Мумин Шакиров: У нас в гостях Народная артистка России Кира Головко.

Вопросы ей задают журналисты Виктор Тимошенко, московский корреспондент газеты «Голос Украины», и Дмитрий Бабич, обозреватель журнала « Russia Profile ».

В начале, по традиции, краткая биография гостя нашей передачи. Кира Николаевна Головко родилась в городе Ессентуки, училась в Институте философии, литературы и искусства. В 1937 году, будучи еще Ивановой, окончила факультет русской литературы. С 1938 года актриса МХАТ имени Горького. С 1958 года педагог Школы-студии при Московском художественном академическом театре. В Художественный театр его принимал знаменитый режиссер Василий Сахновский. Свою Наташу в пьесе «На дне» она показывала лично Владимиру Немировичу-Данченко. Работала с такими театральными мастерами, как Николай Хмелев, Леонид Леонидов и Михаил Тарханов. В 1946 году сыграла Анну Керн в фильме «Глинка», за что удостоилась Сталинской премии. В 1948 году незабываемой красоты маму в «Первокласснице». После войны Кира Николаевна вышла замуж за легендарного адмирала Головко, которого тогда направили командовать Балтийским флотом. Она уехала вместе с ним, не задумываясь, променяла первую сцену страны на Калининградский областной драмтеатр. Затем было возвращение во МХАТ. За плечами два десятка ролей в кино, работа в картине «Война и мир» Бондарчука, где Кира Головко сыграла графиню Ростову. В жизни актрисы был длительный творческий отпуск во МХАТе, когда в Художественный пришел Олег Ефремов. Затем опять возвращение, теперь уже в Московский художественный театр к Олегу Табакову. Путь Киры Головко пролегает от Константина Станиславского до Кирилла Серебренникова. В пьесе «Лес», поставленной едва ли не самым эпатажным московским режиссером, она сыграла свою небольшую роль. Среди учеников Киры Николаевны такие артисты, как Наталья Егорова, Борис Невзоров и Николай Караченцов. Как вы видите и слышите, Кира Николаевна легенда МХАТа. В следующем году Кире Николаевне исполнится 90 лет, так что готовьте подарки.

Есть ли у вас какие-то дополнения?

Кира Головко: Нет, кроме того, что подарков не надо (смеется). За такую дату нужно что-то вычитать, а не дарить.

Мумин Шакиров: Давайте попробуем, коллеги, более подробно поговорить о биографии Киры Николаевны, чтобы понять, как изменился за эти десятилетия МХАТ, да и страна тоже. Скажите, вот вы пришли в Художественный театр в 1938 году, и в этом же году умер Константин Станиславский. Каким он вам запомнился? Успели вы застать какие-то интересные моменты?

Кира Головко: Вы знаете, я написала ему письмо, которое он получил и в котором подчеркнул красными своими чернилами несколько строчек. Но об этом я узнала много позже, через много лет, когда директором Музея МХАТа стал мой и покровитель, и большой друг, так называемый Филя, прозванный Булгаковым, Федор Николаевич Михальский, главный администратор театра в течение многих лет, а потом он стал уже директором музея. И вот там я прочла и увидела подчеркнутые Константином Сергеевичем слова, по-моему, очень глупого моего письма. Тем не менее, счастлива тем, что все-таки рука Константина Сергеевича если не моего плеча, то письма коснулась.

Мумин Шакиров: Какие афоризмы Константина Станиславского вам больше нравятся, что бы вы выделили?

Кира Головко: Знаете, живым-то я Константина Сергеевича не застала, я его только хоронила. Я как раз в 1937 году писала, когда он уже не выходил из Леонтьевского, лежал там больной, а в 1938 году я пришла, услышав об этом очень грустном для меня и для всей страны событии и провожала до кладбища, и там слушала панихиду, и старалась услышать речь Владимира Ивановича, хотя говорил он очень и очень тихо, а пробиваться вперед у меня не было нахальства. Но, во всяком случае, я достояла и ушла потом, утирая слезы.

Виктор Тимошенко: Кира Николаевна, скажите, пожалуйста, на ваш взгляд, таланту пробиться трудно или легко в искусстве? И от чего это зависит? У вас был тот человек, который вас вел за руку, ввел в театр, в роли, на плечо которого вы опирались?

