Александр Генис: Сегодняшний выпуск «Американского часа» мы начнем в жанре радиопрезентации, который уже не раз использовали в этих передачах. Только что в знаменитом издательстве «Кнопф» вышла новая книга Соломона Волкова. Я пригласил Соломона в студию, чтобы расспросить об этой обширной работе. Соломон, начнем с самого начала. На обложке – под двуглавым орлом – название, которое легко перевести обратно на русский: «Волшебный хор. История русской культуры от Толстого до Солженицына». И первая, и вторая часть заслуживают комментария.
Соломон Волков: Понятно, что это цитата из Ахматовой. Она употребила это словосочетание по другому поводу, она так называла своих молодых друзей – Бродского, Наймана, Рейна, Бобышева. Здесь это определение дано в более широком смысле, потому что для меня русская культура 20-го века это, в известном смысле, волшебный хор.
Александр Генис: Однако хор подразумевает согласие. Было ли оно? Можно ли проследить преемственность русской культуры?
Соломон Волков: Я ее воспринимаю как единое целое. В этом, может быть, кроется некоторая новизна моей работы, потому что на сегодняшний момент то, что я читаю в новейшей русской культуре, это всегда взгляд или из одного лагеря, условно говоря, патриотического или националистического, или из другого - либерального или западнического. Определения могут быть самые разные, но всем понятно, о чем идет речь. Существует два противостоящих друг другу лагеря в современной русской культуре, и они друг друга как бы в упор не видят, они как бы друг друга исключают. И это мое ощущение, основанное даже и на личном опыте, потому что у меня есть знакомые в одном и в другом лагере. Когда я встречаюсь с этими людьми, то всякий раз, когда я начинаю говорить что-то о человеке из противоположного лагеря, это вызывает самые негативные эмоции. То есть люди буквально начинают хватать меня за грудки.
Александр Генис: Это как раз понятно и очень привычно. Всегда в России была разделена культура на два непримиримых лагеря. Как говорил Довлатов, «мы жалуемся, что они нас не печатают, но мы бы их в трамвай не пустили». Так вот, в связи со всем вышесказанным, считаете ли вы возможным построить общую – непротиворечивую и все включающую - концепцию культуры ХХ века, которая бы устроила оба лагеря?
Соломон Волков: Я пытаюсь построить такой нарратив, который бы не впадал бы в те крайности, которые присущи этим двум лагерям, когда люди из либерального лагеря с пеной у рта доказывают мне, что Шолохов это не существующая фигура. Я не специалист-шолохвед, я не вдаюсь в подробности исследований манускриптов и того, кто там написал «Тихий Дон». Но парадокс заключается в том, что Шолохов, за годы своего участия в советской культуре, участвовал в ней как крупная индивидуальность, в любом случае – написал он «Тихий Дон» сам или он являлся только тем человеком, который подписал «Тихий Дон». Все равно он себя заявил как очень крупная индивидуальность по целому ряду параметров, в том числе и политических. А люди из либерального лагеря не хотят этого принимать. То же самое в лагере националистическом - там не хотят принимать такую фигуру как Сорокин. Для нас с вами это живой классик, а для них такого автора просто не существует, это «фекальный автор», как они его именуют.
Александр Генис: Соломон, вернемся к заголовку. У него есть вторая часть – подзаголовок: «История русской культуры от Толстого до Солженицына». Вы считаете правомерным протянуть такую ниточку? Можно ли сказать, что эти главные темы и сюжеты русской культуры от Толстого до Солженицына достаточно едины?
