Ирина Лагунина: Несмотря на все разговоры о необходимости профилактики безнадзорности и социального сиротства, в России не становится меньше безнадзорных, беспризорных детей и социальных сирот: система сама себя воспроизводит. У микрофона Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Только в последние пару лет начались разговоры – как это всегда бывает в России, сверху – о том, что систему детских сиротских учреждений нужно реформировать, что пора, как во всем мире, готовить так называемые фостерные семьи для временного размещения ребенка, оказавшегося в кризисной ситуации, развивать институт приемных семей. Необходимость такого пути ясна каждому, для кого близки гуманистические ценности. Но дело ведь не только в гуманизме, в естественном желании сделать жизнь детей, вытащивших при рождении несчастливую карту, более сносной. Просто начинает приходить понимание, что если этого не сделать, огромное количество социальных сирот и так называемых неблагополучных семей никогда не уменьшится. Говорит директор приюта «Дом милосердия» Владислав Никитин.
Владислав Никитин: Стало больше детей более младшего возраста, детей в такой трудной ситуации, когда процесс выбор решения окончательного вернуть в семью или все-таки с семьей ничего не получится, очень затягивается. Потому что количество семей с социальной наследственностью, где такое небрежное воспитание – это норма. Детдомовские дети. Дети из детских домов, выросшие в асоциальных семьях. Там ведь небрежное воспитание – это норма. И смотивировать таких родителей к нормальному воспитанию очень трудно. Заключаем какие-то соглашения, подписываем какие-то протоколы, что сделаете это, сделаете то. Тем не менее, мы не заменим ни чувств, ни разума этих людей, мы можем только попытаться скорректировать немного.
Татьяна Вольтская: Чтобы понять правоту Владислава Никитина, достаточно заглянуть на какую-нибудь ленту новостей. То первоклассница проучилась в школе четыре дня и больше там не появлялась, беседы с родителями ни к чему не привели. То шестилетние дети гуляли по льду Финского залива, провалились под лед, двое погибли: гуляли, естественно одни. А уж если прийти в приют, хоть в тот же «Дом милосердия», да послушать тамошних историй, так волосы дыбом становятся – родители пьют, пьют и пьют, детей не кормят, не следят за ними, бьют, калечат, - да что говорить. Все это, к сожалению, известно, - что делать-то? Владислав Никитин имел возможность сравнить российский и американский опыт.
Владислав Никитин: Подход, ориентированный на поддержку семьи. Понятно, что там если девочка выбегает на дорогу, если мячик выскакивает, взять и построить забор вокруг этого дома, чтобы мячик не выскакивал, может быть там, этого у нас не произойдет. У нас просто нет на это мотиваций и материальных условий. Муниципалитет забор не построит за свои деньги вокруг дома. Там, кстати, не так блестяще. Фостерские семьи вообще проблемная вещь, на мой взгляд, потому что часто дети переходят в этих фостерных семьях несколько десятков семей. Это плохо. Я считаю, что у нас в России технология подбора семьи и устройство в некоторых учреждениях, в том числе и в нашем, простроено несколько лучше, чем в некоторых округах в Штатах. Менее формально использование технологий, которые дают возможность выявить мотивацию людей, которые готовы брать ребенка и понять степень риска. Одна студентка у нас была, которая от 14 лет до 18 лет была у нас на стажировке, американка. Она прошла, по-моему. Пять или шесть семей за эти четыре года. Многовато. И понятно, когда она рассказывала об этих людях, было понятно, что они это делали так достаточно формально, в каком-то плане удовлетворяя свои материальные потребности. Это проблема не только наша российская. В Петербурге этого меньше, этого боятся, в частности, боятся, в России, за рубежом эта дискуссия идет: что такое приемная семья? Хорошо это или плохо? Если она излишне профессионализирована, тогда это плохо, она холодная, не способна дать тепла ребенку. Но опять все зависит от качества отбора и подготовки этой семьи. Если ставить себе задачу найти именно такие и скорректировать задачу, чтобы они были такими семьями, выполняющими свою душевную функцию так же, как и кровные, такие семьи будут. Если не ставить такой задачи, тогда будут другие. Количество семей, которые подойдут для такой работы или не подойдут, оно будет больше или меньше. Допустим, по правилам профотбора в психологии две трети идут в отвал. Примерно так у нас получается, когда мы приглашаем эти семьи, на каждом этапе две трети идут в отвал. Это нормально, это обычная работа. Она трудоемкая получается, требующая определенного профессионализма.