Кира Головко: Вы знаете, вероятнее всего трудно пробиваться. Мне в чем повезло на короткий период, когда просматривали в 1937 году желающих поступить, а желающих было 634 человека на место, троих мужчин взяли и вот через год взяли меня, на чем, как мне много лет спустя сказали, настаивал Иван Михайлович Москвин. Но моим дядькой так называемым стал легендарный гениальный актер Леонид Миронович Леонидов, он сам захотел это, и мне его сын говорил, что он в записях отца видел – на все молодые роли было написано: «Кира Иванова… Кира Иванова…» Но, к сожалению, в первый же год начавшейся войны Леонида Мироновича не стало. Тем не менее, я продолжала числиться. И меня учили на ходу, конечно, образования такого вот студийного театрального… Студия открылась только в 1943 году, ее организовал, последнее было такое гениальное действо Владимира Ивановича Немировича-Данченко. Вот несмотря на то, что шла война, дали согласие власти на открытие студии. Но в студию учиться я уже не пошла, а наоборот, был такой замечательный педагог, окончивший студию, Манюков Виктор Карлович, который взял меня к себе в помощницы, и около него я училась этому делу педагогики. Не знаю уж, чему я научилась в педагогике, но в талантливых студентов я буквально влюблялась, и они мне так и говорили, что я им помогала своей любовью.

Дмитрий Бабич: Придерживаясь хронологического принципа, вот начало вашего пути – вы поступили в легендарный институт ИФЛИ.

Кира Головко: Да.

Дмитрий Бабич: Во МХАТ был конкурс 634 человека на место, а какой был в ИФЛИ? И в связи с этим еще один вопрос. Вот этот период перед самой войной, там Жуков писал, что «хорошо, очень хорошо начинали мы жить». А с другой стороны, сейчас об этом периоде написано столько книг, мы узнали столько ужасных фактов, сколько людей в этот период было арестовано. Каким он остался в вашем представлении?

Кира Головко: Период был трудный, тем более что мой отец до революции был белым офицером, имел три Георгиевских креста, два солдатских и один – потом от него оболочку золотую внесли в Торгсин, и мама, конечно, ее жизнь укоротилась тем, что она безумно боялась, что папу арестуют. Он был хорошим педагогом, я сама у него училась в старших классах физике и математике, и гонял он меня, как сидорову козу. Слава богу, я имела какие-то способности к этому делу. И в ИФЛИ я поступила без проблем, я была отличницей, золотой медалисткой. Медали не давали, но взяли в ИФЛИ, писали мы все диктант. В диктанте я там две запятые не там поставила, но была принята. И конечно, увлеклась страшно, там были такие замечательные педагоги, как профессор Кун, который читал курс «Мифы Древней Греции», Поспелов читал русскую литературу, русский язык преподавал… боюсь переврать фамилию, на «Я» она начиналась, тоже связанная с языком, у него учебники были. И если бы меня не соблазнило через год объявление о том, что объявляется набор во вспомогательный состав Художественного театра, я бы, конечно, была более образованным, наверное, человеком. Учиться мне там нравилось, и я уже начала сдавать экзамены за первый курс, но, как это ни странно, меня взяли во вспомогательный состав.

Мумин Шакиров: МХАТ тогда, наверное, был мечтой каждого, кто хотел стать актером или режиссером. Вы работали как раз в военные годы, и когда в эвакуации был МХАТ, в театре. А вот как тогда составлялся репертуар, учитывая, что власть всегда внимательно следила, как проходят культурные процессы в стране? Сталин обычно в кино нередко читал, поправлял сценарий. А насколько глубоко он внимал в жизнь театра, в частности МХАТа, что можно было ставить, что нельзя?

Кира Головко: Мне трудно судить. Наверное, было пристальное внимание. Когда-то был период, это был такой вице-адмирал Яковлев. Но это я уже вышла замуж, в конце 40-х годов, за адмирала Головко, и они дружили с вице-адмиралом Яковлевым Василием Даниловичем, а Василий Данилович дружил с Юрой Ждановым, а Юра Жданов был женат на Светлане Сталиной. И нас судьба свела, и даже Светлана обратилась ко мне с просьбой. Она закончила исторический факультет, должна была преподавать, но очень тихо говорила, у нее нет голоса, и не могу ли я ее устроить к преподавателю. А у меня были чудные обе – и Жуковская Елена Юльевна, которая преподавала в Вахтанговском театре, вела голос, и потом Рачинская Софья Андреевна. И вот к Софье Андреевне Рачинской я обратилась с этой просьбой, она покрылась красными пятнами, но согласилась. Но красные пятна были не зря, потому что перед каждым уроком, который намечался со Светланой, являлись три высокого роста мужика, а у нее такая большая русская комната, захламленная сундучками какими-то, салфеточками, все это пересматривалось. Она хваталась за голову, показывала мне: во что ты меня… Но терпела, и это было не так долго, потому что Света, когда встречала меня, говорила, что она с большим удовольствием занимается с Софьей Андреевной, но мама Юры Жданова разводит их. И действительно, видимо, развод состоялся… Ничего плохого о Светлане я не могу сказать, она была очень мила в обращении. Они даже были у нас дома, где Юра моментально садился к роялю, он замечательно играл и вторил, а я пела, и мы вот так проводили время, несколько встреч таких было.

