Ирина Лагунина: Насколько оправдана активная работа современных архитекторов в странах с авторитарным режимом? И справедливо ли объединять их всех под одним обидным определением «олигархитекторы»? Знаменитый голландский архитектор и философ архитектуры Рем Коолхаас считает, что подобная огульная критика неконструктивна, и каждый архитектурный проект требует более тонкого и избирательного подхода. С создателем здания центрального китайского телевидения и архитектурным консультантом Государственного Эрмитажа беседовала наш корреспондент в Нидерландах Софья Корниенко.
Софья Корниенко: Рем Коолхаас известен в Голландии как человек таинственный. Интервью с ним появляются редко, несмотря на внешнюю простоту в общении, на самые простые вопросы он отвечает по-философски сложно. Бывший киносценарист, Коолхаас и свои архитектурные проекты планирует как завязки сценариев будущего, как бомбы замедленного действия забрасывая свои будоражащие сознание, как он их называет, «нестабильные» конструкции в места обитания людей, привыкших к однозначности понятий. Его архитектурное бюро Office of M etropolitan Architecture ( OMA ) заслужило мировое признание, прежде всего, благодаря своему исследовательскому отделу AMO (это OMA наоборот), который занимается изучением визуальной коммуникации как инструмента социального и политического влияния.
Постмодернистская архитектура – и это касается не только авторитарных государств – это зачастую уже разжеванное, заранее до мелочей срежиссированное переживание. В отличие от слоеного архитектурного пирога, который представляет собой любая небольшая площадь с фонтаном, например, в Париже, где каждый день можно наблюдать самые разные, неожиданные сцены, силуэт Дубая наводит только на одну мысль – «потребляй и развлекайся». В глобализированной архитектуре общества потребления архитектору легко опуститься до погони за голой новизной формы, а не глубиной содержания и экологической устойчивости. Визионер Рем Коолхаас – счастливое исключение из этого ряда.
Рем Коолхаас : Возможно, это слишком общие слова, но мы постоянно находимся в поиске «признаков разумной жизни», «зачатков разумной жизни», инициатив, к которым мы могли бы присоединиться, могли бы быть полезны. Очень интересный пример в этом плане – петербургский Эрмитаж. Никто не обращался к нам с заказом произвести реконструкцию Эрмитажа, мы сами заинтересовались тем, как работает такой организм, как Эрмитаж, каким может быть его будущее. И вот уже несколько лет мы сотрудничаем с директором Эрмитажа Михаилом Пиотровским. Какую роль может сыграть этот музей, который не просто музей, а еще и дворец, в двадцать первом веке, если не подвергать его типичной музейной реконструкции, перестройке и модернизации?
Софья Корниенко : С какими трудностями Вы столкнулись, работая в Эрмитаже?
Рем Коолхаас : Это не такой проект, который могут затормозить бюрократические трудности, потому что в этом проекте не предполагается завершения. Он направлен на постепенные изменения внутри зданий Государственного Эрмитажа, у которых изначально были совершенно другие и разные функции – залов бывшего царского дворца, изначально предназначенных для экспозиции искусства, офисных помещений здания Генерального Штаба, которые только теперь превращаются в музейные. То есть мы наблюдаем, как искусство захватывает одно за другим помещения, изначально для него не предназначенные. Но историческое значение этих помещений не должно быть утрачено. Сегодня в Эрмитаже около двух тысяч уникальных, существующих независимо друг от друга залов. На наш взгляд, архитектурная реконструкция Эрмитажа, добавление новых помещений не имеет смысла. Требуется по-новому взглянуть на каждый эрмитажный зал и на поселившиеся в нем предметы искусства и перераспределить, переосмыслить экспозицию в контексте истории зала. Например – зал, в котором раньше располагался кабинет царя Николая I , теперь используется для выставки предметов из арабской коллекции. Интересное столкновение двух тем. Наша задача – оживить обе темы, найти между ними связь, сделать их присутствие в пространстве зала более интенсивным.
Софья Корниенко : То есть это, в каком-то смысле, проект по сохранению исторического наследия Петербурга в то время, как узнаваемый облик города на глазах проваливается в дебри стекло-бетонных символов новой эпохи, которой уже нет дела ни до аутентичного питерского силуэта, ни до его уникальной атмосферы.
Рем Коолхаас : То, что происходит в Петербурге, может превратиться в серьезную проблему. Я должен сделать одно признание: я был в числе архитекторов, которые принимали участие в тендере на строительство Газпром Сити, но наш проект проиграл. Я признаюсь сегодня, что участвовал в конкурсе, потому что верил тогда, что наша компания могла создать в рамках этого заказа нечто органичное, этически и эстетически правильное. Иными словами, я не считаю, что новая архитектура в историческом центре – это всегда плохо. Проблема в том, что зачастую эта новая архитектура – низкого качества. Я не вхожу в число агрессивных апологетов строительства Газпром Сити. Я просто хочу подчеркнуть, что проблема не обязательно в столкновении старого и нового. Проблема в качестве нового.
Софья Корниенко : Трагическим эффектом неспособности архитектуры смотреть дальше, чем неизбежные неудобства модернизации, становится постоянное разочарование сходящими с потока производства объектами и нескончаемое репродуцирование ностальгических панацей, которые устраивают всех, но ведут в тупик, пишет Коолхаас в одном из эссе. Особенно удручающим обстоятельством Коолхаас считает то, что критическим аппаратом до сих пор владеют представители «старой культуры», в то время как эпицентры производства уже давно переместились в иные точки на планете. Между тем, модель городов Персидского Залива (прежде всего – Дубая) воспроизводится на огромной территории, пока ограниченной «архитектурной видимости», от Марокко на западе до Китая на востоке. Стремительная кампания по экспорту нового рода урбанизма в места, не восприимчивые к предыдущим конкистам модернизма или попросту ими проигнорированные – это, по мнению Коолхааса, последняя возможность сформулировать новую урбанистическую модель. Воспользуется ли архитектура этим последним шансом?
