В дни прощания с Александром Солженицыным европейские и американские газеты публиковали статьи, посвященные его памяти, размышления о творчестве и политической роли выдающегося писателя и мыслителя. «Он не был демократом в европейском смысле, но Солженицына не волновало, совпадает ли его видение с российским или с западным», пишет австрийская Die Presse. «Архипелаг ГУЛАГ» оказался настолько опасной книгой для левых сил Европы, что сам Жан-Поль Сартр назвал Солженицына опасным элементом. «Публикация этой книги сыграла роль в признании прав человека в качестве законной составляющей международных дебатов и внешней политики», напоминает на страницах The Washington Post Энн Эплбаум. «Правда и воля, которые воплощал Солженицын, укрепили Запад и помогли ему восторжествовать в холодной войне», - утверждает The Wall Street Journal.
О том, как воспринимали Александра Солженицына на Западе, как менялось это отношение, в интервью Радио Свобода рассказывает итальянский журналист Джованни Бенси:
- Когда Солженицын появился на Западе и, главным образом, когда появились его книги – «Один день Ивана Денисовича», а потом и «Архипелаг ГУЛАГ» - антикоммунисты нашли в творчестве Солженицына подтверждение тому, что уже было известно. А именно: сталинизм и коммунизм вообще были страшной диктатурой; угнетались и подвергались репрессиям инакомыслящие, и это делалось с помощью таких средств подавления, как система ГУЛАГа. Но иная реакция была у многих представителей общественности, которые тогда склонялись к коммунизму. Не надо забывать, что, по крайней мере, начиная с конца Второй мировой войны, во многих странах Запада, прежде всего, в Италии, Франции, Испании, коммунисты, хотя и не находились у власти, оказывали заметное влияние на жизнь своих стран. Когда появился Солженицын и появились его произведения, левацки настроенные люди пытались отрицать то, о чем рассказывал Солженицын. Говорили, что это платный агент американского империализма, что такого вообще ничего не было или, если было, о чем Солженицын рассказывает, то это в значительно меньшей степени, чем он это представляет. Например, в Италии прошло довольно много времени, прежде чем общественность осознала действительное значение произведений Солженицына для оценки одной из крупных диктатур 20 века, коммунизма. Иная реакция была во Франции, где появление произведений Солженицына дало толчок к пересмотру идей, которые бытовали в левых кругах. Во Франции не было такого неприятия того, что писал Солженицын, и его свидетельства даже положили начало так называемой «новой философии» людей, которые раньше верили в марксизм или руководствовались марксизмом, и поняли, что после того, о чем рассказывает Солженицын, больше нельзя относиться к коммунизму по-прежнему. Потом этот процесс распространялся и на другие страны Европы. Он был одним из истоков той идеологической перестройки большинства западных коммунистов, которая привела к появлению так называемого еврокоммунизма – такой, если хотите, утопической формы коммунизма, не подверженного искажению и перерождению, типичному для советского коммунизма.
- Вы помните, какая была реакция в ту пору на гарвардскую речь Солженицына?
- Многие ожидали, что приезд Солженицына на Запад - это свидетельство того, что он всецело и полностью во всем поддерживает западную демократию. Но потом люди, которые так относились к Солженицыну, разочаровались, потому что поняли, что Солженицын критиковал не только коммунизм по очень веским причинам, но критиковал и западную демократию. Это было не только в гарвардской речи, но и в его нобелевской речи в Стокгольме. Солженицын стал говорить, что западная демократия - очень хорошая вещь, но в то же время она основывается на том, что у всех людей есть свое мнение и все эти мнения каким-то образом верны, все содержат какую-то частицу истины, но сама истина при этом пропадает. И он стал поборником той идеи, что, прежде всего, должна быть истина. Конечно, тут возникают споры, что такое истина и где ее можно найти. Это очень старый вопрос. Но, по крайней мере, помимо этого спора стало ясно, что на первом месте должны быть какие-то ценности, и что демократия должна быть каким-то образом на службе у этих ценностей, а не эти ценности на службе разного проявления этих мнений. Я должен сказать, что в этом представление о том, что ценность или истина должны быть в центре, что демократия без истины не обладает большой ценностью. Эту точку зрения разделяли во многом в католической церкви. Особенно это становится актуальным сегодня, для сегодняшней католической церкви и для идеологии, если можно так сказать, нынешнего папы Бенедикта XVI . Можно найти очень много точек соприкосновения между отношением Солженицына к традиционной западной либеральной демократии, между отношением Солженицына к этой форме демократии и отношением, которое к этому проявляет Бенедикт XVI . Значит, произошла какая-то смычка между представлениями такого православного человека как Солженицын и иерархами католической церкви.