Виктор Тимошенко: Уважаемые Кира Николаевна, а вы не могли бы рассказать нам о тех выдающихся людях, которые были в зрительном зале и видели вашу игру? Например, был когда-нибудь в зале Сталин?

Кира Головко: Вы знаете, не раз. Но не из-за меня, естественно. Он любил очень спектакль «Горячее сердце», он его энное количество раз смотрел. Также он любил спектакль «Дни Турбинных» и тоже посещал его. Но, к сожалению, я там не была, я мечтала сыграть Елену, но не довелось, за всю мою такую длинную жизнь эта роль меня обошла. Но Соколова играла ее… там все блестяще играли, замечательные звезды МХАТа второго поколения. Но мне не довелось.

Виктор Тимошенко: А кроме Сталина, кто был вашим зрителем?

Кира Головко: В смысле этой ложи? Зрителей было много, во МХАТ ходили.

Виктор Тимошенко: Я имею в виду тех, кто, скажем так, определял театральную политику СССР.

Кира Головко: Не знаю. Думаю, что Луначарский, наверное. Но я его только издали могла различать.

Мумин Шакиров: А вообще, это было событие, когда приходил Сталин? Наверное, усиленная охрана, атмосфера…

Кира Головко: Нет то слово! Спотыкались мы, потому что там лежали даже полицейские. Все кулисы были, да-да.

Мумин Шакиров: А как можно было в такой атмосфере играть? Страх же определенный был, наверное.

Кира Головко: (смеется) Постепенно привыкали. Дрожали. Я помню, что первые спектакли «Горячее сердце», Параша, я там выбегаю, сажусь одна, и мне пришлось колени держать. Потому что я уголком глаза его увидела, он сидел там в глубине. Ну, держала. А потом уже и переставали дрожать.

Дмитрий Бабич: Как раз когда вы начинали работать, был поставлен «Тартюф» с Топорковым во МХАТе, насколько я помню, в 1941 году. И потом вы тоже играли в спектакле по Мольеру, да, играли Дарину, по-моему.

Кира Головко: Нет-нет, вы знаете, я играла горничную бессловесную. И даже папа мне стихи посвятил, мой папа педагог был, отнюдь не поэт, преподавал физику и математику. Он написал: «Позор Тартюфа ты освещала, фонарь горящий в руках держала…» И так далее, стихотворение было длинное: «Твоя звезда не на закате, она восходит в прекрасном МХАТе». Ну, уж насколько она взошла, но взошла, потому что продержалась столько лет, несмотря на то, что даже уезжала с мужем на Балтику, а вернулись – и взяли. Не очень хотели брать обратно, но взяли.

Дмитрий Бабич: И я хотел спросить, какие были ваши любимые из классической литературы спектакли во МХАТе? И не смущает ли вас то, что раньше в разговорах друг с другом люди говорили про какого-то человека: «Это Тартюфа» – и все понятно, «это Полоний» - и все понятно, а сейчас люди не считывают эти коды?

Кира Головко: Да, это изменилось. Вы знаете, тогда были, конечно, гениальные спектакли. Во-первых, конечно, «Три сестры» - это последний всплеск Владимира Ивановича Немировича-Данченко, он в 1940 году поставил, а в 1943 году его уже не стало. И я не застала живым Константина Сергеевича, очень сожалею, но Владимир Иванович, как раз Ольга Сергеевна Бакшанская, бывшая его секретарем, она вела его на его место в то время, как уже был затемнен зал, а в третьем акте… Вообще, в «Трех сестрах» я в первом акте щебетала птичкой, во втором изображала шум в печке и ряженую, а в третьем била в гонг, изображала пожар, а в четвертом – журавлей. Так вот, на третий акт Ольга Сергеевна вела, и вдруг Владимир Иванович остановился около меня, я, конечно, вскочила, сказала: «Здравствуйте, Владимир Иванович». «А вы кто?» - сказал он, теребя свою бородку. И я сказала: «Я пожар». Он так хихикнул. Ольга Сергеевна рассердилась и сказала: «Владимир Иванович, идемте, это Кира Иванова, я потом вам про нее расскажу». А он почему-то задержался. «Нет, вы знаете, мне понравилось, что вы себя назвали пожаром. Когда вы будете писать о себе воспоминания (увы, не пишу), напишите, что в моем спектакле, в спектакле Владимира Ивановича Немировича-Данченко «Три сестры» по пьесе Антона Павловича Чехова вы изображали пожар». Вот это было.