Татьяна Вольтская: Вы ею постоянно занимаетесь?
Владислав Никитин: Каждый месяц формируются группы из 10-15 семей, которые проходят такую подготовку первичную. Сами ищем, сами приглашаем. Есть центр городской на Звенигородской, который по распоряжению губернатора является единственной официальной площадкой по подготовке. Я считаю, что это мало. В принципе при том количестве потребности устройства детей в Петербурге, 1500 по статистике с 2000 года, она не уменьшается – это дети, у которых родители лишаются родительских прав каждый год, дети подлежат устройству.
Татьяна Вольтская: В «Дом милосердия» дети попадают ненадолго – до окончательного устройства. Таких приютов в городе довольно много, а вот приют для несовершеннолетних матерей с детьми всего один. «Маленькая мама» рассчитана на девочек, беременных или уже родивших и оставшихся либо на улице, либо внутри неблагополучной семьи, где малыша не ждут, и его здоровью может грозить опасность. Казалось бы, таких мест в городе должно быть много, но, как ни странно, оно – единственное, и принять одновременно может всего 7 девочек. Кто же здесь работает, и какие они, эти девочки? Говорит социальный педагог Нона Дубровина.
Нона Дубровина: Я думаю, люди, которые работают в таких учреждениях, как наше, наверное, могу сказать, что оин не бедные, могут позволить себе принять участие, не просто работать, а сопереживать. Помогать не только в силу своих функциональных обязанностей, а именно принимать участие в жизни наших воспитанниц. В основном так и есть. Потому что у нас есть обратная связь и наши воспитанницы все равно к нам приходят. Если взять, к примеру, день рождения нашего приюта ежегодного, то мы можем сказать, мы можем гордиться нашей работой. У нас есть дети, которые пошли в школу, на сегодняшний день во втором классе, в следующем году будут в третьем классе. Их достаточно много, можно порадоваться. Есть мамочки, которые по второму ребенку имеют, по третьему еще нет, но я знаю, что есть мамочки, которые хотели бы иметь детей, может быть и три, четыре. Но опять же пока материальной поддержкой не располагают, семью не всегда им удается создать. Мы стараемся, чтобы самооценка была повышенная, но она все-таки все равно остается заниженной, они себя мало любят и мало ценят, хотя на самом деле все красивые девочки.
Татьяна Вольтская: Эти девочки и их дети относительно здоровы. Но чаще всего неблагополучная семья – это больные дети. Говорит координатор проекта «Помощь семьям» Ирина Анагрубанова. Проект рассчитан на семьи, где мама имеет ВИЧ-инфекцию, а ребенку – от 0 до 5 лет.
Ирина Анагрубанова: Мы предоставляем социально-психологическую помощь для родителей, которые имеют маленьких детей. Эти семьи нам предоставляет центр СПИДа, социальная служба. В основном это матери-одиночки, семьи, которые имеют доход ниже среднего уровня. Естественно, многие приходят, не имея документов, даже нет элементарно паспорта, нет пособий на ребенка. Такие семьи деструктивные. У нас идет социальное сначала сопровождение, мы помогаем оформить документы этим родителям. Второе: мы оказываем психологическую помощь, потому что многие прошли кризисные ситуации и не знают, как в этой жизни адоптироваться, у них был негативный опыт общения с социальными службами государственными, с врачами, которые плохо относятся к инфицированным родителям.
Татьяна Вольтская: Эта проблема тоже есть?
Ирина Анагрубанова: Была проблема. На сегодня за четыре года работы я могу сказать, что намного лучше, отзывы клиентов лучше. Потому что если четыре года назад приходили родители и жаловались, что им отказывали в лечении зубов, потому что соседка, медицинская сестра сказала, что у нее ВИЧ. Мы звонили в эту поликлинику, разговаривали с заведующей, после разговора с нами этой маме была оказана помощь.
Татьяна Вольтская: То есть это каждый раз индивидуальная работа с врачом?
Ирина Анагрубанова: Индивидуальная. Индивидуальная работа с каждой семьей, с каждой мамой. Как можно помочь ребенку? Естественно, работая сначала с мамой. В каждой семье своя конкретная ситуация. С чем мы еще сталкиваемся? Четыре года назад, когда устраивали ребенка в детский сад, на медицинской карте ребенка пишут «контакт ВИЧ», хотя не имеют права писать. А когда медицинские работники видели этот контакт, они под любым предлогом отказывали, говорили или мест нет, или еще что-то. Мы в таких ситуациях помогали маме, брали детей в детский сад. На сегодня у нас есть возможность сад дневного пребывания, где могут дети позитивные находиться.
