Сергей Сенинский: Журналистика – профессия, часто сопряженная с риском и состоянием депрессии, особенно если журналисты работают на войне или во время природных катастроф, освещая политические акции или проводя собственные расследования. Если ли возможность чувствовать им себя в этой профессии, если не чуть более комфортно, то по крайней мере, без особых последствий для себя? Об этом наш автор Олег Панфилов беседует с сотрудником Центра экстремальной журналистики психологом Ольгой Кравцовой.
Олег Панфилов: Оля, когда обычный человек видит какую-либо ситуацию, автомобильную катастрофу или последствия землетрясения, ему становится плохо - и это понятно. Журналист, помимо того, что ему становится плохо как человеку, должен еще совладать собой для того, чтобы все это запомнить, записать, потом написать репортаж. В чем состоит особенность состояния журналиста в подобных ситуациях?
Ольга Кравцова: Действительно, когда человек попадает в травматическую ситуацию, журналист, так же как и другие люди, переживает реакцию травматического стресса, которая не проходит бесследно и накладывает определенные последствия на психику. Но в то же время сама профессия журналиста дает им не только больший риск подверженности травме, потому что журналисты вопреки биологическому инстинкту должны бежать к месту трагедии, чем от нее, но в то же время сама профессия дает и средства совладания с травмой. Потому что, что такое травма? Это потеря смысла, потеря контроля над событиями и ощущение беспомощности и хаоса.
Олег Панфилов: Но журналист должен себя каким-то образом воспитывать, чтобы не так близко к сердцу, может быть я неправильно говорю, но для того, чтобы совладать все-таки с собой.
Ольга Кравцова: Опытные журналисты говорят, что их профессиональная реакция в травматической ситуации, когда он может быть и не находится при исполнении, но схватиться за камеру или за блокнот и начать записывать события. И некоторые смеются над этой реакции. Может быть она бесполезна в этой ситуации. Но это не только профессиональная привычка, но это некоторая спасение, та соломинка, за которую человек хватается, чтобы как-то осмыслить происходящее и что-то делать, а не оставаться в бездействии.
Олег Панфилов: Вот когда говорят о работающем на войне журналисте, говорят, что спустя какое-то время после первой, второй поездки, когда уже журналист почувствовал, что такое адреналин, он уже заболевает нечто таким, что похоже на какое-то желание быть в стрессе. Что это такое, почему у журналистов, которые однажды или два раза в жизни пережили это состояние, они вновь и вновь хотят ездить на войну и оказываться в таких экстремальных ситуациях?
Ольга Кравцова: Действительно есть такая точка зрения, что человек как бы подсаживается на адреналин и это сродни наркомании, что человеку необходим этот стресс постоянный или риск для жизни. И действительно есть точка зрения, что в этом есть и физиологические причины, предрасположенность некоторая генетическая. Есть исследования на эту тему. Но я бы рассматривала все-таки с точки зрения не биологии, как детерминанты человеческого поведения, а когда человек находит какое-то свое дело, то, что у него получается хорошо и от чего получает кайф, от того, что делает что-то полезное, что-то осмысленное. Я бы искала корень этого поведения. И неслучайно поэтому, когда заканчивается война и некоторые корреспонденты военные говорят: ну все, жизнь остановилась. Нет смысла. Мне кажется, дело только в биологической детерминированности, не столько, а в том, что все люди, которые находят какое-то дело, которое у них получается, хорошо страдают, когда они не могут им заниматься.
Олег Панфилов: Бывают ситуации, когда журналисты находятся на войне, и это ситуации, которые следует рассматривать не только с психологической точки зрения, но может быть с правовой. Потому что в Уголовном кодексе есть, например, статья «не оказание помощи». И поэтому многие люди считают, что журналист, снимающий военные действия или катастрофы, снимающий умирающих людей, вроде бы должен оказать им первую медицинскую помощь, каким-то образом помочь им, а они продолжают снимать, продолжают выполнять свою работу. Это как-то отражается на работе журналиста, на его психологическом состоянии?
