Ирина Лагунина: Раннее утро 20 марта 2003 года в Багдаде. Вечер 19 марта в Вашингтоне. Обращение президента Буша.
Джордж Буш: Дорогие соотечественники, в настоящий момент американские силы и силы коалиции находятся в начальной стадии военной операции с целью разоружить Ирак, освободить его народ и защитить мир от большой опасности. /…/ По моему приказу силы коалиции начали бомбардировку отдельных объектов военного значения, чтобы подорвать способность Саддама Хусейна вести войну. Это – начальная стадия того, что будет широкой и согласованной кампанией.
Ирина Лагунина: Ответ из Багдада пришел незамедлительно. Архивная пленка, обращение Саддама Хусейна.
Саддам Хусейн: Сегодня, 20 марта 2003 года преступный и безрассудный Буш младший совершил преступление против человечности, которым он нам давно угрожал.
Ирина Лагунина: Из всех заявлений тех дней, впрочем, пророческим звучит только одно. Как ни странно, оно принадлежит Дональду Рамсфелду, человеку, который в то время был министром обороны США и которого потом обвиняли в самых серьезных ошибках, допущенных в Ираке.
Дональд Рамсфелд: То, что последует, не будет похоже ни на один конфликт. По силе, размаху и масштабу это будет превосходить все виденное раньше.
Ирина Лагунина: Что удалось за эти пять лет в Ираке? Удалось свергнуть режим Саддама Хусейна. И это, несомненно, успех военной операции. Об этом могут рассказать курды из иракского города Халабджа, который 20 лет назад – 16 марта 1988 года – был подвергнут химической атаке. Точных данных о числе погибших нет. Но различные правозащитные организации, включая Организацию жертв Халабджи, дают цифру в 5000 человек, в основном женщин, детей и стариков, которые не успели покинуть город. Житель Халабджи Херван до сих пор не может забыть запахи того дня:
Херван: Это был прекрасный весенний день. Когда время стало близиться к 11 утра, я почувствовал странное беспокойство, мое сердце билось так, как будто что-то говорило мне, что мы на грани великой трагедии. Через несколько минут по городу стала бить артиллерия, а самолеты стали посыпать город бомбами. Бомбили в основном северную часть, так что мы смогли убежать и спрятаться в одном из подвалов. Когда к 2 часам дня интенсивность обстрела снизилась, я потихоньку выбрался из подвала и зашел на кухню, чтобы принести семье немного еды. Затем бомбардировка прекратилась, и мы услышали что-то похожее на звук металлических предметов, падающих на землю. Я не понял, что это такое. А потом я увидел то, что не забуду никогда в жизни. Все началось со странного громкого звука, похожего на взрыв бомбы, а затем в дом вбежал человек. Он кричал: «Газ! Газ!». Мы бросились к машине и закрыли окна. Мне кажется, машина ехала по телам людей. Я видел людей на земле, их тошнило какой-то зеленой жидкостью. У других началась истерика, они громко смеялись, а затем падали без движения на землю. Позже я почувствовал запах, похожий на запах яблока, и потерял сознание. Когда я очнулся, вокруг меня были сотни тел. Я попытался добраться до ближайшего подвала. Все вокруг было окутано жутким запахом. Пахло гниющим мусором, а потом опять возник запах яблок. Постепенно он перешел в запах яиц. Позже я узнал, что иракские ВВС бомбили Халабджу химическим оружием.
Когда вы слышите, как люди кричат «газ!» или «химикаты!» - вот в этот момент наступает ужас, ужас за женщин и детей. Ваши любимые, ваши друзья, вы видите, как они идут по улице и вдруг, как листья, начинают падать на землю. Это невозможно описать – сначала птицы начали падать из гнезд, затем другие животные, и, в конце концов – люди. Это было тотальное истребление. Те, кто мог уйти из города, уходили. У кого была машина – уехали. Но те, у кого было много детей, кто не мог унести их на своих плечах, - те остались. И погибли от газа.