Мумин Шакиров: Вы рассказали нам эту замечательную историю, и у нас на сайте будет она обязательно вывешена, так что хотите вы или не хотите, а уже биографическая записка будет существовать.

Кира Головко: Похвасталась, да (смеется).

Мумин Шакиров: В 1948 году вы вышли замуж за легендарного адмирала Головко. Я тут в анонсе одного из телевизионных каналов накануне показа фильма «Невеста для адмирала» прочитал, что знакомство ваше было организовано по личному распоряжению Сталина, который в то время с симпатией относился с очень молодому адмиралу, тяжело пережившему недавнюю смерть жены, и когда это знакомство состоялось между актрисой и адмиралом, неожиданно возникла любовь с первого взгляда. Вот что тут правда, а что вымысел?

Кира Головко: Вымысла много, наверное. Вы знаете, и дочь моя пыталась выяснить тоже, что вымысел, но что-то наверное… Не то что отдал распоряжение, но он, я имею в виду Иосифа Виссарионовича, не хотел какого-то такого легковесного брака. Потому что потом уже, когда я вышла замуж, все субботы пропадали, все субботы были там, одни мужики, баб туда не звали, как говорится. И когда Тольятти привел свою жену, то все были страшно смущены, не знали, что с ней делать, и тогда Сталин толкнул под бок Кагановича и сказал: «Лазарь, займись бабой». Вот такая легенда. Но это не легенда, Арсений там присутствовал, так что он врать бы не стал.

Виктор Тимошенко: Кира Николаевна, а туда – это куда?

Кира Головко: Ближняя дача. Я там никогда не была, но проезжали, когда ехали в Переделкино, Арсений указывал.

Мумин Шакиров: Так как вы познакомились с Арсением Головко?

Кира Головко: С Арсением Головко мой ангел-хранитель Игорь Владимирович Нежный познакомил меня. Он давал нам талончики на получение каких-то… скажем, шубу я получила, сурок, и выходя замуж, я все еще была в этом сурке, хотя он весь был стерт. И когда адмирал мне предлагал: «Давай пойдем и купим тебе нормальную шубу», я говорила: «Нет, это мой сурок, я так к нему привыкла». Вообще Нежному я очень была благодарна. И он мне организовывал какие-то поездки, я ездила с актерами балета Большого театра. Срамилась сначала, не умела докладывать, врала фамилии, но за один концерт они меня вымуштровали, и со второго концерта я уже чувствовала себя более свободно и зарабатывала какие-то деньги. Это мы ездили в Минеральные Воды, Кисловодск, туда.

Мумин Шакиров: То есть Нежный вас познакомил?

Кира Головко: Нежный познакомил, да. Нежный и Судакевич. Он, правда, были, как теперь выражаются, гражданским браком жили, на разных этажах. И собирались у Анели Алексеевны. И вот там присутствовало несколько адмиралов, а я все смотрела и уже была предупреждена, и все выбирала, и думала: с кем это меня хотят познакомить?

Мумин Шакиров: А кем вы были предупреждены?

Кира Головко: Да не знаю, кто-то мне шепнул, уж я не помню. Во всяком случае, красными пятнами я покрылась, потому что мне казалось это и неприличным, и нехорошим. И надо сказать, я в штыки приняла какие-то шутки Арсения Григорьевича, о чем потом, когда познакомились, очень жалела. Потому что он на следующий же день проявил самые такие нужные качества, заботу, я жила только с сестрой. И через месяц мы поженились.

Виктор Тимошенко: Кира Николаевна, меня интересует очень период в вашей жизни Великой Отечественной войны. Вы, вероятно, выезжали с какими-то концертами на фронт, давали концерты перед бойцами, командирами, офицерами.

Кира Головко: Выезжала, но вы знаете, борьба за то, чтобы на самый фронт выезжать, была большая, и была племянница Аллы Константиновны, которая имела влияние на Аллу Константиновну, не всегда, правда, но она больше, чем я, выезжала на самые передовые. Но я тоже ездила и на фронтовые заводы, и в части, принимали замечательно, и это осталось, конечно. Я очень волновалась. Мама умерла за год, в 1940 году, а папа пошел в ополчение. И когда мы уже вернулись… В Саратов нас эвакуировали, оттуда перекинули в Свердловск, но мы играли в Саратове, потом в Свердловске, и в Свердловске Валя Дементьева, хорошая очень актриса, она увлекалась спиритизмом и меня в это втащила, и я все время гадала, жив ли мой папа, ничего мне не отвечали, но папа не был жив, он так и не вернулся. Так трагически я осталась одна. Но театр, конечно, был моим третьим родителем, меня приютил к себе Федор Николаевич Михальский. Кстати, он никогда не была женат, но у него была актриса Николаева гражданской женой, с ним жила. Она умерла, он ее похоронил и предложил мне маленькую эту комнатку. Тем более у него так называемая бонна была – Ольга, соседка, которая стряпала нам обоим. В общем, я была до конца дней ему благодарна за него помощь и доброе отношение.