Соломон Волков: Здесь два человека присутствуют, а нужно было бы, чтобы в заголовке присутствовали три фигуры – от Толстого к Солженицыну через Горького. Горький, как это ни парадоксально, самый забытый из трех. А ведь он был при жизни, может быть, самым знаменитым из этой троицы. Когда Горький в России был, то на него все на улице оглядывались. Он был самым знаменитым писателем своего времени при жизни, более популярной фигуры в России не было. Но для меня, поскольку я в своей истории сосредотачиваюсь на политических аспектах культуры, то для меня он также чрезвычайно важен как фигура, реально участвовавшая в политическом процессе. Никогда в истории русской культуры не было человека, который бы так непосредственно влиял на практические дела в культуре, как это было с Горьким. Именно потому, что никогда ни один правитель России не допускал так близко до себя деятеля культуры, как Сталин допустил до себя Горького.
Александр Генис: Это интересно. Фигура Сталина играет очень большую роль в вашей книге. Какое значение имеет его деятельность в области как строительства, так и разрушения российской культуры?
Соломон Волков: Один мой хороший знакомый в Москве, когда узнал, что я пишу о Сталине, сказал: «Ну что ты пишешь о Сталине? У него было только одно – рэзать». Для меня это очень односторонний и примитивный взгляд на Сталина. Роль Сталина в создании современной российской культуры очень велика. Мы недооцениваем этой роли, даже имея в виду прошлые века. То есть я осмелюсь утверждать, что сегодня в России не было бы такого культа Пушкина, если бы Сталин не стал бы насаждать его, как картошку, в 30-е годы.
Александр Генис: Это после юбилея 1937 года.
Соломон Волков: Это и был поворотный момент. Это Сталин сделал Пушкина всенародным поэтом. Мы можем сейчас дебатировать, как это служило его политическим целям, как при этом, может быть, упрощались какие-то очень важные стороны пушкинского миросозерцания, но факт, что именно эта сталинская политика насаждения определенной культуры во многом сформировала эту ситуацию вокруг культурной фигуры прошлого и настоящего.
Александр Генис: Соломон, а вас не смущает, что сейчас такой голос, я бы не сказал в защиту Сталина, но голос с призывом понимать сталинскую роль, прозвучит в России, где новые учебники истории называют Сталина талантливым менеджером?
Соломон Волков: Они пытаются оценить деятельность Сталина в целом со знаком плюс. Я без всяких оговорок деятельность Сталина, как политической фигуры, оцениваю со знаком минус. Но мое отличие от людей, которые просто не хотят говорить о Сталине, заключается в том, что я призываю проследить, что же он сделал с культурой, что он еще сделал помимо того, что он, как выразился мой знакомый, «рэзал». Конечно, он «рэзал», в первую очередь. Но как это он делал, почему и каковы уроки его деятельности для нашего времени? Вот в этом, мне кажется, мы только начинаем разбираться.
Александр Генис: Джеймс Билингтон, лауреат премии «Либерти», и автор нашей с вами любимой книги по русской истории, назвал ее «Икона и топор». Есть подобная книга и о японской культуре – «Меч и хризантема». Какие бы два символа могли описать предмет Вашей книги?
Соломон Волков: Мне нравится «Волшебный хор». Потому что хор это нечто очень соответствующее соборному характеру русской литературы, а волшебный он для меня потому, что это чудо, что русская культура в 20 веке не только сохранилась во всех этих бесчисленных катастрофах, но что она так расцвела. Ведь это колоссальный парадокс, что в этих страшных условиях войн, революций, террора, голода и безумного давления бюрократического аппарата российская культура дала такие непревзойденные ценности. Когда я думаю только о моих любимцах в русской культуре 20-го века, то у меня просто дыхание перехватывает. Потому что я считаю их всех достойными того, чтобы взойти на самые высоты Парнаса. Для меня Платонов - фигура ничуть не меньшая, чем Гоголь. И для меня, скажем, художник Филонов равен любому из гигантов русской живописи 19-го века.
Александр Генис: А если еще вспомнить Шостаковича!
Соломон Волков: Шостакович стоит в ряду величайших русских композиторов. Так что русская культура 20-го века поднялась на какие-то неслыханные высоты и, что интересно, мы только начинаем во всем этом разбираться, мы только начинаем изучать по настоящему особенности их биографии.