Ирина Лагунина: Историю Хервана, жителя курдского города Халабджа, записал мой коллега Ахмад аз-Зубайди. И для иракских шиитов, которых в Ираке большинство, свержение режима Саддама Хусейна было большой победой. Не вина Рамсфелда, а беда аналитиков и специалистов по Ираку, что до начала войны они прогнозировали: шииты в силу самой своей религии больше склонны к демократической форме правления, чем сунниты. Для шиитов любая власть – незаконна, так уж лучше демократия, которая дает им больше прав. Не учли, что многими будет руководить не религия и не догмы, а обычная месть. И мир об этом узнал в начале января 2007 года, когда на телевидение попала пленка казни Саддама Хусейна. Последние секунды жизни бывшего диктатора были отвратительными, были тем, чего больше всего опасались в руководстве коалиции – были сведением личных счетов между шиитами и властелином-суннитом. Видеозапись на мобильный телефон со звуком – в отличие от той, которую показали иракские телеканалы. Голос: кто-то рядом с Саддамом скандирует «Муктада» - имя шиитского лидера Муктады ас-Садра, которому принадлежит армия Махди и район Багдада – Садр-сити. Армию Махди подозревают в проведении рейдов и похищений людей в Багдаде, а также в насаждении в Садр-сити жестких религиозных порядков. Другой голос: кто-то упоминает имя Мухаммада Бакира ас-Садра – дяди Муктады, основателя партии аль-Даува, убитого по приказу Саддама в 1980 году. Вот эта пленка:
Голос: Муктада, Муктада, Муктада
Саддам: И вы считаете это смелостью?
Голос: Да здравствует Мухаммад Бакир ас-Садр.
Голос: К черту.
Голос: Пожалуйста, перестаньте. Над человеком исполняется смертный приговор. Пожалуйста, нет, я умоляю вас.
Саддам: Нет Бога кроме Аллаха, и я свидетель, что Мухаммад – посланник Бога, нет Бога, кроме Аллаха…
Ирина Лагунина: И месть последовала и с другой стороны. Казнь Саддама подстегнула новый виток междоусобного конфликта. Есть международный правозащитный сайт – Iraq body count – счет иракских тел. Там каждый день обновляются данные о количестве погибших гражданских лиц в войне. В 5 годовщину начала конфликта их было 89 760. Около трех миллионов иракцев покинули страну и осели в основном по соседству – в Сирии, Иордании, Ливане, - породив серьезные социальные и гуманитарные проблемы на Ближнем Востоке. Еще почти два миллиона стали вынужденными переселенцами внутри страны. Мы говорили о них какое-то время назад с представителем организации Refugees International Кристель Юнес, которая исследовала ситуацию в Ираке и вокруг него. Почему люди вынуждены бросать все и переезжать по стране – только из-за причин безопасности, или насилия или в каких-то частях страны происходили этнические чистки?
Кристель Юнес: Конечно, насилие – причина номер один. Но насилие может принимать разные формы. Некоторые люди покидают дома, потому что им угрожают из-за их религиозной принадлежности. Например, мы встретились с суннитами, которым пришлось покинуть Басру, несмотря на то, что они родились и выросли в этом городе. Им просто стали угрожать местные шиитские вооруженные группировки. Мы также встретились с христианами, которых преследовали в Багдаде, и им пришлось искать безопасного пристанища на севере страны. Но иногда люди бросают дома не потому, что им угрожают по религиозной принадлежности. Просто жить становится слишком опасно. И хотя на них лично никто не нападал и никто не угрожал им, их дети не могли больше ходить в школу, женщины не могли добраться до магазина или рынка, и они предпочли переехать куда-то, где у них могла бы быть хоть отдаленно нормальная жизнь.
Ирина Лагунина: Кто эти люди, которые остались беженцами внутри Ирака? Это люди, которые не хотят покидать Ирак или не могут?
Кристель Юнес: Если посмотреть на состав внутренних переселенцев в Ираке, то в нем представлены все социально-экономические классы. Высший средний и средний класс, специалисты, врачи, например, покидают Багдад и переезжают на Север, где можно найти работу и где можно заниматься своей профессией в безопасности. Но есть и люди из бедных слоев – они тоже покидают дома из-за насилия в стране. И вот этих беднейших семей больше – у них нет средств выехать за пределы страны, они не могут получить паспорт, у них нет денег на то, чтобы пересечь международные границы. И самое главное, даже если бы они смогли пересечь границу, у них нет достаточных средств, чтобы жить в Сирии или Иордании. Но, повторяю, снимаются с мест представители всех классов и во всех регионах иракского общества.
