Марина Тимашева: В Большом театре – чудесная премьера. «Сильфиду» - старинный балет Августа Бурнонвиля на музыку Левенскольда – восстановил премьер Датского Королевского балета и театра Ковент-Гарден, выдающийся танцор Йохан Кобборг.
(Звучит фрагмент музыки)
Сюжет «Сильфиды» - из категории «бродячих». Герой встречает женщину-мечту, неземное создание – так в «Ундине», так в «Лебедином озере», так в «Хозяйке медной горы», так в «Сильфиде». Джеймс готовится к торжественному дню – бракосочетанию с юной Эффи. Однако, во сне ему является Сильфида, то ли девушка, то ли виденье, во всяком случае она с крылышками и на пуантах. Забыв все данные клятвы, Джеймс устремляется вослед новой возлюбленной. Но вот беда – она манит, обольщает, а в руки не дается. Тогда-то коварная колдунья Мэдж предлагает юноше набросить на Сильфиду волшебный шарф. Первое же прикосновение смертного обрекает прекрасную фею на смерть. Любовная лодка разбилась о быт. Что до финала, его можно толковать по настроению: Джеймс то ли падает в обморок, то ли умирает. Сначала этот балет на музыку Шейцгоффера поставил в 1832 году в Парижской опере Филипп Тальони, и его дочь-легенда Мария Тальони – танцевала Сильфиду. Тогда – говорят историки театра - балерина впервые встала на пуанты. О, Джеймса можно было понять: окружавшие его простые девушки плясали в обыкновенных туфельках, а та, чаровница - на пальцах. Видимо, те же чувства владели и Августом Бурнонвилем, когда он увидел спектакль в Париже. Во всяком случае, в 1836 году он представил свою версию балета в Копенгагене. России сперва танцевали версию Тальони, но в 1994 году для Большого театра Олег Виноградов взял бурнонвилевскую. На вопрос, зачем понадобилась новая редакция, отвечает худрук балета Большого театра Алексей Ратманский – напомню, что сам он много лет работал в Королевском балете Копенгагена.
Алексей Ратманский: Действительно, когда спектакль идет довольно давно, какие-то очень важные вещи забываются, стираются. Я думаю, что в прежнем нашем исполнении акцент был сделан на том, что это старинная романтическая гравюра. Педагоги и артисты занимались больше стилизацией, забывая о том, что, в принципе, спектакль о живых людях. Именно поэтому мне казалось, что лучше Йохана никто не сможет это сделать. Он именно артист, который стал знаменитым своими интерпретациями классики. Он заполнял их современным чувством, делал эти спектакли живыми для публики.
Марина Тимашева: Для современных танцоров эта работа – сложная. На мой вопрос, в чем основные проблемы, Алексей Ратманский объясняет.
Алексей Ратманский: Мы привыкли к нажиму, мы форсируем большие прыжки, большие пируэты, вращения, мы ждем реакции публики. Для датчан это табу. Они считают даже неприличным демонстрировать свое мастерство, они прячут его. И танец - естественный, как дыхание, как разговор. Вот что для них самое главное. Это было невероятно трудно, потому что центр напряжения нужно перенести, он не здесь. Руки это совершенно свободный орнамент, а ноги это мелодия. Ногами надо плести разговор. Форма должна быть спрятана. Жест исходит изнутри. Если жест правдивый, тогда это видно из любой точки, как бы он не был мал.
Марина Тимашева: Представляя спектакль, Йохан Кобборг произносил слова, согревающие душу.
Йохан Кобборг: Мне кажется, что всегда есть причины, почему старые балеты выживают и остаются в репертуаре. Это, конечно, в первую очередь и качество самой истории, самого рассказа, и качество музыки и хореографии. И мне кажется, что если что-то хорошо работает, то не нужно слишком много в этом менять. И чем менять «Сильфиду» и срочно переносить ее в 2008 год… Потому что, если хочешь какую-то историю разместить в 2008 году, по-моему, лучше тогда взять и поставить новый балет. Поэтому мне кажется, что в спектакле по-прежнему могут быть традиционные декорации и костюмы, и в то же время эти традиционные костюмы и декорации должны выглядеть свежо, ново.
Марина Тимашева: В старом либретто Кобборг нашел сцены, не виденные им в других постановках.
Йохан Кобборг: Идея моя была такова, что, может быть, как-то развить существующую партитуру, чтобы можно было эти сцены ставить. И тогда я встретился с датским историком музыки, который мне сказал: «На самом деле я нашел эти недостающие музыкальные фрагменты». А потом, когда я стал смотреть партитуру, то оказалось, что в этой партитуре есть пометки и записи Августа Бурнонвиля, где он объяснял, что делают характеры. Уже я мог составлять эти фрагменты не как хореография Йохана Кобборга, но у меня был такой базовый скелет, структура, намеченная Бурнонвилем. Самое главное определение стиля Бурнонвиля это то, что все должно максимально естественно выглядеть, не подчеркнуто. Мы не хотим показывать на сцене, что сейчас будет что-то тяжелое, сложное. Иногда даже бывает немножко грустно, когда зрители не понимают до конца, до какой же степени все это тяжело.
