Ирина Лагунина: Во всём мире число разводов и незаконнорожденных растёт с пугающей быстротой, и в этих обстоятельствах институт брака выглядит всё более устаревающим. Во Франции, например, в конце прошлого года число детей, рожденных вне брака, превысило число детей, появившихся в традиционных семьях. Но профессор Стефания Кунц, в её новой книге «История брака», доказывает, что драматические перемены в семейной жизни за последние 200 лет представляют собой беспрецедентную социальную революцию – и пути назад нет. К худшему или к лучшему, но нам придётся приспосабливаться к браку по любви. Над темой работала Марина Ефимова.
Марина Ефимова: В нынешней Америке слово marriage (брак) неизменно ведет за собой не только слово «любовь», но и слово «проблемы». Многие американцы еще помнят то, что они называют «традиционным браком» 50-х годов – период стабильности семьи, когда муж работал, жена вела дом и воспитывала детей, когда несчастливые тихо плакали в подушку, гомосексуалисты прятались по углам, и каждый знал свое место. А нынче – хаос: разводы; неоформленные сожительства; чехарда бойфрэндов и гёрлфрэндов; семьи, удвоенные и утроенные повторными браками; дети, которые путаются в именах своих сводных братьев и сестер; свадьбы гомосексуалистов... словом, «кризис брака». И вот в разгар общего беспокойства и жалоб выходит фундаментальный труд историка Стефани Кунтц «История брака», и утверждает, что всё это уже было не один раз и что древние греки, так же, как мы, жаловались на кризис брака и вспоминали счастливое прошлое.
«Древние греки горько жаловались на падение нравов среди их жён... Древние римляне жаловались на увеличение числа разводов и постоянно сравнивали свое шаткое время со стабильностью предыдущих эпох... А первые европейские поселенцы в Америке начали жаловаться на развал семьи, едва сойдя с кораблей. Более того, почти все аспекты брака, которые кажутся нам беспрецедентным явлением нашего времени, уже были (и не раз повторялись) в истории. Были, например, времена и общества, в которых сексуальные отношения вне брака (и дети, рожденные вне брака), были более распространены и приемлемы, чем сейчас. А в эпохи особенно короткой продолжительности жизни большинство вдов и вдовцов вступали в повторные браки, и дети еще чаще, чем сейчас, жили с отчимами и мачехами. Случались в истории и времена частых разводов, и даже времена легализованных гомосексуальных сожительств».
Марина Ефимова: Но верно и обратное: то, что сейчас кажется старой традицией – иногда является, в сущности, новшеством, введенным в сравнительно недалеком прошлом.
САША: «Относительным новшеством является, например, регистрация брака. В древнем Риме родители решали, вступят их дети в брак или в сожительство. Для молодой Католической Церкви было достаточно, чтобы пара устно подтвердила свое намерение вступить в брак. А было это сказано в церкви или на сеновале, значения не имело. Тысячу лет Церковь узаконивала брак по данному слову и не принимала последующего отказа – даже если пара никогда не жила вместе. Впрочем, и в Средние века было не меньше способов улизнуть от супружеских обязательств, чем в наши времена».
Но особенно важным новшеством в современном понимании брака, новшеством, первые ростки которого появились лишь в 18-м веке, является ЛЮБОВЬ. Об этом феномене новейшей истории брака – участница нашей передачи профессор социологии и эксперт по вопросам семьи Вирджиния Раттер:
Вирджиния Раттер: Еще в середине 19-го века брак в Америке был не столько любовным союзом, сколько способом выживания или деловым партнерством. И не только в Америке, конечно, но и в европейских странах. Отношения супругов были на втором, даже на третьем месте – после заботы о детях. Первые идеи о браке по любви появились только в 18-м веке, с наступлением Эпохи Просвещения. А до этого брак был слишком жизненно важным институтом, чтобы пустить его на волю чувств. Главными целями брака были усиление семейного клана, консолидация богатства и ресурсов, примирение с политическими противниками... Брак был основным инвестментом. Даже в низших классах экономические выгоды играли главную роль: «женю дочь на зажиточном соседе» или: «выйду за того, кто поправит дела моей семьи»... Если говорить о массовом явлении в Америке, то, в сущности, только со второй половины 20-го века брак явно концентрируется на личных отношениях.
Марина Ефимова: «Конечно, и до века Просвещения, - пишет Кунц, - люди влюблялись и любили... иногда даже своих жен и мужей». А мечта о союзе по любви существовала всегда. Историки даже считают, что введенные в 16-м веке правила формальной процедуры оформления брака были приняты отчасти для того, чтобы предотвратить браки по любви, заключенные без одобрения родителей. В статье «Причем тут любовь?», опубликованной в «Ньюсуике», Барбара Кантровиц пишет:
«Те, кто недоволен нынешней формой брака (основанного на столь нематериальной субстанции, как любовь), должен возложить всю вину на Век Просвещения, на идеи его философов о необходимости самоосуществления и самовыражения и о праве человека на счастье. Если веком раньше Реформация отвергла превосходство безбрачия и придала большее достоинство семейной жизни, то Просвещение еще и опоэтизировало брак, признав любовные чувства главными при выборе подруги жизни. Романтические идеалы добрались (в несколько упрощенном виде) и до Америки – лет через 20 после революции. И мужчины Новой Англии, до того ожидавшие от жен, чтобы они были лишь «экономными и работящими», добавили к своим ожиданиям еще два: «способность жены к партнерству и к пониманию мужа».
