Ирина Лагунина: Руководство России в последние годы часто и много говорило о демографической проблеме, о необходимости повышать рождаемость, о старении российского населения. Но в стране мало что делается для поддержки семьи - например, для защиты семей, особенно многодетных, из которых уходят отцы. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: В последнее время российские чиновники начали скрупулезно подсчитывать проценты рождаемости, агитировать молодых людей раньше вступать в брак и заводить детей. Но в стране можно назвать совсем немного регионов, которые реально заботятся о молодых семьях, и в любом регионе России женщина, оставшаяся без мужа, не может чувствовать себя материально защищенной. Конечно, закон обязывает мужчину платить алименты, но на практике существование так называемых серых зарплат, фирмы, оформленные на подставных лиц или родственников, позволяют свести эти алименты к весьма незначительной цифре. Парадокс заключается в том, что часто существование на грани бедности влачат как раз дети богатых отцов. Интернет заполнен леденящими душу рассказами брошенных женщин о том, как их бывшие "крутые" мужья выставляют охрану между ними и детьми, увозят детей в неизвестном направлении, а матерям угрожают расправой, - но даже если не брать вопиющие случаи, участь оставленных детей часто бывает плачевной. Говорит Ирина, мать троих детей.
Ирина: Я живу одна, муж год назад оставил. Девочке четыре годика, одна во втором классе и старшей 14 лет. Государство денег платит очень мало многодетной маме, копейки получаются. У меня старший сын, муж, второй брак, не усыновил его, получается, сейчас прибавили, 1100 получается и то как многодетная, плюс еще одинокая мать. Раз год на форму по две тысячи. Но чтобы выбить, нужно кучу бумаг, которые нужно собрать. Слава богу, собираем. Если алименты, то алименты будут всего четыре тысячи. Естественно, я боюсь подавать. Но в то же время, если будет справка об элементах, тогда будет государство больше давать, раз в месяц пять тысяч будет давать. Например, зубы, пластинки через собес можно выбить, электричество. Тут получается, не знаешь, что выгадаешь – или 20 тысяч в месяц или он тебе даст справку на четыре. Например, хотела сделать электроэнергию, полетел счетчик, стрелять начало. Маленькая, четыре года, сидит и трясется. Платного вызываю – 12 тысяч, прямо сейчас, сразу давайте. Я живу на эти деньги, квартира три с половиной тысячи стоит, две комнаты. Вызвала из РЭУ, слава богу, обошлось не 12, а две с половиной. Для меня это деньги, когда столько детей.
Татьяна Вольтская: Он 20 платит вам муж ежемесячно?
Ирина: Ежемесячно. Но это с таким трудом, чуть ли получается не шантаж. Он естественно хочет видеть детей. Я сказала: ты ушел, значит условия мои такие – сходи в цирк, сходи в зоопарк, у детей полетела обувь – купи. Этих 20 тысяч у меня хватает только на продукты, минус три с половиной. У меня трубка, у детей трубки, самые дешевые, чтобы только контролировать, но тоже надо заплатить. Потому что каждый шаг: где ты идешь, сколько у тебя уроков? Старший мальчик больной, но ему приходится работать сейчас, потому что этих денег не хватает. Конечно, непривередливый. Но сейчас кроссовки купить – две тысячи. Работать я пыталась. Но как мне работать? Один заболеет, вторая заболеет. Сейчас у маленькой зубы вырваны, я пошла к ортодонту, сказали, что нужен протез. Чтобы выбить протез, нужна справка на алименты. То есть везде заколдованный круг.
Татьяна Вольтская: Ваш папа, насколько я понимаю, человек небедный.
Ирина: Небедный. Он работает зам генерального директора, плюс еще личный салон, где работают мои знакомые. Я знаю его доходы примерные. То есть и раньше мало давал.
Татьяна Вольтская: Какого порядка его доходы?
Ирина: Я знаю, был такой случай, год назад он уходил, уехал на мою дачу и забрал старшего, потому что хотел, чтобы старший был с ним. Я как-то приехала в парикмахерскую, просто попросила девочек, была такая ситуация, что есть было нечего, дочки его со мной, старший сын с ним. Я просто приехала, моя подруга работает администратором: можно посмотреть его тетрадку? Она говорит, что они с сыном на днях взяли. Значит они за 10 дней, это был февраль, перед праздниками, взяли 65 тысяч на десять дней. Это без оплаты уборщицы, бухгалтеру, без аренды. Сейчас она у него очень раскрученная. Четыре года парикмахерской, у него четыре мастера, маникюр, педикюр, два солярия, хороший ремонт. 15-20 уборщица зарабатывает.