Дмитрий Бабич: Я знаю, ваш отец погиб под Вязьмой.

Кира Головко: Да.

Дмитрий Бабич: Но вы его провожали на фронт, и что он говорил, когда война все-таки началась? Причем довольно неожиданно и неудачно для России.

Кира Головко: Про войну он ничего не говорил. Мы только похоронили маму, и я чувствовала, что для него жизнь кончилась. И он мне только говорил: «У тебя есть театр. Я спокоен за тебя. А я хочу воевать». И сам пошел и записался в Краснопресненское бюро, в ополчение. 6 августа 1941 года в 6 часов утра я его проводила от Никитских ворот. Дома этого уже нет, снесли. И я его проводила до Кудринской площади и уже больше никогда не видела. Ну, письма приходили, последнее письмо от 28 октября.

Мумин Шакиров: Я хочу вернуться к истории с адмиралом Головко, за которого вы вышли замуж в 1948 году. Ваша жизнь изменилась, это отдельная квартира, много комнат, богатый интерьер, служебная машина. Кто был у вас в гостях? Это же, наверное, были люди особого круга.

Кира Головко: Да, из грязи в князи, как про меня говорили. У него были близкие друзья – братья Яковлевы, один вице-адмирал, а второй Яковлев был министром в какой-то стране, он не был военным, а по такой части служил. Ну, адъютанты. Был один адъютант, очень докладывал забавно: «Разрешите доложить, товарищ адмирал». – «Докладывайте. Ну, вот скажите, какой план у нас на сегодня». – «Товарищ адмирал, разрешите свериться с планом?» - «Сверяйтесь». Он уходил, сверялся, приходил. Опять задавался вопрос – и он опять… Но не выгоняли, а так и был в адъютантах, который всегда справлялся с точностью.

Мумин Шакиров: То есть это были преимущественно военные люди, да?

Кира Головко: Военные люди, да. Я сразу попала в военную среду. И у нас очень долго была, даже когда на Кудринке жили, мебель казенная. Как-то об этом и не думалось.

Мумин Шакиров: Вам завидовали? Все-таки отдельная квартира…

Кира Головко: Я думаю, что завидовали, но я даже об этом не думала. Я просто думала о том, какой доброты человек. Потому что он моментально взял на содержание мою сестру, ее детей, родителей моих уже не было. Поразительной доброты, широты. Он никогда меня не спрашивал отчета в деньгах, а они у меня как-то уходили не на себя, а брали в долг. Грибов на меня орал и говорил: «Дура, записывай! Фамилия хоть записывай, никто не отдаст!» Ну, так и было, никто не отдал. Но он, правда, сознался: «Я записывал, мне тоже не отдают».

Виктор Тимошенко: Кира Николаевна, а вы помните день смерти Сталина и вот ту ситуацию, которая была в вашем окружении?

Кира Головко: Помню. Вы знаете, я бы, наверное, что-нибудь плохое… попала бы в какую-нибудь ситуацию, потому что в этот день я возвращалась, у меня был маленький ребенок, дочка, ее нужно было кормить, и в одном месте в метро, когда была такая давка, меня так прижали, что мне дурно сделалось. Но так как это была уже «Библиотека Ленина», а мы жили на Серафимовича, 2, вот это меня спасло. Я только перебралась через мост и уже не выходила, потому что двое детей, старшему Мишке уже было 3 года, и только что родившаяся Наташка.

Виктор Тимошенко: Для вас это было личным горем?

Кира Головко: Для меня не было. Хотя мне нравилась Светлана, дочка его, и мне их жалко было почему-то. А для Арсения Григорьевича, видимо, было, потому что адъютанты мне сказали, что он, получив известие, сел сам за руль, им в этом чине уже не разрешалось, уехал в Балтийске в поле и где-то там час простоял. Так что, очевидно, какие-то были переживания. У него легко шла слеза, он уходил с моих драматических сцен, а рол были сплошь драматические, комических мне мало досталось, но досталось. И он выходил из ложи.

Дмитрий Бабич: Я вернусь к своему вопросу о самых лучших постановках классики, мировой классики, которые вы можете упомнить во МХАТовской истории. И в этой связи я вас хотел спросить, вот вы играете даже с современными режиссерами, которые сейчас очень любят переодевать: Гамлет у них ходит в кожанке, Дездемона – дама, прямо скажем, полусвета и так далее. Как вы к этому относитесь?

