Ирина Лагунина: В советское время детям слишком часто говорили «нет». Сегодня родители и воспитатели все чаще кивают на Запад и рассуждают о свободе, которой нельзя лишать ребенка. Но часто эту свободу в России ложно понимают как вседозволенность, как необходимость всегда и во всем говорить детям «да», не прививая при этом уважение к другим людям, к их чувствам, к их свободе. И не странно, что желаемый результат при отказе от запретительного воспитания достигается далеко не всегда. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Замысел этого разговора появился в театре, куда я впервые привела своего ребенка. С одной стороны, это было событие, ничто не сравнится с детским возбуждением и восторгом по этому поводу. С другой стороны, могу признаться, я испытала шок. В последний раз на детском спектакле я была лет 10 назад и обнаружила, что за это время многое изменилось. Прежде всего – поведение зрителей. То есть еще 10 лет назад все было, как в моем собственном детстве – крайне неприличным считалось комментировать происходящее на сцене, а уж ходить по залу никому и в голову не приходило. К моему изумлению, сегодня дети в театре ведут себя именно так, и родители не обращают на это почти никакого внимания. Мама, сидевшая рядом с нами, писала с-м-с-ки по телефону, потом ее дочка громко требовала пить, есть, и ее желания немедленно удовлетворялись. Мальчик сзади при очередном появлении Кота в сапогах громко заорал «Привет, котик!», а когда я выразительно посмотрела на маму, она только пожала плечами. Иногда она, правда, подзывала сына, прыгавшего в проходе, и что-то ему – опять же вслух – лениво говорила. Вместе со мной на этом спектакле была бывшая учительница, социальный работник, Лидия Иванова, и ее впечатления совпали с моими.
Лидия Иванова: Я это связываю с тем, что поколение родителей, которое воспитывают маленьких детей, их воспитанием ни дома, ни в школе никто не занимался. Потому что раньше школа – это было не только место, где учили детей, но это было, безусловно, место, где их воспитывали. Сейчас это ушло, к сожалению великому. А дома, во-первых, родителям некогда, во-вторых, эти родители сами не очень воспитаны. Это первое. А во-вторых, это понятие свободы родители, а соответственно дети понимают не очень правильно. Сейчас, видимо, родители считают, что ребенок может, он свободный. Ему хочется ходить, бегать, шуметь, он это делает, родители его не останавливают, потому что разговоров о том, что ребенок должен быть свободен, делать то, что хочет, достаточно много, а разговоров о том, что он, тем не менее, в этой своей свободе не должен ущемлять других, вот об этом разговора нет.
Татьяна Вольтская: Может быть это ложно понятые вещи, пришедшие к нам с Запада, что там детей ни к чему не принуждают?
Лидия Иванова: С одной стороны, да, они ведут себя свободно, но при этом, я сейчас тоже была несколько раз за границей, я вижу, что в общественных местах и в школе в более старшем возрасте они ведут себя значительно более сдержанно. И думаю, это связано с тем, что внутреннее они свободны, их не ущемляют в том, что они думают, их ущемляют минимально. То есть тогда, когда это необходимо, маленькому ребенку, я считаю, надо говорить «нет» минимально, но если ты сказал «нет», то это нет, потому что в этом есть необходимость. А если по нашей старой привычке мы на все говорим «нет», то есть ребенок несвободен ни внутренне, ни внешне, то сейчас мы пришли к тому, что внутренне он все равно остался несвободен. Поэтому он свою свободу выражает внешне только. Это замещение некоторое. То есть если человек внутренне не свободен, то ему кажется, если будет делать то, что ему хочется, он станет свободным человеком. А это ложное понятие. К сожалению, родители маленьких детей не знают, не понимают, их в этом не воспитывал никто. Их родители – это советские люди. Наше воспитание было другое, хотя там были и положительные моменты в том смысле, что мы всегда, безусловно, думали о том, как это внешне выглядит и так далее.
Татьяна Вольтская: 15-20 лет назад, безусловно, неприлично считалось в театре жевать конфету, громко шурша фантиком во время действия. Сейчас оказывается возможным скакать и прыгать, делать многое другое.
Лидия Иванова: Я, например, с ностальгией вспоминаю, что были классные часы, были общие походы в театр. Когда я первый раз пошла с детьми в театр, я была в ужасе и тогда, потому что когда передо мной две девочки начали лузгать семечки, я пришла в оторопь. Но я это сказала. На самом деле я абсолютно уверена, что если всем этим детям сказать, что этого делать нельзя, что это неприлично, что вы мешаете, то не все, безусловно, но 60% это воспримут и будет в зале значительно тише, если несколько человек будут шуметь, то ничего страшного не произойдет. Просто сейчас этот институт пропал. И мне бы очень хотелось, чтобы в школе и в детском саду, потому что уповать на родителей, к сожалению, я уже не могу. Но потом сейчас эта схема, когда все работают, работают много или мама сидит дома с ребенком, нет промежуточного варианта, когда мама приходит в пять часов домой, дальше она спокойно может заниматься воспитанием детей. Поэтому нужно искать другие методы воспитания.
Татьяна Вольтская: Поведение детей, да и родителей в общественных местах, например, в театре, в последние годы действительно изменилось, – так считает и старший научный сотрудник петербургского Института истории искусств, театровед Анна Некрылова.