Ирина Лагунина: Северный район Ирака – Курдистан – живет в относительной независимости и в относительном спокойствии. Могу предположить, что часть оставшихся без крова в центре страны сейчас устремляется на Север. Как курдские власти относятся к этим мигрантам?
Кристель Юнес: Добраться до Севера, то есть до курдских районов, - это не самая легкая задача. Для начала – дороги, которые отнюдь не всегда безопасны. Во-вторых, для того, чтобы туда попасть, надо пройти через несколько постов безопасности. Более того, беженцы не могут туда попасть, если у них нет гарантийного письма, выданного курдом, живущим в Курдистане. Практически у каждого должен был гарант, готовый подтвердить личность и моральное поведение мигранта. А одинокий арабский мужчина практически не может въехать на курдские территории. Но внутренние границы в стране вообще не все открыты. Например, губернии Карбаллы и Басры закрыли границы, потому что больше не в состоянии принимать переселенцев родом из других районов. На Севере же границы по-прежнему приоткрыты, люди все еще могут въехать, но существует дискриминация. Например, даже курдам, которые приезжают из спорный районов, скажем, из Киркука, статус которого должен быть определен на референдуме до конца этого года, либо советуют, либо вовсе не разрешают въезжать в курдские губернии. Это происходит из-за того, что курские власти пытаются сохранить курдские голоса в Киркуке. Так что на Севере власти разыгрывают очень неприятную этническую шахматную партию, когда христиан приветствуют, шиитам не дают въезд, а курдам советуют оставаться в Ираке, чтобы у властей на Севере оставались внутри страны избирательные голоса курдов.
Ирина Лагунина: Центральные власти в Багдаде что-то делают, чтобы снять эти ограничения, наложенные курдскими властями для их территории?
Кристель Юнес: Вообще говоря, мы не заметили вообще никаких действий центрального правительства – ни политического давления, ни попыток помочь вынужденным переселенцам. Наоборот, правительство в Багдаде либо не может, либо не хочет помогать населению собственной страны. Один пример: до 2003 года население зависело от государственной распределительной системы – государство снабжало продуктами питания и дизелем. Это – прямой результат программы ООН «Нефть в обмен на продовольствие». Абсолютное большинство иракцев зависели от этой распределительной системы. Для вынужденных переселенцев сейчас это распределение еды и дизеля важно, как никогда. К сожалению, общественное распределение еды стало основой для регистрации избирателей. Власти каждого города или деревни выдают людям карточки на еду, которые также являются карточками для голосования, то есть регистрируют их голос. И когда люди покидают свои дома и уезжают в другие районы, перерегистрировать эту карточку очень сложно – потому что вместе с едой они должны зарегистрировать свой избирательный голос. А центральное правительство не заинтересовано в том, чтобы население уезжало. Да и курды, со своей стороны, не хотят, чтобы у арабов появлялось право голоса в курдских районах. Так что и центральное правительство, и курские власти просто не заинтересованы в том, чтобы помогать беженцам в стране и переводить социальное пособие туда, куда перебираются люди. Так что эти внутренние мигранты не только вынуждены оставлять свои дома, свою прежнюю жизнь, своих друзей, они еще и вынуждены отказываться от этой – столь необходимой им – социальной помощи, которая у них была.
Ирина Лагунина: Вы встречались и говорили с людьми, которые переехали в Курдистан из центра страны. Что представляет собой их жизнь? Они могут найти работу? У них есть, где жить? Они в состоянии нормально питаться? Мы с вами уже говорили о том, что из-за беженцев из Ирака цены на жилье в Иордании подскочили в разы. В Курдистане – такая же тенденция?