Татьяна Вольтская: А проблемы, чтобы рожали ВИЧ-инфицированные мамы и делали все профилактические меры, чтобы родить ребенка, проводятся работы?
Ирина Анагрубанова: Да, проводятся обязательно. У нас бывают мамы беременные, которым надо проходить терапию. Во-первых, мы мотивируем, чтобы они посещали центр СПИД и врача в первую очередь. Во-вторых, чтобы они обязательно принимали терапию для того, чтобы ребенок родился здоровым. Не все мамы согласны принимать терапию. Очень многие слышат отзывы: мне будет плохо, или: а какой смысл принимать терапию. Поэтому у нас проводится мотивационная работа, мы объясняем, для чего это надо. Во-вторых, мы привлекаем тех мам, которые пили терапию, которые сами имеют детей и в период беременности пили терапию. Вот это самое эффективное, когда они делятся опытом, и после этого одну маму мотивировали долго для того, чтобы прошла терапию. У нее сейчас родился здоровый ребенок и этот ребенок в данный момент посещает наш детский сад, так что у нас длительное сопровождение. У нас есть 90% мам зависимых, или сами употребляли наркотики или их мужья созависимы. В этом случае мы предлагаем лечь на реабилитацию мама, ребенка мы устраиваем временно в свой проект больница Цимбалина, где он находится под присмотром педагогов и медицинских работников. Мама проходит реабилитацию, после этого она возвращается, социализируется и начинает социализироваться в этой среде.
Татьяна Вольтская: Какой процент удач?
Ирина Анагрубанова: Я бы сказала, процентов 60-70, больше половины. Но есть и негативные. Есть мамы, которые отказывались от помощи, выбирали наркотики и умирали. К сожалению, дети остались сиротами, теперь мы помогаем бабушкам. У нас есть многие бабушки, которые по документам официально не являлись родственниками. Для того, чтобы им дали опеку, мы в этом плане помогали. То есть социально-психологическое, духовное. Священник приходит раз в неделю, проходит молебен, беседы с мамами, которые крестят детей. У нас проходит арт-терапия раз в неделю по пятницам, где с детьми занимается психолог, параллельно в это же время с родителями и с бабушками занимается психолог для того, чтобы выяснить проблемы и как с ними работать.
Татьяна Вольтская: Вот он, клубок проблем: ВИЧ, наркомания, нищета. Число неблагополучных семей в России растет, – говорит Владислав Никитин.
Владислав Никитин: Выпускников детских домов число не уменьшалось последнее время, число асоциальных семей не уменьшалось. В 90-е годы родились и росли те дети, которые вообще были заброшены обществом и государством далеко и надолго. Они выросли, они рожают детей сами.
Татьяна Вольтская: То есть этот кошмар воспроизводится?
Владислав Никитин: Социальное наследство, то, что были дома-интернаты в Советском Союзе, эта проблема решалась государством. Как она решалась? Она загонялась в особую резервацию социальную. Они вырастали, их поддерживало государство. Но они дальше сами вырастали, воспроизводя такой образ действия, что это нормально, когда ребенок живет не с тобой. Это нормально, когда ребенка воспитывает государство и мы берем только на выходные. Все, это становится уже образом действия в глубине личности. Что с этим делать?
Татьяна Вольтская: В Америке вы были, там как-то вытягивают семью?
Владислав Никитин: Да, там в последнее время делается на это упор, в плане устройства делается упор на усыновление больше, чем на фостеринг профессиональный.
Татьяна Вольтская: Как семье помогают?
Владислав Никитин: Самые разные формы. В конце концов, те же малолетние мамы в старших классах школы могут привести туда своего ребенка и вместе организовать детский сад. Они родили, с ними поработали, они не отказались. У нас попробуй, мама, если родила одна, если не имеет хороших контактов в городе, попробуй, найди своих единомышленниц, с которым могла так же в складчину по очереди детей вместе в домашнюю ясельную группу организовать. А ведь нужно. Ведь иногда девчонки рожают совсем не дурные в плане нравственности, получилось так, она не отказалась от ребенка, что с ним дальше делать? Она вынуждена будет отдать в дом ребенка. Приют «Маленькая мама» один в городе так и остается. 15 лет прошло, можно было бы пооткрывать еще в пяти хотя бы районах города.