Марина Тимашева: На сцене знаменитым британским художником Питером Фармером нарисованы для первого акта декорации шотландского замка – гамма коричнево-золотистая, уютная, в костюмах – зеленое, бордо, опять же оттенки коричневого, ну, конечно, шотландская клетка.
Питер Фармер: Некоторые спектакли выглядят так, как будто бы это реклама «Добро пожаловать в Шотландию!». А мне как-то хочется верить в то, что этот балет гораздо серьезнее, чем туристический постер. Поэтому, естественно, всегда, когда ты работаешь с классикой, ты относишься к ней с невероятным уважением. Поэтому сегодня, когда мы смотрим классические спектакли, конечно, бывает, что все в зале думают, что это и есть оригинальная постановка. Но потом, когда ты смотришь на фотографии, поскольку камер тогда еще не было, ты понимаешь, что вообще-то к оригинальной постановке это уже совсем не относится. «Сильфида», действительно, очень красивый балет, и сегодня утром на самом деле меня эмоционально захватила эта репетиция. А я не плакал уже многие годы.
Марина Тимашева: Во втором акте Питер Фармер предложил рисованный занавес, благодаря свету он кажется объемным, а озеро и деревья настоящими, все окутано мерцающим серебристым тревожным туманом, ну, и сильфиды – все в белых, струящихся, легких длинных пачках. На вопрос, из чего шили костюмы, Питер Фармер шутливо ответил
Питер Фармер: «Мы вообще не использовали тканей, шили прямо из воздуха»
(Звучит фрагмент балета)
Марина Тимашева: В спектакле занято несколько составов, и Кобборг довольно пространно объяснял принцип, по которому составил пары. При выборе Джеймса исходили из индивидуальности исполнительницы партии Сильфиды. Положим, сильной властной Сильфиде надобен совсем молодой партнер, тогда она – в ответе за того, кого приручила, а он – просто марионетка в ее руках. Если же Сильфида наивна и невинна, то ей должен соответствовать сильный, мощный мужчина, пораженный именно ее нежностью и хрупкостью. Йохан Кобборг рассуждал прямо, как психотерапевт, но у той пары, которую видела я, отношения сложились иначе. Сильфиду танцевала Наталья Осипова (эта балерина, сомнений нет, Богом поцелована), в роли Джеймса выступал Вячеслав Лопатин. Они оба молоды, оба невинны, совсем дети. Она бестелесна, но с характером – озорная, веселая, кажется, решила поиграть с незнакомцем, обаяла, очаровала, приманила, он принял правила игры, но переступил дозволенную грань, погубил ее, свою любовь и себя. Фантастически выполнена кульминационная сцена – когда Джеймс спеленывает Сильфиду шарфом, она теряет не только способность к полету, но и зрение, прежде устойчивая в самых прихотливых позициях, она то и дело теряет равновесие, а ножки, прежде такие шаловливые, шустрые, теперь слепо ощупывают пол. Что до Джеймса, то к финалу «простак» приходит «неврастеником» - ему зябко, плечи передергиваются каким-то неестественным движением, голова клонится набок. Сознание собственной вины сводит человека с ума – если, конечно, ему, как Джеймсу, с детства внушены представления об ответственности за поступки.
(МУЗЫКА)
В этом балете очень важна пантомима, в нем уйма всяких важных вещей выражена жестами: люблю – руки прижаты к сердцу, обручен – палец одной руки указывает на палец другой, тот, где должно быть кольцо и так далее. Обычно эти жесты выглядят страшно утрированными, нелепыми и смешными, а тут – Кобборг добился – совершенно естественно. Особенно хороша Зиброва в роли злодейки Мадж, нет, это не старая клюка и скрюченная ведьма, а рыжеволосая, мстительная красавица – оно и понятно, это раньше колдуньи бывали в сказках, а теперь – и в газетах, и по телевизору, и чуть не в каждом доме, судя по рекламе, сеанс черной магии без разоблачения.
Конечно, разговоры о соответствии нового балета оригиналу, беспочвенны. И не знает никто толком, как оно было прежде. И ставилась «Сильфида» для камерных помещений, для маленькой сцены, стало быть, теперь все движения надо умножать и укрупнять. И тела современных танцоров совсем другие. И техника изменилась. Да и публика реагирует иначе. Но – вдохнуть в танец душу и заставить зрителей искренне, до слез, сочувствовать страдающим героям - это у Кобборга получилось.