Кристель Юнес: Конечно, жизнь в Курдистане очень дорогая. Цены намного выше, чем в Багдаде. Например, бензин в Курдистане в три раза дороже, чем в Багдаде. Большинство переселенцев вынуждены снимать квартиры – меньше процента из них живут в беженских лагерях. Так что они либо живут с родственниками, в чьих-то семьях, либо снимают жилье. А цены на него в курдских районах необычайно высоки. Многие вынуждены задумываться о том, чтобы вернуться, а кто-то и возвращается, несмотря на то, что это опасно для их жизни. Но они не могут больше позволить себе жить в Курдистане. Мы встретились с суннитской семьей из Багдада, которые покинули иракскую столицу после того, как им лично стали угрожать. Сейчас они в Эрбиле, в курдском районе, но думают вернуться в Багдад, потому что не могут больше оплачивать свое пребывание в Курдистане. Это – страшная ситуация, которую мы хотели бы предотвратить. Большинство вынужденных переселенцев не могут найти работу. Если и находят, то поденную, которая не дает им никакой гарантии безопасности и достаточных средств к существованию. Школы в Курдистане общественные, но практически нет учебных заведений, преподающих на арабском языке, есть несколько в центральных городах. А они не в состоянии принять всех арабоговорящих детей. Так что на самом деле, экономическое положение вынужденных переселенцев внушает серьезную тревогу.
Ирина Лагунина: Но еды, по крайней мере, им хватает? Продукты питания на рынке доступны?
Кристель Юнес: Еда есть, но они в целом не могут содержать себя. Расходы на еду, дизель, жилье выливаются в такую сумму, что люди просто не могут обойтись без помощи государства. А этой помощи в достаточных количествах они не получают.
Ирина Лагунина: Мы беседовали с Кристель Юнес, сотрудницей международной гуманитарной организации Refugees International.
От конфликта страдают дети. Все больше их становятся уличными побирушками, наиболее отчаянные вступают в банды беспризорников.
Международная гуманитарная организация «Ребенок войны» провела исследование среди четырех сотен беспризорников на Юге Ирака. Маленького Али попросили нарисовать, что он думает, как к нему относятся окружающие его люди. Он нарисовал собаку. По телефону из Лондона составительница исследования Лейла Биллинг.
Лейла Биллинг: По-моему, исследование показало именно то, как конфликт воздействует на детей, как он способствует тому, что общество ставит на них клеймо, а они в ответ ведут все более криминальный образ жизни. Мы наблюдаем в Ираке, как рушатся семьи, как все больше хозяйств остается на руках у женщин. А это на самом деле означает, что дети вынуждены брать на себя роли, которые не соответствуют их возрасту, их поколению. Они вынуждены заботиться о пропитании, потому что их семьи живут в крайней нищете. Дети покидают школы и в поисках заработка выходят на улицы. А там их ждет только нелегальный заработок. И девочки, и мальчики начинают торговать своим телом, продают оружие, алкоголь, порнографию. 8-летние, и те занимаются подобного рода бизнесом. И к этому их вынуждают только экономические условия! И конечно, на них ставят клеймо. Для местных жителей они - «плохие дети». А в результате они страдают не только от нищеты, не только от криминального мира, который их окружает, но и от социальной изоляции.
Ирина Лагунина: У детей, согласно исследованию, появляется чувство самоотречения, потеря себя как личности. Это только усугубляет проблемы. Ахмед, когда его попросили описать, как он себя ощущает, ответил: «Бог создал нас, чтобы мы жили, как ослы. Вот мы и живем, как ослы». Но Лейла, вот дети выходят на улицы в поисках заработка. А что думают по этому поводу родители?
Лейла Биллинг: В ходе этого исследования мы разговаривали и с семьями беспризорников. Многие из них хотели бы, чтобы у них была возможность оставить детей дома и в школе. Многие горюют, что вынуждены были отправить на это своих детей. Но у большинства не было другого выбора – они живут на грани возможного. Кстати, замечу, что большинство детей считают, что именно семьи и спровоцировали их на подобную жизнь, что именно семьи над ними и надругались. Мы даже говорили с детьми, как с девочками, так и с мальчиками, чьи родственники на самом деле заставили их заниматься сексом за деньги. Так что семьи могут выступать в данном случае и как защита, и как самая страшная форма надругательства над ребенком.
Ирина Лагунина: И что это порождает в умах этих детей?
