Ирина Лагунина: Высшие учебные заведения в России играют, прежде всего, образовательную роль, а научные задачи решают по большей части исследовательские институты. В США, напротив, наука сосредоточена в университетах, и потому именно они имеют решающее значение в развитии высокотехнологического бизнеса. Об опыте взаимодействия Аризонского университета и Оптического центра в городе Тусоне рассказывает доктор физико-математических наук, профессор математики Аризонского университета Ильдар Габитов. С ним беседует Ольга Орлова.
Ольга Орлова: Ильдар, вы рассказывали о том, как разрабатывалась система исследований и разработок в штате Аризона. На ваш взгляд, что является мотором этого процесса?
Ильдар Габитов: При развитии высокотехнологичных центров огромную роль играет, во-первых, мотивация. Как в Аризоне необходимы были специалисты для развития военно-промышленного комплекса или для высокотехнологичных областей промышленности, телекоммуникация, лазерные.
Ольга Орлова: То есть вы имеете в виду, когда перед центром стоит конкретная задача, которую с довольно ощутимым результатом можно посчитать. У нас было специалистов 150 на страну, нам надо 1500.
Ильдар Габитов: Производится оценка, как будет развиваться эта отрасль, какие специалисты будут нужны. И когда возникла необходимость, был создан центр. Но опять же хочу подчеркнуть, что развитие индустриальное, оно абсолютно невозможно без научной компоненты. Поэтому в нашем центре были привлечены для работы три нобелевских лауреата, один ассоциированный Глаубер, и кроме того Николос Бламбергер и Лем, великий физик, огромный вклад внесший в развитие атомной физики и оптики. Три нобелевских лауреата есть. Безусловно, это придает научный вес, это привлекает студентов, это повышает авторитет, привлекает гранты, то есть стимулирует научную деятельность. Без научной деятельности такие центры невозможны. Более того, если мы посмотрим на большие фонды, которые финансируют исследования разного рода, например, фонд Дарпа или фонд департамента энергии, который эквивалентен министерству атомной энергии, там всегда есть что-нибудь эквивалентное отделу науки, который финансирует фундаментальную науку с возможными приложениями. Научная компонента, она играет абсолютно ключевую роль. Потому что если нет научной компоненты, а компания или индустрия ориентируется на быстрый доход, то через некоторое время пропадают люди, которые смогут оценить, какие научные направления перспективные или индустриальные, точнее, какие нет. То есть экспертиза нужна. А экспертиза приходит с развитием фундаментальной науки.
Ольга Орлова: То есть основная система оценки формируется, корпус экспертов, он прежде всего формируется из фундаментальных ученых, именно они составляют перспективу развития.
Ильдар Габитов: И те, и другие.
Ольга Орлова: Примерно какое соотношение?
Ильдар Габитов: Зависит от того, о чем идет речь. Если обсуждается вопрос о выделении гранта из фондов, национальный научный фонд, то естественно, приглашаются специалисты, более ориентированные на фундаментальную науку. Если речь идет о гранте из Дарпа, в этом случае состав экспертов может быть значительно шире. Но обязательно, конечно, там есть люди, занимающиеся фундаментальными исследованиями, научными исследованиями. Кроме того инженера есть, кроме того специалисты по связи с производством, могут быть специалисты по трансферту каких-то научных изобретений или результатов в промышленность. И более того, в этих крупных фондах всегда есть отдел, который поддерживает «спинофе».
Ольга Орлова: Поясните.
Ильдар Габитов: Это небольшая компания, которая под определенную идею создается. Существует множество фондов и почти в каждом фонде есть возможность финансирования таких небольших компаний. Обычно первая фаза тысяч сто на 6-9 месяцев для того, чтобы продемонстрировать что, идея, которая лежит в основе этой компании, в принципе может работать. Потом вторая фаза наступает, она может быть один-два миллиона. И в результате в конце этой фазы какой-то прототип устройства должен быть работающий. И наступает третья фаза. Причем эта пропорция умножения на 10, то есть первая фаза сто тысяч, вторая миллион, а третья фаза требует существенно больше капиталовложений, более тесно связана с производством. Как правило, в университетах профессора, которые работают в мелких компаниях, завершая вторую фазу, передают или продают компанию какому-то более крупному игроку и на производство не уходят. Тут каждый решает сам. Если человек начинает заниматься производством, он практически не имеет времени быть профессором университета и в таких случаях либо они уходят, либо остаются в университете. Как правило, профессора работают на первых двух фазах. Иногда бывают компании более долго живущие, но это консультационные компании.
