Ирина Лагунина: 11 лет назад в Кремле был подписан договор о мире и принципах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской республикой Ичкерия. Он был оформлен как межгосударственное соглашение, несмотря на то, что Чечня формально продолжала оставаться частью России. Тем не менее, чеченская сторона настояла на том, чтобы в документе содержалась отсылка к международному праву, а не r Российской конституции. Под соглашением поставили свои подписи Борис Ельцин и Аслан Масхадов. Сегодня Договор денонсирован и забыт, подписавших его людей нет в живых. Заслуженно ли предан забвению сейчас этот документ? Ответ на этот вопрос попытался получить Андрей Бабицкий.
Андрей Бабицкий: Три разных взгляда на документ, подписанный 11 лет назад. Ахмед Закаев в 1997-м году был министром масхадовского правительства и входил в группу, учувствовавшую в работе над проектом Договора о мире. Он также входил в состав чеченской делегации, которая присутствовала в Кремле в момент подписания соглашения. Закаев считает, что и по сей день Договор не утратил своего исторического значения.
Ахмед Закаев: Фактически впервые за многовековое противостояние в истории России и Чечни была найдена формула сосуществования. И эта формула была абсолютно приемлема для обеих сторон. Конечно, если бы этот договор выполнялся, я думаю, что сегодняшняя Россия была бы совершенно другой. И естественно, Чечня была бы другой. У нас судьбы настолько переплетены, что любые события, которые происходят, зеркально отражаются на прошлое. Несмотря на все минусы, плюсы, которые были в этом документе, он стал историческим. Потому что все мифические, надуманные соглашения, напомню, еще в советское время празднование добровольного вхождения Чечни, двухсотлетие, и самое последнее, примечательное, что мне запомнилось, был случай в лондонском суде как раз по моему делу. Некий профессор Бесарабов представлял российскую сторону как эксперт, юрист, и он вытащил один документ, так называемый договор о вхождении Чечни в состав Российской империи. Там вроде бы было три подписи и фамилии были неразборчивы, трое старшин из каких-то сел подписали. И там в самом тексте, осознавая всю свою преступную сущность, подписываются о постоянном подданстве императору России, отказываются от какой-либо формы противостояния. Этого не будет для наших потомков. Есть четко обозначенные формулы и позиции и принципы сторон, по которым могут выстраиваться абсолютно нормальные, дружеские, равноправные отношения с Россией и Чечней.
Андрей Бабицкий: Ахмед Закаев убежден, что главные принципы Договора о мире не потеряли актуальности и сегодня.
Ахмед Закаев: Они все будут востребованы. Абсолютно уверен в том, что когда действительно будет принято решение закончить этот кровавый конфликт и начать нормальные взаимоотношения, сторонам придется вернуться к этому документу и он станет опорной точкой, базовой станет в определении взаимоотношений.
Андрей Бабицкий: Главный принцип документа - неприменение военной силы – ляжет в основу будущих отношений между Россией и Чечней, утверждает Ахмед Закаев.
Ахмед Закаев: Это просто элементарный отказ от применения или угрозы применения силы, то есть военный шантаж, силовой шантаж. Установление взаимоприемлемых, равноправных отношений между Россией и Чечней. Эти три-четыре пункта, которые там были обозначены, казалось бы, четырехсотлетнее противостояние, разрушительная война и такая скупой документ, скупой на слова, пункты, но он был очень весомый.
Андрей Бабицкий: Бывший главный редактор газеты "Спецназ России", глава Русского общественного движения, философ Константин Крылов считает, что вообще отношения ельцинского руководства с руководством тогдашней Чечни, начиная с Дудаева и заканчивая Масхадовым, – это бесконечная цепь предательств и постепенного насильственного изъятия у русского народа его жизненного и правового пространства.
Константин Крылов: Ситуация с Чечней была и остается образующей для истории новейшей Российской Федерации. Российская Федерация, собственно говоря, началась и развивалась вокруг чеченского конфликта, как вокруг оси. В свое время именно победа Чечни над Россией была и, кстати, остается некоторым образом легитимизирующей ситуацию. То, что происходило в Чечне с начала конфликта и по настоящий момент – это, собственно, и есть российская история. Чеченцы в этом отношении, если угодно, главный или один из главных государствообразующих народов Российской Федерации. Первый этап был, когда дудаевский геноцид прошел абсолютно безнаказанно, когда стало ясно, что русских резать можно, причем не только на окраинах империи, где это можно было хоть как-то оправдать, но и на формально российской территории. Это было чрезвычайно ценным и важным для российских властей. Русские наглядно показали место в новом государственном организме. Более того, сверхпривилегированное положение, которое заняли чеченцы, допустим, в том же самом преступном мире Москвы выглядело именно как поощрение – да, это можно делать. Далее последовали так называемые чеченские войны. Как теперь стало ясно, основным содержанием чеченских войн было собственно многоступенчатое предательство российской армии и ее разрушение. Во время чеченских войн, собственно говоря, российская армия превратилась в абсолютно дискриминируемую область.
Андрей Бабицкий: Сам Договор о мире, считает Константин Крылов, был не ни чем иным, как позорным актом капитуляции, признавшим преимущественные права чеченцев на территории России. Более того, сегодняшним руководителям Чечни удалось добиться гораздо больше в плане обеспечения независимости собственной территории, чем их ичкерийским предшественникам.