Александр Генис: Как я понял, оси книги – кардинальные конфликты русской культуры.
Соломон Волков: Да. В ней три, как мне представляется, было в 20-м веке конфликта. Первый - между культурой метропольной и эмигрантской, возникший в результате революции 1917 года. Это внешний конфликт. Затем был конфликт внутренний - между культурой официальной и неофициальной. А третий конфликт - это конфликт между, условно говоря, славянофилами и западниками, который принимал в истории России различные формы. Это все довольно условные названия, но все-таки не все мы понимаем, о чем идет речь. Так вот этот конфликт, как я уже заметил, не только не сглаживается, но иногда мне кажется, что он еще обостряется.
Александр Генис: Издатели обещают читателям вашей книги «эпический охват и живые подробности». Что из них вам дороже всего?
Соломон Волков: Для меня, в первую очередь, важны живые подробности. Для меня важно, чтобы эти все люди, о которых я говорю, начиная с Толстого и кончая Солженицыным, были живыми людьми в моей книге. Но проблема чисто профессиональная заключалась в том, чтобы эти живые подробности не заслонили нарратива. То есть я должен был уложиться в определенный размер, я должен был сделать эту книгу читабельной и доступной молодому поколению. И здесь, и там. Молодежь читает все меньше и меньше, это мы должны учитывать. Мы можем по этому поводу сокрушаться, но это факт. И поэтому найти манеру изложения, при которой бы повествование, нарратив двигались бы достаточно быстро, а подробности при этом все-таки не терялись, это была для меня основная проблема. Разрешил я ее или нет - это уж читателю судить.
Александр Генис: Соломон, ваши книги всегда выходят сперва по-английски. Трудно писать для американцев?
Соломон Волков: На сегодняшний момент - нет. Конечно, к этому нужно было привыкнуть, нужно было понять американскую ментальность.
Александр Генис: И в чем специфика такой работы?
Соломон Волков: Она заключается в том, что я должен рассказать нечто человеку, для которого культура, о которой я пишу, а я пишу только о русской культуре, не родная. Он знакомится с ней по моим книгам. Раньше я ощущал в себе некоторые ножницы, учитывая восприятие потенциального российского читателя. Но эти ножницы на моих глазах сужаются. На сегодняшний момент интеллигентный молодой человек в России и интеллигентный молодой человек в Америке парадоксальным образом представляют себе русскую культуру приблизительно тем же образом. Глобализация культуры на сегодняшний момент это явление, с которым нужно считаться.
Александр Генис: Политическая корректность вам зачтется. Соломон, когда и от кого ждать «Волшебный хор» читателям в России?
Соломон Волков: Книга практически издана. Издательство «ЭКСМО» любезно ее издает. Оно и предыдущие четыре моих книги выпустило на русском языке. Отличие русского издания в том, что в нем на 50 фотографий, как минимум, больше чем в американском. Фотографии делала моя жена Марианна Волкова, и в этом смысле московское издание для меня еще даже интереснее, чем нью-йоркское.
Александр Генис: Соломон, всякий разговор с вами по радио немыслим без музыки. Давайте в окончание и этой беседы подведем музыкальные итоги. Как поднятые нами темы отразились в музыкальной части российской культуры этого периода?
Соломон Волков: Мы с вами говорили о противостоянии националистов и западников, славянофилов и либералов. В музыке начала века очень интересно сопоставить два сочинения. Первое из них - сочинение 1910 года, принадлежащее Рахманинову. Это «Литургия Святого Иоанна Златоуста». Это квинтэссенция того, что мы называем новым религиозным возрождением, новым религиозным мышлением начала 20-го века в России.
И, подумать только, что практически в это же самое время молодой Прокофьев сочинил свой Первый фортепьянный концерт. Большей противоположности музыке Рахманинова вообразить себе невозможно. И вот эти два сочинения олицетворяют два возможных пути для России. Это путь националистический и путь открытости Западу.
