Ирина Лагунина: В прошлой передаче мы говорили о причинах появления твердого скелета у морских организмов. Одной из версий, которую рассматривают ученые, является изменение химического состава воды в период оледенений и потеплений. О том, какие исследования позволяют палеонтологам делать прогнозы на будущее развитие экосистемы и о том, как может измениться фауна на нашей планете в результате сегодняшнего потепления, рассказывает научный сотрудник Университета Сарагосы, доктор биологических наук Андрей Журавлев. С ним беседуют Александр Марков и Ольга Орлова.
Андрей Журавлев: Есть еще один интересный процесс, меня просто заинтересовало это дело. Читая современную литературу о том, что сейчас происходит, обратил внимание, что повышается частота, интенсивность и мощь ураганов. Обрушиваются на Северную Америку тайфуны, в Тихом океане, которые обрушиваются на Японию. Но ураганы настолько мощные природные явления, что оставляют после себя очень хорошие следы, в том числе и в морских осадках. Они так и называются темпеститы – ураганные отложения. «Буря» Шекспира по-английски звучит «Темпист», английское слово взято для определения этих пород. Я взял и посчитал, что у нас происходит с этими карбонатными темпиститами, они есть не только в карбонатных породах, но там сложнее находить, интерпретировать, а здесь они очень четкие. Плоские карбонатные гальки валом наваленные лежат и прекрасно видно. Так вот оказывается, что когда у нас эпоха холодная, этих отложений практически нет, по мере того как у нас теплеет, переход, у нас огромная концентрация в тропических областях этих темпеститов. Если их положить на карту соответственно еще того времени составленную, получается картина, просто идеально соответствующая тому, что мы видим сейчас. То есть это доказывает, что это потепление происходит. Но важный еще момент, что сильно повышается содержание углекислого газа в атмосфере, мы тоже можем сказать по характерным карбонатным породам, что углекислый газ в карбонате так или иначе сказывается. Но вопрос в другом: углекислый газ является ведущим звеном, из-за него у нас повышается температура или наоборот повышается температура, становится больше углекислого газа. Здесь можно и так, и так крутить, здесь никто сказать не может. То есть то, что повышение углекислого газа отражает повышение температуры - это несомненно, а что из них первично, что из них вторично, никто сказать не может.
Александр Марков: Это тоже по составу карбонатных отложений можно судить о концентрации углекислого газа.
Андрей Журавлев: В первую очередь как раз по тому, что у нас становятся скелеты из низкомагнезированного кальцита, появляются темпеститы, чтобы они образовались, нужно чтобы эта порода быстро затвердевала, чтобы сохранились навороченные структуры. А для этого нужен низкомагнезированный кальций, он более устойчивый.
Ольга Орлова: Андрей, вы могли бы импровизационно сделать прогноз на будущее, как повлияло бы на сейчас на имеющуюся скелетную фауну, которая есть на планете, огромный запас пресной воды, если потепление примет какие-то действительно угрожающие масштабы и произойдет аналогичный выброс пресной воды на континент, прежде всего в океан.
Андрей Журавлев: Сейчас все-таки не столько много пресной воды сконцентрировано, как было в венское время на рубеже докембрия и кембрия, поэтому скажется, конечно, но не до такой степени. Проблема здесь в другом, что по мере того, как происходит потепление, у нас повышается испаряемость прежде всего в экваториальных зонах океана. А потом за счет конвективных потоков это все уходит к полюсам и там начинает откладываться. То есть первая фаза потепления у нас идет не от таяния ледников, а их намораживания. Мы как раз переходим к первой фазе, если это действительно длительное потепление. Несколько лет для геологического времени ничто, поэтому судить нельзя. Сначала будет намораживание, а потом начнется настоящее таяние ледников. Но опять же не стоит слушать прогнозы, когда говорят, что все затопит. На самом деле даже в самые теплые эпохи, скажем, меловой период 70-80 миллионов лет назад, когда ледниковых шапок не было совсем видимо, уровень воды был на 250 метров всего выше нынешнего. 250 метров - это все-таки не по самый Арарат, Арарат почти пять тысяч. Кроме того, меловой период был очень специфическим, поскольку было очень много океанов. В океанах есть срединно-океанические хребты и основной причиной повышения уровня моря является как раз не таяние ледников, а рост срединно-океанических хребтов, потому что они растут, они выталкивают соответственно эту океаническую воду на поверхность. Из-за чего материки погружаются под воду. Сейчас такого нет. Если и будет рост уровня воды, то незначительный, в пределах первых десятков метров при нынешнем положении материков и океанов. Чего-то, конечно, затопит, какие-то островные государства, часть Западной Европы, которая находится ниже уровня моря, Сибирь пострадает в какой-то степени, потому что Таймыр и Западная Сибирь большие низменности. Кто-то там недавно заявил, что наоборот в Сибири люди должны спасться. С точностью до наоборот. Западную Сибирь геологи называют несостоявшимся океаном, там в значительной степени все на уровне моря находится.
Ольга Орлова: Но все равно ожидать каких-то сказочных серьезных изменений в развитии фауны не стоит?