- Как воспринималось на Западе то, что Солженицын говорил в последние годы своей жизни, и его отношение к современной России?
- Как логическое следствие его идеи. Солженицын, это всем известно и видно по его произведениям, идеализирует определенный строй, которого в России, быть может, никогда не было, но его пытались установить в XIX веке, например. Это земское устройство, демократия снизу. Солженицын, очевидно, выступал против тоталитаризма. Это он доказал своей жизнью и своими произведениями. Но в то же время он критиковал западную традиционную либеральную демократию. И каким-то образом все это воспринималось так, что Солженицын выступает за какой-то просвещенный авторитаризм. Потому что все его теории об истине приводят к тому, что должен быть какой-то авторитет, который устанавливает, что такое истина. Поэтому у него появилась какая-то склонность, по крайней мере, в этом смысле его интерпретировали так на Западе, выступать за какой-то просвещенный авторитаризм. И как будто бы он увидел, он усмотрел модель этого устройства как раз в политическом поведении Путина. Известно, что Солженицын критиковал Горбачева за развал государства. Он критиковал Ельцина, и даже отказался принимать от Ельцина орден. Но вот он выступает в поддержку Путина. Мы не знаем, до какой степени он поддерживал Путина, но есть его высказывания, которые он выразил в некоторых интервью, например, что он видит именно в Путине человека, который восстановил достойное место России в международном контексте. Хотя и до конца своей жизни Солженицын выступал с критикой той моральной обстановки, которая установилась в России, против этих диких форм приватизации, олигархов и так далее. Но здесь, на Западе, утвердилось видение Солженицына, как поборника просвещенного авторитаризма.
- Наверное, за весь Запад трудно говорить, но вот в Италии читают ли сейчас Солженицына?
- Книги Солженицына мало читают. Вообще, был такой пик внимания, когда в 70-е годы Солженицына лишили гражданства, потом выслали из страны, когда появились его книги. Тогда была актуальной тематика, которую он затрагивал, тематика ответственности за преступления коммунизма, можно ли отличить коммунизм от сталинизма и так далее. Но сегодня эта тематика уже ушла в прошлое. Сегодня книги Солженицына мало читают. Конечно, его значение остается в историческом плане, все, конечно, знают его имя и знают, что он сыграл большую роль в трансформации политической обстановки в 70-80-х годах. Но его произведения, как таковые, сегодня мало кто на Западе читает.
Вашингтонский корреспондент Радио Свобода Владимир Абаринов говорил об Александре Солженицыне с Дэвидом Саттером, журналистом, экспертом Гудзоновского института, знатоком России. Российским читателям он известен по книгам «Тьма на рассвете» и «Век безумия». Имя Солженицына Саттер узнал в середине 60-х, когда учился в школе, тогда его взволновала тема сталинского террора и советских концлагерей.
- Я обсуждал этот вопрос со своим отцом. Я был тогда подростком. Мой отец всегда симпатизировал Советскому Союзу. И однажды, когда стали появляться сообщения о ГУЛАГе, я спросил его, а что ты скажешь о лагерях? И он ответил: «Если это правда, то должны быть те, кто выжил и может свидетельствовать». После разоблачений, сделанных Хрущевым, и после того, как был опубликован «Один день Ивана Денисовича», я снова спросил отца об этом и он сказал: «Похоже, дело обстояло куда хуже, чем мы себе представляли». Он вскоре умер. Я не знаю, как изменились бы его взгляды в дальнейшем. Но эта информация его тревожила. Во время учебы в колледже и особенно на старших курсах Оксфордского университета, в 1968-1671 годы, я прочел все сочинения Солженицына, какие только мог найти, начиная с романов «В круге первом» и «Раковый корпус», и кончая «Архипелагом ГУЛАГ», который как раз тогда был опубликован.