Кира Головко: Я к этому плохо отношусь. Классика есть классика. Я не могу сказать, что я как-то возражаю, бунтую, нет, но мне больше… Я готова смотреть «Дни Турбинных» без конца, мне нравится этот спектакль, как он поставлен, что его не дали как-то разрушить. Конечно, новый спектакль, который сейчас идет, там играют неплохо, но мне все-таки тот старый больше нравится.

Мумин Шакиров: Просто в продолжение этого вопроса, что, коллега, вы затронули. Но вот вы же сыграли в спектакле «Лес» Кирилла Серебреникова, и вот пишет пресса, что вы там тоже хулиганили, как и все. Расскажите.

Кира Головко: А он потребовал от меня, чтобы… Я не знала, во-первых, я не понимала, почему Милонова, когда там господин Милонов, но потом я поняла, что он из господ сделал женщин. И потом дал мне в руки палку и говорит: «Крути палку, крути палку, иначе ничего не получится».

Мумин Шакиров: А кого вы играли, простите?

Кира Головко: Милонову, такую благодушную эту самую… Я не знаю, что там получилось, но крутила я палкой с удовольствием. И вообще Кирилл Серебреников мне нравился тем, что он не давил, а так подбрасывал что-то, и выходило – выходило, похвалит, а не выходит – молчит, значит, нужно что-то еще придумать. Но там небольшая роль.

Мумин Шакиров: Я почему вас спросил про этот спектакль, вы же видели, точнее говоря, участвовали в постановке этого спектакля Мейерхольда, вы играли Аксюшу в этом спектакле.

Кира Головко: Да. С Шевченко играть было восторг и упоение! Замечательная актриса.

Дмитрий Бабич: Вы общались и с Мейерхольдом… Нет, с Мейерхольдом вы не успели пообщаться.

Кира Головко: Нет, Мейерхольда я только видела, заглядывала в ложу. А Зинаида Райх – я все спектакли с ней смотрела, мне нравились они.

Дмитрий Бабич: Дело в том, что ведь когда-то МХАТ, когда еще в нем Мейерхольд начинал, это был театр-эксперимент, театр-инновация, от них ждали все время чего-то нового. А когда вы туда пришли, это уже был именно МХАТ – академический театр. По вашему ощущению, вокруг вас эти режиссеры, актеры, у них было какое-то чувство, что им не хватает свободы, что вот они сидят в золотой клетке немножко в творческом плане?

Кира Головко: Думаю, что было. Я не общалась так, ну, с Раевским еще, Иосиф Моисеевич мне позволял, вот молодой состав «Трех сестер», позволял высказывать какие-то вольности, за которые мы, конечно, цеплялись, и очень хотели их слышать. Но во МХАТе всегда, сейчас уже не ручаюсь, я слишком стара и отошла, но там всегда бурлило что-то такое, за что мы могли зацепиться и что-то такое поискать.

Дмитрий Бабич: Но не было такого, чтобы человек сказал: «А вот до революции мы могли, а теперь не можем»? Или это было крамольно и опасно?

Кира Головко: У меня ведь была отдушина, когда я уехала. Правда, Алла Константиновна, когда подписывала, она была директором тогда, подписывали мне на три года отпуск творческий и сказала: «Ты пропала как актриса… Видишь, тут была мужская мебель, а я ее выкинула, а вот поставила другую. Тебе нравится женская мебель?» - забыв уже про мои трагические дела. Но это было очень мило с ее стороны, я была ей благодарна, что она меня как-то милостиво отпустила туда. Тем не менее, брали обратно меня с трудом. Я сыграла, и они меня Народной сделали, присвоили звание Народной, и вот Народную обратно взяли. В то время как мои ровесницы еще только через несколько лет получили, Станицын Виктор Яковлевич ездил в ЦК и говорил: «Она стала провинциальной, Иванова, нам она не нужна». Но там был некто Поляков, который хорошо относился к Арсению Григорьевичу, но я не думаю, что поэтому, и он сказал: «Ну, а вы отправьте еще кого-нибудь из молодых на три года в провинцию и потом посмотрите». Так что как-то лапкой, но меня взяли.

Виктор Тимошенко: Кира Николаевна, вы себя ощущаете актрисой от СССР или российской актрисой? Как тяжело вы пережили крах СССР?

Кира Головко: Вы знаете, я всегда российская, и у меня не было ощущения, что меня сделают от СССР, мне казалось, что я этого даже не заслуживаю, поэтому у меня не было переживаний по этому поводу. Я не помню их, во всяком случае. Надо сказать, что я ведь была одна из молодых, и я во всех, даже где никто не было на сцене, там же враги, я все-таки читала молитвы за кулисами где-то обязательно. В «Воскресенье» тоже не было народных. На всех народных сценах я была сурово воспитана, так сказать, в плане Константина Сергеевича, что нет маленьких ролей, а есть маленькие актеры.