Не секрет, что выбор коммерческих, массивных, но зачастую эстетически непродуманных и неорганичных в долгосрочной перспективе проектов обусловлен общим климатом в стране. В силах ли архитектор повлиять на этот климат, может ли его деятельность спровоцировать демократические перемены? То же самое касается вашей работы, например, в Китае.
Рем Коолхаас : Наша задача – поддержать проявления нового, более современного Китая, такого Китая, где у простого человека есть все больше возможности высказаться. И влияние архитектуры, безусловно, есть. Это не сильное, не прямое влияние, но оно существует.
Софья Корниенко : Испытывает ли ваша компания или вы лично угрызения совести в связи с тем, с какими режимами вам иногда приходится сотрудничать?
Рем Коолхаас : У нас не только бывают угрызения совести, порой мы просто отказываемся принимать участие в строительстве объектов. Я не хочу сейчас называть примеры проектов, от которых мы отказались, скажу только, что мы всегда серьезно размышляем о том, насколько инициатива по строительству того или иного объекта соответствует нашим принципам. Поддерживаем ли мы то, во что верим, или нет. Примеров я приводить не буду, дело не в этом. Но в последнее время мы довольно часто говорили «нет».
Софья Корниенко : Вы говорите, что, способствуя приходу нового, современного в авторитарное общество, архитектор способствует развитию демократии, однако как быть в ситуации, когда большинство населения – вернемся в Петербург – выступает против появления современного объекта в их городе? Разве это демократично?
Рем Коолхаас : В конечном итоге, появление настоящих современных объектов усилит демократические чувства. Я лучше расскажу о нашем проекте – о здании Центрального телевидения CCTV в Пекине, строительство которого подходит к концу. У этого здания нет никакой конкретной монументальной идентификации. Если смотреть на него из разных точек города, можно насчитать сто пятьдесят различных проявлений образа этого объекта. Оно выглядит то доминирующим зданием в ансамбле, то незначительным дополнением, то привлекательным, то странным. Сам факт присутствия в городе как Пекин такого неоднозначного, непостоянного объекта, который провоцирует дискуссию, заставляет людей думать – это уже хорошо. В процессе строительства мы несколько раз останавливались, потому что не были уверены, что сможем воплотить проект в полной мере. Уже в процессе строительства проект спровоцировал открытую дискуссию с китайским руководством, это не было строительством по указке диктатора. Мы стараемся преследовать более глобальные цели, нежели строительство зданий. Однако на Западе инициатива создания нового общества сегодня намного слабее, чем в остальном мире. Запад часто грозит пальцем и повторяет: «Неправильно!», «Аморально!», «Несправедливо!» На наш взгляд, политика такого постоянного отрицания не способна вызвать ничего, кроме отторжения. От того, что мы будем говорить «нет» всегда, не выиграет никто. Поэтому мы находимся в постоянном поиске проявлений нового мышления по всему миру, тех проявлений, которые мы можем поддержать сегодня и которые сделают свое дело в долгосрочной перспективе.
Софья Корниенко : Как бы вы могли сформулировать секрет успеха ОМА по сравнению с другими архитектурными бюро?
Рем Коолхаас : Наверное, секрет в том, что мы - не просто стадо дизайнеров. Нам нравится задумываться на сложные темы. У нас есть гражданская и политическая сознательность. И еще одна важная особенность нашей работы заключается в том, что я не довлею над остальными сотрудниками. Это такая компания, где каждый сотрудник с первого дня работы может внести важную лепту. У нас нет однозначной иерархической вертикали. В современном мире работа архитектора до сих пор оплачивается по средневековым правилам. Все мы так или иначе получаем гонорар в процентном соотношении со стоимостью законченного здания. Поэтому вкладывать душу в проект и работать на совесть получается глупо, потому что тогда приходится тратить столько же, сколько зарабатываешь. Побеждает тот, кто сумеет преодолеть это внутреннее противоречие.
Софья Корниенко : Вы архитектор, по-философски увлеченный глобальными политическими процессами, вам нравится экспериментировать со сферами влияния архитектуры на общественные процессы. Проводит ли АМО какие-либо исследования в области эффекта формы и силуэтов зданий на человеческую психику, есть ли у вас в штате подобные специалисты?
Рем Коолхаас : Ваша страна была гениальным лидером в исследованиях на эту тему. В Москве в двадцатые годы существовала школа ВХУТЕМАС – Высшие художественно-технические мастерские, где изучался в том числе и психологический эффект от различных архитектурных форм. Меня вдохновляют русские конструктивисты тех лет. И хотя мы и не говорим об этом, мы также проводим исследования о влиянии архитектурной конструкции на общественное сознание. Я не буду распространяться на эту тему, скажу лишь, что такие исследования мы проводим. Психология – это, пожалуй, последняя наука, которую мы бы стали задействовать, но у нас работают социологи и антропологи.
Софья Корниенко : Судя по тому, как неудачно проходит для Рема Коолхааса участие в конкурсах на строительство Газпром Сити, «Балтийской жемчужины» и реконструкцию «Апраксина двора», демократизировать общественные процессы с помощью архитектуры в Петербурге ему не дадут.