Ольга Кравцова: Я думаю, что действительно очень тяжелый моральный выбор и очень трудная дилемма, которая стоит перед журналистами. Действительно наряду с другими профессиями журналисты должны бежать к месту трагедии, а не от нее. Если у медиков, пожарных, спасателей задача одна - спасти людей, у журналиста вроде бы задача отстраненная. Он присутствует на месте трагедии, но взаимодействие с пострадавшими не является самоцелью профессии, самоцелью является получить информацию и донести ее до других людей. Конечно, от этого могут быть дополнительные психологические трудности, чувство вины, например, что не может в силу профессиональных обязанностей, если он решает сохранять свою роль, помочь человеку непосредственно, он должен цинично снимать или писать о нем рассказ. Тут каждый решает для себя в определенных ситуациях. Журналисты в некоторых ситуациях бросали камеру и спасали людей, если нет другой помощи или если действительно пострадавший находится в ситуации. Но тут важно помнить все-таки о задачах профессии. И то, что накладывает дополнительную вину на журналиста в критической ситуации, может его же и спасти в более долговременных последствиях. Как психолог я могу сказать, я могу больше оказать помощь непосредственно в ситуации, но у меня нет той власти, которая есть у журналистов, чтобы изменить законы или привлечь внимание общественности к проблемам клиентов, с которыми я взаимодействую. То есть нужно помнить, что это другой слой ответственности, другая задача и постараться выполнять ее, не сбиваясь на задачи других профессий.
Олег Панфилов: Проще говоря, чем больше журналист покажет миру последствия, допустим, войны или последствия природной катастрофы, тем больше будет возможности помочь тем людям, которые оказались в этой ситуации?
Ольга Кравцова: Возможно да, что не непосредственная помощь будет играть большую роль, а опосредованная. Опять же в каждой ситуации журналист должен решать для себя. Если никого нет, перед вами беспомощный человек, конечно, вы захотите помочь ему непосредственно.
Олег Панфилов: Вы довольно долгое время находились в американском Дарт-центре, где он пытается помочь журналистам или в первую очередь журналистам. Во многих странах мира, прежде всего в Европе, в Америке существуют такие центры, существуют исследователи, люди, которые пытаются помочь журналистам. Есть ли попытки создания подобных центров, и что вы думаете, есть ли необходимость создания таких центров в России или на постсоветском пространстве?
Ольга Кравцова: Начав заниматься этой проблемой год назад, я была даже удивлена, насколько это действительно остро стоящая проблема, причем не только в России, а во всем мире. И дивлена тем, что очень мало разработок на эту тему. И в принципе в той же самой Америке, где люди были инициаторами такого центра, это началось в 90 годах всего. То есть проблема вроде бы старая, а начали систематически заниматься только недавно. И центр Дарт объединяет и журналистов, и психологов, и психиатров. Это такая сеть специалистов, которые между собой взаимодействуют и сотрудничают на благо того, чтобы, во-первых, освещение трагедий и конфликтов было более чувствительным, более деликатным, более грамотным. И во-вторых, чтобы журналисты знали как защищать собственное психологическое здоровье от дополнительных травм. В России, я думаю, такой центр был бы очень к месту, потому что и почва подготовлена, есть запрос. Тот же Дарт-центр уже несколько раз выступал на российских профессиональных мероприятиях, были дискуссии, были обсуждения, были семинары-мастерские. Есть запрос, есть интерес у российских журналистов. Хотя есть и сопротивление. Это тоже можно говорить.
Олег Панфилов: В чем это сопротивление?
Ольга Кравцова: Сопротивление очень интересное, причем не только в России, во многих странах журналисты достаточно агрессивно почему-то сопротивляются такой работе и говорят: нет, нам это не нужно, мы прекрасно стравляемся. И в принципе в этом есть объяснение, что журналист как бы посредник, он не должен обращать внимания на собственные эмоции. Журналистов, как я понимаю, учат быть беспристрастными, объективными. То есть ваши личностные реакции и ваши личные мнения и эмоции не должны вмешиваться в процесс написания или создания репортажа. Но тем не менее, как люди журналисты не застрахованы от травматического воздействия. И получаются, что либо они уходят в некоторый цинизм, когда перестаешь вообще что-либо чувствовать и обесцениваешь происходящее, либо человек настолько берет на себя много чужого горя, что ему приходится уходить из профессии, иначе он будет либо злоупотреблять алкоголем, много распавшихся отношений среди журналистов, к сожалению. Это объяснимо, но тем не менее, это сопротивление нужно преодолевать, объясняя, почему работа психолога может быть полезна, а совсем не страшна.