Лейла Биллинг: Еще один интересный аспект, который нам удалось выяснить в ходе исследования, состоит в том, какое психологическое воздействие на детей оказывает этот конфликт. Мы попросили детей составить список проблем, которые они считают для себя главными. Кроме бедности, нищеты и развала семей все они поставили на первое место терроризм и отсутствие элементарной безопасности. По-моему, мы становимся свидетелями такого процесса: поскольку эти дети постоянно живут в обстановке насилия и угрозы их жизни, они опосредованно переносят это на себя, на свое поведение и психологическое развитие. Они все играют в оружие, они проявляют жестокое поведение к окружающим, и хоть и не все, большинство, по-моему, будут иметь долгосрочные психологические проблемы.
Ирина Лагунина: Ахмед признался в ходе беседы с представителем организации «Ребенок войны»: «Я хотел бы установить связь с армией Махди. Тогда бы люди меня уважали, а местные власти не разрушили бы нашу комнату». Армия Махди – это армия шиитского духовного лидера Муктады ас-Садра. Вероятно, этот мальчик из семьи беженцев. В отдельных районах местные власти начали сносить беженские лачуги. Это жестокое поведение, которое проявляют дети, это способ самозащиты? Оно дает им ощущение безопасности?
Лейла Биллинг: Да, я думаю, это – способ защитить себя. Например, многие дети, особенно мальчики, которых заставили заниматься сексом, носят с собой ножи. Это – механизм самозащиты, как и жестокое поведение. Это способ показать: не надо со мной связываться, я способен за себя постоять, я способен себя защитить. Но я уверена, что если заглянуть к ним глубоко в сердце, увидишь, что это дети напуганные. Это поведение – симптом страха.
Ирина Лагунина: Вот некоторые из признаний детей работникам организации «Ребенок войны». Кстати, опрос был построен так, что иногда дети общались с детьми. То есть выясняли проблемы беспризорников не взрослые, а сами дети. Так вот, признания. Хассана попросили нарисовать, чем он занимается в течение дня. Он нарисовал реку. «Я хожу купаться», объяснил мальчик. У него спросили: Ты ходишь только купаться? Он ответил: «Нет, развлекать». Его попросили пояснить, что он понимает под развлечением. Он рассказал: «Там меня ждет мужчин. Мы плаваем вместе, и он дает мне деньги. Если его самого нет, то приходит его друг. Мы купаемся вместе, и он тоже дает мне деньги».
Еще одна детская история. Девочку зовут Сухам. Она рассказывает: «Поскольку мои сестры и я относительно красивы, у нас есть возможность вступать в брак по обряду Мотаа. До того, как я достигла определенного возраста, мой отец продавал старым и богатым мужчинам моих сестер. А когда мне исполнилось 13, отец продал меня. Он продал меня дважды».
Напомню, мы беседуем с Лейлой Биллинг, составительницей доклада о состоянии беспризорных детей и детей из бедных семей в Ираке. У мальчиков и у девочек проблемы разные? Или одни и те же?
Лейла Биллинг: Мы заметили, что со времени начала конфликта значительно возросло число так называемых браков Мотаа. Браки по обряду Мотаа практикуются в основном шиитами. Это брак, заключенный на определенное время, то есть временный брак. И вот мы наблюдаем, что семьи, которые живут в крайней бедности, начинают все чаще выдавать разрешения на подобные союзы, заключаемые на месяц, неделю и даже на час. Это становится для них стратегией выживания. Но на самом деле это скрытая проституция.
Ирина Лагунина: Лейла Биллинг, сотрудница международной гуманитарной организации «Ребенок войны». Но на фоне всего этого жизнь все-таки идет. И играет симфонический оркестр Ирака. И устраиваются показы мод. Бурной жизнью расцветают независимые блоги. Идет политическая дискуссия в обществе. И восстанавливаются осушенные Саддамом Хусейном болота в междуречье Тигра и Евфрата – великое экологическое и культурное достояние Ирака. Мы следим за этими работами уже несколько лет. Именно там, по преданию, находился рай. Там, в этих топях, останавливались перелетные птицы, мигрирующие из Сибири на юг. Там, в этих болотах, люди жили на протяжении последних пяти тысячелетий. До тех пор, пока в 1992 году правительство Саддама Хусейна не развернуло кампанию по осушению этих влажных почв. Причин сделать это было несколько. Под болотами, как предполагают, самое большое в мире месторождение нефти. Но его так и не освоили. А вот вторую задачу Саддам Хусейн выполнил. Болотные люди, или как их еще называют, болотные арабы – шииты. После шиитского восстания начала 90-х годов в болотах укрылись среди местного населения противники прежнего иракского режима. Подавить восстание на суше с помощью танков было несложно. А вот в топи бронетехника не прошла. Там пригодилось химическое оружие. Восстановлением болот занимается организация «Природа Ирака» во главе с ее создателем Аззамом Олвошем. В прошлый сезон они выяснили, что болота можно восстановить на 75 процентов. А на основании того, что уже удалось восстановить, издали книжку «Птицы Ирака». Аззам, так птицы вернулись?
