"», – пишет товарищ Фидель в своем заявлении об отставке. Он прав, размышляя о себе в третьем лице. Как первого лица его уже нет. Он уже умер, даже если ему об этом еще не сообщили.
Спор о том, насколько прочным окажется созданный им режим, лишен всякого смысла. Если крутые перемены начнутся завтра или через квартал, будет ли это доказательством непрочности? А если лишь через год – тогда, выходит, был прочным? Перемены будут по той простой причине, что за годы всеобщего счастья кубинцы отстали на сто лет от феодализма, и им теперь впору не строить будущее, а наверстывать прошлое. Даже непритязательный турист из бывших совковых, побывав в тропическом раю, сплевывает с чувством законного превосходства: «Да, девки отменно дешевые, а в остальном – мерзость запустения».
Главная интрига Фиделева ухода – в его посмертном существовании. Каким он останется, когда весь выйдет? Станет молодежной легендой, вроде Эрнесто Че Гевары? Каким-нибудь новым Назореем, учителем народов, основоположником мировой религии? На худой конец, Карлом Марксом, главным экономистом? Тут доводы разума бессильны, можно только биться об заклад. Готов поставить на кон годовую зарплату: не светит ему вечная память! Чтобы стать торговым брендом, профилем на футболках и иконой студенческих общежитий, надо умереть вовремя, в расцвете сил, с романтической лихостью. Тут главное – уйти с загадочной, многозначительной миной на лице, как бы не успев сказать самого заветного. А уход Кастро – не многоточие, а точка. После невыносимо длинного и запутанного предложения.
На новую религию наследие Фиделя не тянет не потому, что учеников разбазарил, а потому, что учения-то и нет. Коммунист он был липовый, скорее бланкист, а бланкизм, как известно, не теория, а образ жизни. Говорить Фидель умел, ораторствовал часто и помногу, бил все мыслимые рекорды долгоговорения, но нетленки среди его речей нет. Его пламенные филиппики на злобу дня разделили судьбу газет, которые их печатали – назавтра уже были нечитабельны. Ни один афоризм, ни одна фигура его речи не стала крылатым выражением, не вошла в мировые цитатники. Конечно, их можно задним числом издать многотомником, но будет это такое же захватывающее чтение, как отчетные доклады какого-нибудь Подгорного.
Карл Маркс вроде тоже был волосат, но и тут отличие знаменательное – Маркс мог вволю фантазировать, ничуть не отвечая за последствия; Кастро же пришлось полвека поверять фантазии жизнью. Выходило нехорошо. Он объявлял «сафру 10 миллионов» (это сбор сахарного тростника – 10 миллионов тонн не удавалось собрать и при Батисте), а в стране наступил дефицит сахара. Он сделал здравоохранение доступным для всех – а кубинцы и сегодня обматывают болячки бумагой из-за нехватки бинтов. Он закрыл публичные дома – и заставил за медный грошик торговать собой старых и малых.
Но одним он все же запомнится, и, вполне возможно, найдутся желающие последовать заразительному примеру. Фидель Кастро не смог вырастить райские кущи для всех, но для себя лично он коммунизм, как ни крути, построил. Прожил совсем недурственную, богатенькую жизнь, ни в чем себе не отказывая. Смачно ел, вкусно пил, с изыском курил и легко любил, пока любилось. А соотечественников убедил в том, что бедность – не порок. Конечно, этот успех отчасти связан с островным положением Кубы и ее близостью к побережью Флориды, до которой недовольные могут добраться вплавь, снижая давление пара в котле. Но ведь в Карибском море островов много…