- Почему Солженицын, всю жизнь боровшийся с советской репрессивной машиной, на склоне лет поддержал Путина?
- Я думаю, он увидел в Путине человека, который способен возродить авторитет российского государства. Проблема в том, что это возрождение государственной мощи не сопровождается возрождением моральных ценностей. А, кроме того, его не особенно заботило многое, что происходило в стране при Путине. Он никогда не поднимал вопрос о бесчинствах федеральных войск в Чечне. Он говорил о коррупции при Ельцине, но молчал о коррупции при Путине, и это свидетельствует о двойном стандарте. Он ничего не говорил о взрывах жилых домов в 1999 году, о захвате заложников на Дубровке и в Беслане, об убийстве Анны Политковской и Александра Литвиненко. Все это события ставят фундаментальные моральные вопросы, и человек, претендующий на статус морального лидера, обязан говорить об этих событиях и поднимать эти вопросы.
- Художник часто необъективен и пристрастен. Но можем ли мы осуждать его за это? Разве недостаточно того, что он говорит с нами честно?
- Это интересный вопрос. Ответ на него зависит оттого, что мы понимаем под интеллектуальной честностью. Полагаю, он, конечно же, был честен в том смысле, в каком был честен Достоевский, в искреннем выражении своих истинных чувств и мыслей. Но был ли он честен в приложении к себе тех же требований, какие он предъявлял другим? Не хочу акцентировать внимание на книге «200 лет вместе», но приведу пример из нее, который поразил меня. Он утверждает, что солдаты-евреи во время Второй мировой войны якобы отсиживались в тылу. Не думаю, что это правда. Среди героев Советского Союза евреи составляют большинство. Многого он просто не замечает. Известно, к примеру, что именно солдаты-евреи пытались остановить эпидемию насилия, которая охватила Красную армию в Восточной Европе. А ведь Солженицын, не говоря уже о документальных источниках, был хорошо знаком со Львом Копелевым, который был прообразом Рубина из романа «В круге первом», и который был осужден именно за попытки бороться с насилием по отношению к гражданскому населению. То есть он знал об этом, но не упомянул. Я не говорю о том, что этническая принадлежность солдата имеет какое-то значение. Я думаю, что не имеет. Но если ты исследуешь историю с этнической точки зрения, то делай это объективно, будь беспристрастным.
Дэвид Саттер, тем не менее, уверен, что историческая заслуга Александра Солженицына перевешивает его недостатки как политического мыслителя:
- Его наследие - это правда об ужасах советской системы и ГУЛАГа. Это свершение на все времена. Но как всякий человек, он не был лишен слабостей и его не следует считать, как говорится по-русски, истиной в последней инстанции по всем вопросам. У него были слабости, как были слабости у Достоевского, но это ни в коей мере не умаляет его величия, как писателя, его колоссальный позитивный вклад в политическое мировоззрение.
- Похоже, европейская левая интеллигенция воспринимала информацию о репрессиях и лагерях не так остро, как американская. Энн Эплбаум в своей «Истории ГУЛАГа» цитирует французского философа Жан-Поля Сартра, который агрессивно защищал сталинизм в послевоенные годы, когда свидетельства сталинских зверств были доступны всякому, кто ими интересовался. Сартр сказал однажды Альберу Камю: «Как и вы, я нахожу эти лагеря неприемлемыми, но для меня столь же неприемлема та польза, которую каждый день извлекает из этой темы буржуазная пресса».
- Это потому, что европейские левые в большей мере догматики, а американские левые - прагматики. Они в меньшей степени подчинены идеологии. Но Сартр - это, конечно, крайний случай. Солженицын потряс Европу и тех людей, чьи взгляды были неисправимо просоветскими.