Мумин Шакиров: Вот видите, вы назвали один из его знаменитых афоризмов.

Кира Головко: Да.

Мумин Шакиров: Так интересно началась ваша актерская биография, а потом, с приходом во МХАТ Олега Ефремова, у вас произошел длительный творческий отпуск. Почему вы не сработались с Олегом Ефремовым?

Кира Головко: Нет, я не не сработалась, я его обидела. Вы знаете, и я понимала, что я его обижаю. Когда он организовывал «Современник», я уже была замужем за Головко, и Головко ему несомненно нравился, даже больше, чем я сама. И он звонил почти каждую ночь, когда он организовывал «Современник», и уговаривал принять участие в «Вечно живых» Розова. Я рыдала, Арсений говорил мне: «Перестань реветь и решайся. Если ты хочешь работать у Олега, так наплюй на МХАТ и иди к Олегу. А если не хочешь, так не реви, а оставайся в своем вонючем МХАТе». Ну, я и осталась в «вонючем МХАТе», потому что я считала, что туда я вошла абсолютно по-честному, стоя в очереди, 634 претендента на место, а там, мне казалось, меня вышибут. Вот, очевидно, я на этом что-то потеряла. Но, с другой стороны, отношение Олега Николаевича было неплохое ко мне, он мне не мстил за то, что я не пошла. Он только не предлагал ролей. Я как-то один раз попросила, когда он ставил «Валентин и Валентина», говорю: «Знаешь, мне очень хочется что-то характерное попробовать. Вот Георгиевская, замечательная, конечно. Дай мне попробовать что-нибудь такое, проводницу попробовать. Я не буду подражать Георгиевской». Он думал-думал: «Зачем тебе? Давай дублируй Тарасову». Не захотел. И я отказалась. Но вскоре мне дали бабушку, и я дублировала Пилявскую, играла бабушку с удовольствием. И параллельно с ней, и потом она ушла, и я уже играла бабушку. Так что вот так как-то получилось. А бойца у меня такого с открытым забралом не получалось.

Дмитрий Бабич: Сейчас, когда смотришь старые фильмы или записи старых спектаклей, знаете, какое-то странное ощущение: тексты иногда с нынешних позиций кажутся простенькими, иногда даже убогими, какие-то надуманные конфликты там, рабочие хотят еще больше работать, а им не дают…

Мумин Шакиров: А бригадиры отказываются от премий.

Кира Головко: «Председатель», да.

Дмитрий Бабич: Да, отказываются от премий, а актеры играют потрясающе из этих, прямо скажем, несовершенных текстов выжимая все, что они могут дать.

Кира Головко: Вы знаете, вот царство небесное Михаилу Александровичу Ульянову, я вспоминаю его как солнце ясное. Во-первых, я был старше его, ахала: «Михаил Александрович, как же вы…» - «Замолчи, несчастная, я все равно буду старше тебя, меня загримируют». И так он как-то помогал мне в этой роли, прямо вспоминаю с огромным удовольствием.

Мумин Шакиров: Давайте напомним слушателям, что речь идет о фильме «Председатель», где играл Михаил Ульянов главную роль. А вы играли в этом фильме…

Кира Головко: А я играла Надежду, его жену.

Дмитрий Бабич: И мой вопрос. Вот когда вы обсуждали с ним эту роль и другие роли вот из таких простых советских спектаклей, конфликта лучшего с хорошим, я не поверю, если не узнаю, что на самом деле за этими ролями, за этими вашими выступлениями стояло что-то другое, для вас не эти рабочие были важны, не этот председатель, не этот конфликт, а какие-то более важные жизненные коллизии, жизненные конфликты, которые были в жизни. Вот вы не помните, когда вы репетировали, что-то он говорил такое, что больше было бы, чем то, что есть в пьесе?

Кира Головко: Говорил. Кстати говоря, мы так подружились. Не сразу, сначала были такие какие-то… я интеллигентка, он интеллигент, и ничего не получается. А потом как-то раз разговорились, он рассказал про себя, подноготную такую, безжалостную, я рассказал про себя, тоже было что рассказать, и вы знаете, была такая хорошая дружба, что вот случись у меня потом что-нибудь плохое, я бы обязательно к нему обратилась. А он уже занимал пост. Я с большим трудом удержалась, чтобы к нему не обратиться, чтобы он меня защитил, потому что я уверена, что он был меня защитил, но я удержалась, и я горда тем, что обошлось так, бочком как-то проехало. Я не ответила на ваш вопрос, наверное.