Аззам Олвош: Для любителей птиц у меня замечательные новости. Природа гибкая, как пружина. Да, с иссушением болот тем птицам, которые останавливались в болотах для передышки или которые зимовали здесь, пришлось искать другие места. Но болота восстановились – и они опять здесь, причем в огромных количествах. Мы обнаружили 12 видов птиц, которые внесены в список исчезающих. Каждый раз, когда наши группы возвращаются из болот, они привозят с собой новые открытия, которые просто приводят в исступление международную организацию «Жизнь птиц». Именно поэтому они помогли нам создать эту первую на арабском языке книгу «Птицы Ирака». Кстати, развивает и это хобби – наблюдать за птицами. К сожалению, правда, большинство наблюдателей за птицами – это охотники, но коль скоро они ценят болота как место, куда прилетают те самые птицы, на которых они могут охотиться, мы это приветствуем. Я понимаю, что странно слышать, что в стране, где идет гражданская война, люди наблюдают за птицами, но это – факт. Более того, мы развиваем этот проект и на севере страны тоже, проводим исследование птиц Курдистана. Мы обнаружили, что Курдистан – это вообще удивительное место. Там столько болотистых районов, столько пристанищ для птиц. И к счастью, большинство людей живут кучно – либо в деревнях, либо в городах. Огромные районы остаются нетронутыми промышленностью и сельским хозяйством. Это абсолютно дикая природа, что, конечно, замечательно для птиц. Их там столько! И столько разных видов, мы не успеваем их регистрировать. Потрясающе!
Ирина Лагунина: Но мы с вами беседовали в прошлом году и говорили о том, что люди тоже начали возвращаться в болота, причем настолько активно, что даже начали представлять определенную угрозу только возрождающейся еще природе, особенно рыбам. Как обстоят дела сейчас?
Аззам Олвош: Люди продолжают возвращаться, особенно после того, как обстановка в Багдаде стала столь опасной. Насилие в столице вызвало новую волну исхода в болота – люди покидают свои развалюхи в пригородах и перебираются на свое прежнее место жительства. Конечно, рыбы в болотах стали ловить больше. На самом деле люди даже сами пытаются увеличить площадь болот. У нас есть документы, что 3 мая, например, группа поселенцев взорвала правобережные заграждения вдоль Евфрата, чтобы увеличить площадь отлова рыбы. То есть я хочу сказать, что восстановление болот производится и самими коренными жителями в зависимости от их экономических потребностей. Это интересный процесс, потому что в любой другой части мира болота, наоборот, уничтожаются – люди осушают их, чтобы отдать земли под сельское хозяйство, а в Ираке все наоборот. Впрочем, это еще и потому, что в свое время люди поняли: иракские болотные земли не совсем пригодны для сельского хозяйства. Можно получить больше прибыли, ловя рыбу в болотах, чем возделывая эти почвы. И вот тогда начался процесс уничтожения отводных каналов и дамб, которые Саддам Хусейн построил в этом районе, чтобы осушить болота. Так что борьба между тем, что может предоставить природа и что требует для себя человек, нарастает. Но я должен сказать еще, что и количество водных буйволов тоже значительно возросло.
Ирина Лагунина: Поясню слова Аззама Олвоша. Сельскохозяйственная деятельность болотных арабов не отделима от разведения водных буйволов. В свое время они на треть снабжали страну молочными продуктами. А без особого сыра, сделанного из молока буйвола и запеченного на огне, не обходилось утро ни в одной багдадской семье. Сейчас стоимость одного водного буйвола в Ираке – полторы тысячи долларов. А их уже в болотах больше десяти тысяч. Настоящее богатство. И это восстановление – тоже результат военного вторжения сил коалиции в Ирак.