Татьяна Вольтская: Он сына вам отдал?
Ирина: С милицией забрала. Он настроил против меня сына. Сын вообще мой, но он воспитывал восемь лет. Как мальчики, когда они видят авторитет и деньги.
Татьяна Вольтская: Честно говоря, я слышу подобный рассказ не впервые, но так никогда и не могу понять: вот эти унизительные денежные разборки, прятки, увиливанье, содержанье свои родных детей в черном теле кому-то назло - что это? Особенно со стороны состоятельного человека - фантастическая жадность? Мелочность? Откуда берутся эти богатые отцы-кащеи? Я спросила об этом заведующую кафедрой психологии и педагогики Института детства Российского педагогического университета имени Герцена Ирину Хоменко.
Ирина Хоменко: С одной стороны, конечно, это ужасно. С другой стороны, я хочу обратить внимание, что человек, который имеет другую структуру доходов, он просто себе реально не представляет, что очень сложно жить на те средства, которые имеет другой человек. Но сытый голодного не разумит – это уже давняя поговорка. Поэтому это, с одной стороны, говорит о том, что он жадный, но с другой стороны, он как ребенок, у которого все есть, он не понимает, почему его приятель не хочет поехать в Париж или еще куда-то. Потому что для него это представляется совершенно непонятным, как это не может быть денег или как может не хватать на еду. Поэтому тут может быть связано с тем, что эти люди действительно себе не представляют уровень расходов и уровень жизни тех, кто лишен такой финансовой поддержки.
Татьяна Вольтская: Ирина, брошенная мама, говорит, что она, к сожалению, не одинока в своих несчастьях.
Ирина: Я не одна такая, много многодетных, которых также оставляют папы. У меня есть подруга, тоже трое детей, такая же ситуация, как у меня. Старшей девочке 14 лет, маленькой три годика и средний мальчик во втором классе. Та же самая ситуация. У нее было два брака. Первый брак – очень состоятельный мужчина, свой бизнес. Она кое-как тогда еще выбила квартиру, боролась, через суды можно было что-то. Сейчас он копейки дает. Она была у судебного пристава, сказали: официально на двоих четыре тысячи. А чтобы доказать, это доказать, это нужно адвоката нанимать, а вы знаете, сколько адвокат сейчас стоит. Я была у адвоката, но кто будет бесплатно? Есть какая-то категория для многодетных. Она сказала: мы ничего не докажет. Должны быть детективы, сыщики, которые будут следить, которые будут доказывать, что деньги он берет. Я сказала своим подругам, которые работают: вы будете на моей стороне? Все от меня отвернулись. Я говорю в лоб: ты скажешь на суде, что это его парикмахерская, что он деньги берет? Она сказала: он же меня уволит тогда.
Татьяна Вольтская: Почему отцы так противоестественно, с точки зрения нормальной логики, ведут себя по отношению к собственным детям?
Ирина Хоменко: Сейчас наблюдается тенденция, когда папы взялись за воспитание. Здесь, я думаю, связано прежде всего с тем, что эти идеи, которые транслируются в обществе, что у ребенка должна быть не только мама, но и папа, то сейчас ребенок становится предметом торга между родителями. И для папы может быть неважен сам ребенок, как человеческое существо, иначе он не мог бы так поступать со своей женой, со своими близкими. Ребенок превращается в некий инструмент, аргумент для папы. Мне кажется, здесь это связано, как это ни парадоксально, наверное, с чувством компенсации, когда очень долго ребенок принадлежал матери, по определению судов детей отдавали матерям, и здесь есть с одной стороны тенденция такого накопившегося недовольства отцов, мужчины пытаются компенсировать свою значимость перед женщиной с помощью приватизации детей. Это первый социоэкономический фактор. Второй момент, конечно, подавляющее большинство отцов плохо знакомы с детским миром. То есть картина для них совершенно искаженная о том, как ребенок воспринимает ситуацию войны между родителями. Мужчины вообще менее чувствительны, чем женщины, прагматизм им присущ. И отцы просто не видят, что они трансформируют мир ребенка такими действиями, делая ее не всегда адекватным членом общества. То есть ребенок, выросший в войне между родителями, он все равно не вырастет полноценным. Когда именно отец насильственными способами дает показать матери, что он хозяин, он владеет ситуацией. То есть для многих мужчин отъем ребенка – это способ самоутверждения. И я считаю, что если мужчине больше нечем гордиться, то он, наверное, берет аргумент как символ окончательной победы над этой женщиной. Во-первых, я могу сказать, что просто, видимо, эта женщина очень значима для мужчины, если ему нужно доказать ей, что он сильнее. Во-вторых, почему мужчины поступают так непорядочно? Я думаю, что это связано с тем, что у нас очень плохо выстроена судебная система. И та коррупция, которая у нас в обществе наблюдается, она дает возможность людям, которые имеют деньги, поступать безнаказанно. То есть если государство не заинтересовано в том, чтобы его граждане, я имею в виду дети выросли полноценными людьми, здесь ничего с этим сделать нельзя. Потому что такие отцы покупают суды, они покупают нотариусов, они оформляют все так, как им нужно. То есть этот правовой беспредел, конечно, играет существенную роль в семейных отношениях.