Теперь вы говорили о неповоротливости и о больших капиталовложениях. Да, если в компании нужно провести какие-то исследования серьезные более того, если эти компания собственность на эти исследования хочет сохранить за собой, то компания организует свой собственный департамент, который исследованиями и внедрениями занимается. Но очень часто бывает нужно сделать небольшую работу и, конечно, в этом случае проще дать деньги университетскому профессору вместо того, чтобы эту работу своим сотрудникам давать, потому что сотрудники в компаниях очень дорогие. Это зарплаты нужно платить, это страховки. Это существенные затраты, порядка 200-300 тысяч в год на одного человека, инженера квалифицированного. Если эти деньги передать профессору, научный грант, то эти деньги не идут на зарплату профессора. Максимум, что может быть, если в рамках университета выполняется, если в рамках компании, конечно, по-другому. Но если это в рамках университета выполняется, иногда это может быть летняя зарплата профессора. Но в основном эти деньги предназначены для того, чтобы можно было нанять студентов, а студент стоит примерно 17 тысяч в год, расходы университет несет на студента. И конечно, это маленькая группа динамичная, квалификация высокая, студенты работящие и с существенно более мелкими деньгами можно решать серьезные проблемы.
Ольга Орлова: То есть несмотря на то, что университет и центр находятся в достаточно благополучном состоянии, тем не менее, вопрос об оптимизации решается каждый раз. Если речь идет о маленьком проекте, когда небольшая фирма, то проще это решить такими способами.
Ильдар Габитов: Иногда и большие фирмы заключают договора. Теперь о благополучии. Это благополучие обманчивое. Жизнь американского профессора – это непрерывная борьба за финансирование. Причем с прицелом на два-три года вперед. Тут никакого послабления недопустимо.
Ольга Орлова: Главное, мы видим, что это успешная борьба.
Ильдар Габитов: Как работает вообще система оплаты профессоров. Профессор в университете получает зарплату только за 9 месяцев, когда он учит, все остальное он должен добывать из своих грантов. Более того, во многих местах, как в оптическом центре университета Аризоны на «твердых» деньгах профессор может быть занять только шесть месяцев в году, меньше 9 месяцев. Я такие конкретные примеры знаю. А остальное финансирование добывается из грантов, и гранты могут быть самими разными, это могут федеральные гранты, могут быть пожертвования, могут быть частные компании, то есть самые разные формы. Поэтому это благополучие, о котором вы говорили, оно очень непростым является, за этим тяжкий, упорный труд.
Ольга Орлова: Важно то, что имеется механизм, который позволяет после этого труда получить успешный результат. Потому что российский профессор, он бы и рад что-то предпринять и, более того, многие предпринимают. Но механизмы таковы, что максимум, что они могут, заработать себе на существование репетиторством, каким-то не тем трудом, который позволяет дальше развивать и науку, и приложение и так далее. На ваш взгляд, как вы думаете, все равно, слушая об опыте аризонского оптического центра и университета, взаимодействие, возникает самый главный вопрос применительно к российским условиям. В России наука не сосредоточена в университетах, все-таки университеты в России прежде всего играют образовательную роль, а потом уже научную, научно-технологическую, остальные сферы вокруг университетов развиты слабо. Да, в России есть знаменитый физтех, пример образования и науки на одной территории, а остальных примеров практически нет.
Ильдар Габитов: Пример с физтехом, я бы не сказал, что в физтехе были сосредоточены и наука, и образование. В течение первых трех лет на физтехе студенты получали базовое образование от самых классных преподавателей и профессоров, а далее, что происходило - они разъезжались на базовые кафедры и получали дальнейшее образование в системе академических институтов или институтов, близких к военно-промышленному комплексу, которые в то время были очень мощными, хорошими организациями, высококлассными организациями. Но когда начались преобразования в стране, вот этот второй уровень очень сильно пострадал. Да, сейчас вот эта категория базовых институтов находится в тяжелой ситуации и выпала из система физтеховского образования, ее чем-то заменять надо или возрождать базовые институты. Кроме того, насколько мне известно, на физтехе на факультете общей прикладной физики создается новая группа, она, кажется, называется бионанофизики, и будет создана мощная лаборатория, которая возьмет на себя функции этой базы. Это в некотором смысле аналогия американских университетов или университетов западного образца, в частности, американских. Но это не бесспорно, что такой подход является оптимальным. Потому что, во-первых, требует огромных финансовых затрат, нужны специалисты, профессорско-преподавательский состав. Поэтому, конечно же, роль академии наук и роль крупных компаний, государственных организаций, я думаю, не должна исключаться из этого процесса.