Константин Крылов: Что касается Хасавюрта, Договора о мире, все это часть одного и того же процесса. Опять же, разумеется, то, что было демонстративным, откровенным, если угодно, специально оформленным, образцово-показательным предательством интересов России, Российской Федерации, русского народа, вообще всего, связанного с Россией, в этом сомневаться не приходится. Речь шла просто-напросто о позорной капитуляции, другого слова нет, о позорной, безоговорочной, полной капитуляции перед этой самой Ичкерией. Надо сказать, что условия этой капитуляции ичкерийскую сторону не устроили, они захотели большего. С другой стороны, это наложилось на электоральные потребности российской власти, что, собственно, привело в дальнейшем к новому этапу чеченских войн и новому оформлению отношений с Чечней, на самом деле более выгодному для чеченской стороны, чем даже эти самые межгосударственные отношения. Нынешняя Чечня имеет столько же, если не больше, независимости, чем тогда требовала и при этом невероятные, грандиозные, ни с чем не сравнимые финансово-экономические преференции в России. Чечня является чем-то вроде любимого ребенка Российской Федерации, она обласкана, она осыпана невероятными финансовыми и политическими возможностями, она купается в золоте. Рамзан Кадыров сейчас является даже уже не вторым политиком России, как это было при Путине, а при нынешней ситуации едва ли не первым. Во всяком случае, объем его реальных прав несравним ни с чем. Достаточно, например, упомянуть тот факт, что на государственном телевидении при позднем Путине было всего две фигуры, которые в принципе нельзя было критиковать – это сам президент, и Рамзан Кадыров. Точно так же как чеченцы сейчас являются гиперпривилегированной нацией, имеющей невероятные преференции и неограниченные возможности в России. В общем-то они делают, что хотят. В этом отношении, сравнивая, допустим, этот самый договор и нынешнее положение так называемой Чеченской республики, трудно не согласиться с тем, что даже этот договор был в каком-то смысле слова более выгоден для России и русского народа, чем нынешнее положение Чечни. Они умудрились не просто завоевать все, а больше чем все, чего, возможно, не было бы, в случае формального отделения Чечни.
Андрей Бабицкий: И наконец, третий взгляд. Корреспондент Радио Свобода Хасин Радуев, работавший в то время в Чечне, вспоминает о том, как соотносились громкие политические свершения масхадовского руководства с реальными возможностями чеченской власти обеспечивать порядок в Чечне, поддерживать функционирование государственного аппарата, гарантировать выполнение каких бы то ни было соглашений.
Хасин Радуев: Ощущение окончания войны и налаживания какого-то конкретного диалога между Россией и Чечней у меня появилось не в связи с подписанием этого договора, а еще раньше, когда состоялись хасавюртовские соглашения. Вот в этот период. После этого уже понятно было, что более-менее шатко-валко, какие-то отношения будут налаживаться, что война будет остановлена и, собственно говоря, есть время для того, чтобы попытаться преодолеть ту взаимную ненависть, которая была накоплена за эти два года войны. Что касается подписания договора о мире, оно прошло как-то незаметно. Уже к маю 97 года очевидны были проблемы, которые возникли перед населением и люди все больше были озабочены конкретно своим состоянием, чем теми процессами, которые шли между руководителями России и Чечни. Масхадов уже к этому периоду, видно было, что он не может управлять республикой. Появилось огромное количество разных полевых командиров, которых не знал и не видел их, они захватили власть в республике. И сам договор на этом фоне мог бы помочь Масхадову несколько подняться на новый уровень, обрести какие-то рычаги управления, но этого не случилось.
Андрей Бабицкий: Реальные хозяева Ичкерии в тот период - многочисленные вооруженные группы, запершие Масхадова и его правительство в Грозном, взявшие под криминальный контроль территорию Чечни не придавали ни малейшего значения Договору о мире. Они утверждали, что будут продолжать войну с Россией, какие бы договоренности не связывали Масхадова и Ельцина. Так и произошло.
Хасин Радуев: Я хорошо помню, что буквально на второй день после подписания договора я разговаривал с Русланом Гелаевым, как журналист я должен был взять комментарий, чем займется его войско и войска других полевых командиров. Он четко сказал, что не считает, что война окончена. Более того, не только Гелаев, но и Басаев, другие полевые командиры, которые уже дистанцировались от Масхадова, говорили о том, что это не конец войны, это новый этап развития отношений, что рано или поздно должны все-таки более радикально решить проблему с Россией. Эта тревога с этого дня больше усиливалась. Я могу сказать о своих ощущениях буквально с момента подписания договора до начала второй чеченской войны – беда приближалась, тревога приходила все ближе к моему дому. Осенью 99 года я не мог спокойно выехать на километр от того места, где я проживал без опаски быть похищенным, что на меня будет совершено нападение, будет попытка забрать имущество и так далее. То есть республика была разделена на части, где господствовали, скажем условно, полевые командиры, и они не ладили друг с другом, естественно мирное население страдало из-за этого, что невозможно было спокойно проехать, никаких блокпостов не было, наоборот незаконные, непонятные бандитские появились везде. Это был первый признак того, что никакой государственности в Чечне не существует. Это была печальная картина именно для тех людей, кто мечтал о том, что на самом деле Чечня заживет по цивилизованным законам и взаимоотношения с Россией будут на самом деле урегулированы. Этого не произошло и понятно, что дальше уже Чечне подошла к войне с большим кризисом. Это была разруха в душах людей.
Андрей Бабицкий: Три взгляда на Договор, о котором сегодня вспоминают только специалисты и непосредственные участники и свидетели.