Татьяна Вольтская: То есть нельзя исправить отдельно взятый сегмент?
Ирина Хоменко: Здесь, я думаю, есть экономические способы изменения ситуации, есть гуманитарные. И если бы у наших мужчин с детства, с детского сада формировали мировоззрение таким образом, что они отвечают за тех детей, которые у них появятся и что признак хорошего отцовства – это интересы ребенка, а не так, когда им ребенок просто принадлежит в выигранной войне. Потому что мужчины вообще игроки. И для них идея отсудить себе ребенка или забрать себе ребенка – это что-то типа охоты или выигрыша в казино. Вот это самое страшное. Потому что на самом деле, если мы проанализируем, что дальше делают с этими детьми, то они их либо вешают на нянь, либо направляют учиться далеко. То есть сам по себе как человек такому мужчине не нужен этот ребенок. Вот это самое грустное, что ребенок оказывается разменной монетой в интересах или в хобби своего отца.
Татьяна Вольтская: Что делать с таким отцом и почему он такой? Говорит доцент кафедры детской психиатрии и психотерапии Петербургской медицинской
академии последипломного образования Игорь Добряков.
Игорь Добряков: Нужно искать ресурсы, если этот ресурс есть, если ребенок ему дорог, можно что-то сделать. Но, к сожалению, сейчас мужчины такие инфантильные попадаются, да и женщины тоже, которые о детях не очень заботятся и ребенок – это средство чего-то добиться.
Татьяна Вольтская: Почему же такие инфантильные? Из детства идет?
Игорь Добряков: И из детства идет. Мужчины и женщины очень плохо сепарируются. Очень многие не сепарируются от родителей.
Татьяна Вольтская: Свои слова Игорь Добряков иллюстрирует схемами, которые рисуют по его просьбе родители, одна из них, например, показывает, что для человека слово "любовь" равняется слову "папа". Такой человек, по мнению, Игоря Добрякова, остается внутренне вечным ребенком, не способным по-настоящему заботиться о детях. Понятно, что к каждой родительской паре не приставишь психотерапевта, но сделать так, чтобы дети состоятельных родителей хотя бы не нуждались материально, наверное, в человеческих силах. Ирина видела такой пример в Германии.
Ирина: Женщина сразу уходит, ей дают социальную квартиру. Школа бесплатная, садик бесплатный, все кружки – каратэ, рисование, теннис – все бесплатное. Я там познакомилась с женщиной, наши же немцы, беженцы, она живет одна, ей квартиру государство дало, квартира обставлена. Еще и работает, на права сдала. Четверо детей. Муж алименты дает хорошие. То есть государство обязало его, он дает.
Татьяна Вольтская: Конечно, не все достигается сразу. Интересно, что рассказывает о шведском опыте предприниматель из Швеции, живущий в России, Рикард Хогберг.
Рикард Хогберг: В Швеции в 60-х годах тоже была такая ситуация, что богатые шведы кидали своих жен и детей, они жили практически ни на что. Конечно, это ужасно, я таких пап вообще не понимаю. Я думаю, что это пройдет. Те каменные люди, которые кидаются в свой бизнес, рано или поздно они уйдут из бизнеса. Сейчас Россия быстро развивается и эта система быстро наладится. Будет Россия принимать европейские правила.