Дмитрий Бабич: Обсуждали ли вы что-то большее, чем просто конфликт лучшего с хорошим, когда прорабатывали эти роли? Были ли какие-то задушевные разговоры, когда Ульянов говорил бы, что на самом деле происходит в стране?

Кира Головко: Бывали. Он просто учил меня несколько раз. Я не так стягивала сапог с ноги. У него же одна рука, и вот этот сапог. У меня уже пот, но «давай, давай еще», и он опять натягивал этот сапог. Он очень большим помощником мне был, конечно, я по сравнению с ним была ребенком в линии киноискусства.

Мумин Шакиров: Кира Николаевна, вот вы сейчас смотрите, как работают ваши молодые коллеги, которые вам годятся в правнуки даже, наверное. Вот техника игры изменилась, на ваш взгляд? Вот ваша МХАТовская школа, старая, и сейчас – вы видите, в чем разница?

Кира Головко: По-моему, изменилась. Я только боюсь, что не возьму на себя смелость сказать в чем. Скажем, Миронов, он же прекрасный актер, и я не думаю о том, есть у него техника или нет. Я просто смотрю в его глаза, и он меня завораживает всем, что у него есть. Вероятно, техника как-то облегчается, мне так кажется, на ней не усугубляется внимание, а главным образом – что мы говорим этой картиной, этим спектаклем, что мы хотим сказать. Политика ведь, театральная политика, она имеет место, как мне кажется.

Виктор Тимошенко: Кира Николаевна, когда мы говорим о современных спектаклях, о современной игре, я вот хожу на спектакли, и очень много внешних каких-то вещей, актеры позволяют себе на сцене раздеваться, делать какие-то вещи, которые было стыдно, может быть, в вашу эпоху и мужу рассказать. Ваше отношение к тому, что происходит сегодня на театральных сценах в так называемых спектаклях модерна или каких-то, так сказать, новшествах?

Кира Головко: Вы знаете, я очень благодарна и люблю Кирюшу, как я его называю, Семеновича Серебреникова, но его куда-то сейчас тянет вот на раздевание, и мне жалко. Мне кажется, что у него таланта хватило бы на десяток настоящих МХАТовских спектаклей. Но я же ему не могу сказать, я его очень люблю, мы редко встречаемся, и я не могу позволить себе что-то такое. Я совершенно не того ранга, чтобы давать ему какие-то советы. Но я думаю, что он все равно доищется чего-то интересного, нового, он интересный человек, он ищущий человек.

Мумин Шакиров: Вот в дополнение к вопросу коллеги, а в кино, что вы смотрите, что-то вам нравится из того, что сейчас снимается, что показывают?

Кира Головко: Но не сериалы, вы знаете. Вот сериалы меньше, а кусочки какие-то… Вот мелькнуло лицо Жакова, которым я упивалась, вот сегодня утром.

Мумин Шакиров: А из современных картин что-то вас цепляет или нет?

Кира Головко: Да, цепляет, конечно. Я вообще люблю кино, это мое по возрасту уже, все 90 уже, считайте, по паспорту, так что я к «ящику» привязана. Иногда, конечно, я музыку ищу, я училась музыке, пела. А так вообще слежу.

Мумин Шакиров: А теперь, как обычно, журналисты выскажут свое мнение о сегодняшней беседе с Кирой Головко.

Кира Головко: Ой, уж простите, говорливая бабушка…

Мумин Шакиров: Дмитрий, ваши впечатления о сегодняшнем разговоре?

Дмитрий Бабич: Меня прежде всего подкупила Кира Николаевна своей непосредственностью. Вот она рассказывает о прошлом без каких-то больших обобщений, но с массой интересных деталей. И это очень по-актерски. Как тот самый сапог, который учил Ульянов стягивать, он больше говорит о тогдашнем состоянии театра и кино, чем многие диссертации.

Мумин Шакиров: Виктор Тимошенко…

Виктор Тимошенко: Кира Николаевна, я восхищен вами как женщиной как красивой женщиной. Мне было очень приятно слушать и смотреть на вас. Спасибо вам большое.

Мумин Шакиров: Я со своей стороны хочу сказать, что, конечно, мы не успели задать вам огромное количество вопросов, каждый фрагмент вашей жизни требует дополнения, каких-то новых деталей, у нас нет времени, поэтому я с чувством в хорошем смысле творческого голода говорю вам спасибо за эту беседу. Потому что недосказанность, конечно, есть, так как гигантская жизнь прожита вами, и огромный пласт культурный стоит за вами.

Кира Головко: Ой, спасибо вам большое! Я никак не могла ожидать даже, что вы можете мною заинтересоваться. И я очень счастлива, что даже прозвучала фамилия моего мужа. Это было послано мне свыше, такая удача, встреча с таким человеком. И вообще то, что я попала в искусство, это случайность…