Анна Некрылова: Я думаю, что это как раз следствие отхода от культуры вообще как таковой. И с одной стороны мы понимаем, что ребенок должен прыгать, скакать, но родителям, извините, неудобно, если он прыгает и скачет на улице. А теперь в нынешних условиях вообще ребенка одного не выпускают. Он где-то должен и каким-то десятым чувством родители понимают, что попрыгать ему надо. А тут он вроде бы и на глазах, и при толпе, и что-то такое еще развлекает. И самое главное – это отношение к театру как таковому. Оно изменилось к худшему, действительно. Потому что в театр ходят нынче – это не событие духовной, интеллектуальной жизни, а это развлекаловка. И к этому мы приучаем детей изначально. И родители не понимают, насколько им важен, им, как родителям этот поход в театр, и они начинают вести себя непотребно. Пусть ребенок смотрит, я газетку почитаю, а это тут же передается ребенку. То есть мы изначально воспитываем не зрителя в истинном понимании, а потребителя.
Татьяна Вольтская: И сопереживание, мне кажется, очень важно родителя и ребенка.
Анна Некрылова: Естественно, оно должно быть, а если этого нет, то пропадают все наши усилия. И ребенок все равно от родителей это берет или воспитателей или кого-то еще. Ему нужно учитывать. Ему необходимо реагировать на то, что делается на сцене, он может потопать, покричать, похлопать, но не есть при этом конфету.
Татьяна Вольтская: Понятно, что проблема поведения плавно переходит из дошкольного возраста в школьный. Сегодня многие учителя жалуются, что современные дети не в состоянии высидеть урок и вообще вести себя адекватно учебному процессу. С другой стороны, раздается все больше голосов в пользу того, что, может быть сама организация учебного процесса, оставшаяся абсолютно советской, не совсем адекватна детям, младшим школьникам. Слишком в жесткие рамки попадают они сразу, без перехода. Говорит сотрудница кафедры последипломного образования Российского государственного института имени Герцена Людмила Кондрашкова.
Людмила Кондрашкова: Первый раз, когда я побывала в Англии, участвовала в нашем проекте, первое, на что я обратила внимание во всех классах, начиная с начальной школы и до среднего возраста примерно, что у них нет как у нас системы, где дети сидят по рядам на партах. Там у них дети сидят парами, по три, по четыре человека, группой. И даже я видела так, что ребенок сидел один за партой, повернутый к стенке. Я еще спросила преподавателя: а почему так? Он такой ребенок, что только хочет один. Некоторые предметы у них собирают наоборот очень много детей, два-три класса, такие, как, например, музыка, хор. Такие как литература английская, к примеру, они группой занимаются. Я полистала учебники, они все имеют практический уклон современный. Там дети, закончив школу, к жизни больше приспособлены, чем у нас. Мы говорим – у нас классическая подготовка по физике, математике, у нас хорошая подготовка по многим предметам. Но надо ли это всем?
Татьяна Вольтская: С одной стороны, может быть, и хорошо, когда дети в начальной школе сидят не за партами, а на ковре, не получая отвращения к занятиям от излишней строгости учителя, но есть и другая сторона дела. Об этом говорит и Лидия Иванова.
Лидия Иванова: Все дети сейчас, безусловно, значительно менее внимательны. Может быть надо сделать более гибкую схему, урок делать не 40 минут, а 30. Обязательно должен быть промежуток, где они могут не ходить за ручку по залу, как мы делали раньше, а побегать в свободном состоянии. Система обязательности чего-то делать, она должна быть. Очень долго если ребенок делает все в игре, то ему потом, чем старше, тем сложнее переключиться на нормальную серьезную работу.
Татьяна Вольтская: Здесь как во всем, наверное, нужна мера. Очень часто замечают люди, у которых дети и здесь, и там учились, что у них в начальной школе гораздо меньше нагрузка, чем у нас, зато она совершенно оправданно повышается к старшим классам. В общем к старшим классам все выравниваются. А у нас получается, что сразу взят в тиски очень маленький человек. Может быть обойтись без этих тисков самых ранних?
Лидия Иванова: Вся наша система педагогическая такова. Тут даже дело не в том, что он сидит в тисках сорок минут, а в мере ответственности того, что он делает. Была какая-то передача об Америке, и там показали сочинение девочки, которое было написано как в нашей школе плохой черновик, с помарками, с рисунками. Она получила за это хорошую оценку, награду. Наши корреспонденты с удивлением посмотрели, сказали: а это черновик, она его потом переписывала? Сказали: нет, это ее сочинение. Вот мера, не того, сидит ребенок или нет, а мера ответственности. Если он чего-то не выучил или нарисовал, что ему хотелось, вот тут не надо его зажимать. Это вопрос педагогический. Вот в этом та степень свободы, о которой мы с вами начали говорить.
Татьяна Вольтская: Но в первом классе страшные требования. Клеточка влево, клеточка вправо – это какая-то дрессировка. Делай по правилам и получишь пятерку.
Лидия Иванова: На это ответ в нашей системе однозначный: мы так всю жизнь делали и, тем не менее, мы выросли нормальными хорошими людьми. Вопрос о том, выросли бы мы лучше или свободней, так вопрос не стоит, потому что эксперимент не чистый, мы понять этого не можем.