Андрей Журавлев: Обязательно стоит. Пресная вода для самой ранимой биоты, то есть для рифовой биоты очень вредна. Когда в Австралии происходят крупные наводнения, бывает там такое, не только пожары. Несчастная речка Муррей, которую в обычное время можно перешагнуть, выходит из берегов и огромный сток воды устремляется из других речек в восточной Австралии к большому барьерному рифу, то начинается гибель всей рифовой фауны, потому что опреснения совершенно не переносит. Сажем, те же ирригационные работы, которые в 70 годы начали во Вьетнаме, они до сих пор продолжаются в связи с посадкой риса, они привели к полной гибели рифов у берегов Вьетнама. Там же не так давно в 70 годы тоже были рифы довольно с богатой фауной, но за счет ирригации они все уничтожили, потому что соленость вода резкость падает, реки производят сбросы воды сильные, все это устремлялось к ближайшим рифам.
Александр Марков: Скажите, Андрей, каковы взаимоотношения между открытой недавно докембрийской скелетной фауной, всеми этими мелкими странными скелетиками и фауной венской, которая была известна ранее - крупные мягкотелые сегментированные организмы.
Андрей Журавлев: Я никакой общности между ними не вижу, они существовали параллельно, сами по себе. Одна жила в каких-то песках, насколько я представляю, она в них была погружена. Что это такое, я до сих пор понять не могу, с моей точки зрения совершенно непонятная вещь. Во-первых, они растут не как животные и живут не как животные, на современных животных они не похожи совершенно. Я даже лет 15 назад написал статью, что они скорее всего гигантские простейшие. Мне так наскучило то, что их все пытаются привязать к современным типам, что я бросил в народ такую провокационную статью, с тех пор она стал парадигмой. Есть действительно такие гигантские простейшие на дне современных океанов, очень глубоководные, где-то на три тысячи метров ниже уровня моря живут, до шести тысяч, до полуметра достигают размеров в диаметре, всего-навсего одна клеточка. На самом деле эта клеточка очень своеобразно размазана внутри такого скелетного образования, в сеть трубочек превратилась и тонким слоем на полметра размазано. То есть можно их сравнивать с такими идеокарскими зверями. Но они живут в совершенно разных средах с преобладанием песочка. И среди них по микроструктуре мы действительно видим предковые формы, в узком смысле моллюскоидные группы там напрашивабтся с перламутровой структурой, нет больше ни у кого, есть у брохиакорт что-то похожее, есть у мшанок что-то похожее, но это опять же все моллюскоидные группы, как их сейчас называют, я скажу очень неприличное слово - трохофорозои. Животные с трохофороподобной личинкой, все моллюски, брохиоподы, мшанки имеют такую личинку и имеют сходные микроструктуры. Можно говорить, что это предок для этих групп, может быть они еще тогда были едины в одном лице все три.
Александр Марков: Появились они за десять миллионов лет.
Андрей Журавлев: Появились они в одно время с идиокарской флорой. Даже раньше. Потому что мы возьмем разрезы Намибии, то у нас сначала появляются скелетные формы, а потом идиокарская фауна.
Александр Марков: Это может быть в Намибии, так вообще идиокарская фауна раньше, чем за десять миллионов лет, где-то за 50, за 60.
Андрей Журавлев: 600 миллионов лет - это венское оледенение, а идиокарская фауна от 550 миллионов лет. То что есть до этого, между 550 и 600, есть какие-то плоские образование, которые кто как интерпретирует. Но есть еще одна интересная группа, которая в то же время появляется. Собрал я их очень давно, 15 лет назад как минимум, но до сих пор они лежали, не знал, как к ним подойти. Если находят в венде, если это не идиокарская фауна, в то же время бесскелетное, то считается, что это следы. Действительно вытянутые длинные образования членистые, извилистые, напоминают следы. Но когда к ним присматриваешься, оказывается, что эти следы как бы растут. Животные, которое следы оставляет, оно растет, но это на размере следа никогда не сказывается. Они ветвятся. Следы тоже не ветвятся. Представляете, полз червяк, оставлял след, вдруг он раздвоился. Не бывает такое. Начал я смотреть, кто может раздваиваться так и обнаружил очень интересную группу, которая молекулярными биологами считается предшественниками всего. По молекулярной биологии они общие предки для животных и грибов. К нам ближе все же не растения, а грибы - это наши ближайшие родственники среди прочих организмов. И среди грибов есть своеобразная группа слизневики, они живут как маленькие амебы, но когда они все выедают на определенном участке, амеба далеко убежать не может. Чтобы перебраться быстрее в другой участок, где много пищи, они сбегаются все вместе и образуются нечто очень похожие на слизня. Почему их называют слизневиками, потому что как слизень. Видели, наверное, на даче ползают такие гады в пределах где-то трех миллиметров у него длина. И вот он ползет. И что интересно, что эти амебы физические и химические барьеры преодолевать не могут, там чуть-чуть обстановка меняется, влажность, какой-то химизм среды меняется – все, амеба встала. Слизень проползает. То есть это своеобразная временная многоклеточность помогает преодолевать барьеры и уползать на гораздо большее расстояние, чем может отдельная амеба убежать. Более того, пока этот слизень ползет, у него есть такая направляющая амеба, которая выпускает ложноножку и щупает, куда ползти, выбирает, проверяет химизм среды. Она может делиться. Когда делится, слизень распадется на две части и расползается в разные стороны. И все это оставляет следы. И когда мы сравнили следы с тем, что у нас, очень похоже. Если эти звери были соответственно предковыми для грибов и многоклеточных, то у нас очень хорошая выстраивается система от слизневиков, потом появляются грибы и многоклеточные, потом делятся на другие типы и потом настоящих моллюсков, членистоногих и так далее. Вот это все происходит где-то в течение ста миллионов лет