Марина Ефимова: Помимо идей философов Руссо, Фихте, а позже Лока и писателей-романтиков, были и другие, более материальные причины победы любви в истории брака. И Стефани Кунц приводит в своей книге две главных, которые она называет прямо-таки «сейсмическими социальными сдвигами»:
«Появление платной работы сделало молодых людей независимыми от родителей. Они могли жениться по собственному выбору, как только заработок позволял им начать самостоятельную жизнь. Вторым сдвигом было признание брака частным контрактом. С точки зрения закона брак стал частным соглашением (хоть и имевшим общественное значение), в то время, как до этого он был общественным институтом, чья роль и функции определялись положением семьи в социальной иерархии. Постепенно такой подход захватывал все страны Европы. Даже в России в 1724 году Петр Первый отменил насильственные браки и потребовал, чтобы и жених, и невеста клялись, что вступают в брак по добровольному согласию».
Конечно, пионеры идеи «брака по любви» вовсе не имели в виду в своем 18-м веке той степени любви и интимности, к которой теперь стремимся мы. Они просто хотели избавиться от цинизма, голого расчета и жестокости традиционного брака и вдохновить мужчин и женщин на симпатию и лояльность друг к другу. Тем не менее, критика новой идеи началась одновременно с появлением самой идеи. И уже в 18-м веке среди критиков были люди, которые (правда, чересчур заранее), но достаточно верно предвидели возможные последствия. «Делая основой брака любовь, - пишет Кунц в книге «История брака», - общество порывало с тысячелетней традицией, когда судьбу молодой пары решало племя, клан, старейшины, родители. Оно подставляло семью - основу общества - всем ветрам эмоций, делало ее возможной жертвой индивидуализма, эгоизма, легкомыслия, глупости, роковых ошибок. Признав базой супружества любовь, человечество открыло ящик Пандоры».
Марина Ефимова: Профессор Раттер, в книге «История брака» Стефани Кунц пишет, что выбор супругов по любви, бесспорно, сделал брак более счастливым, но ослабил его как институт, как основу общества, потому что сделал его неустойчивым и хрупким. Согласны ли вы с этим?
Вирджиния Раттер: В каждой социальной перемене есть и положительные, и отрицательные стороны. Но постепенно общество законами, установлениями, введением новых социальных институтов, образованием, информацией добивается относительного баланса этих сторон. Мы часто романтизируем прошлое. Вот в Америке и сейчас многие считают, что 50-е годы прошлого века были временем идеальных браков. Это были браки по любви, но базировались на авторитете мужчин, которые были тогда кормильцами. Мужчины работали, женщины создавали домашний уют и растили детей. Однако статистика показывает нам, что с конца 40-х и все 50-е годы число разводов в Америке достигло рекорда по сравнению с предыдущими десятилетиями. А сейчас, кстати говоря, оно падает, начиная с 1981 года. Все же это замечательно, что чувства и эмоции играют важную роль в браке. Это позволяет супругам договариваться, добиваться того, чтобы брак устраивал обоих. Поэтому я не думаю, что брак в Америке стал более хрупким, чем раньше. Он, скорей, стал гибким. Но я согласна с тем, что сейчас брак является более сложной и тонкой субстанцией, чем когда-либо раньше.
Марина Ефимова: И более редкой... Число разводов, действительно, упало – поясняет Стефани Кунц, но оно упало потому, что число браков упало. Зачем заключать брак, если общество больше не осуждает сожительство? Зачем брать обязательства перед семьей, если общество берет эти обязательства на себя?.. Клубок этих проблем начал наматываться с того момента, как идея брака по любви овладела массами:
«Не успела идея брака по любви пожать плоды своего триумфа, как энтузиасты этой идеи уже потребовали права на развод в том случае, если любовь угаснет. Другие последствия ждали еще лет 150. В 1920 году рассыпались в прах теории о том, что у женщин не бывает сексуальных желаний, и общественное мнение начало настаивать на сексуальном удовлетворении обоих супругов. К концу 50-х годов, под напором урбанизации и революционных требований молодежи, любовь скинула с себя контроль соседей, учителей, коллег и начальства. Местные сообщества исчезли, учреждения и фирмы стали безличными. Никого больше не волновал ваш матримониальный статус и ваша сексуальная история. Слово «репутация» стало строго профессиональным.»
Марина Ефимова: Если 18-й век историки отметили «сентиментализацией брака», то второй половине 20-го досталась роль «сексуализации брака». В этом смысле показательны сцены из фильма 90-х годов «Ничего общего». Немолодая, но привлекательная женщина, после 35-летнего брака, уходит от мужа. За ней начинает ухаживать новый знакомый, но с ним возникают проблемы, которые она с горечью объясняет своему взрослому сыну:
- Он поцеловал меня, и я испугалась...
- Чего ж ты испугалась?!
- Того, что я не понимаю, нравится мне это или нет. Того, что я не знаю, чего ждать... Твой отец уже лет двадцать меня не целовал. Там ничего не было: ни любви, ни страсти, ничего!.. Он изменял мне... и все об этом знали...
- Но он не бросал тебя... Он всегда возвращался домой.
- Чтобы поесть и поспать...
Сын пытается выяснить у отца его версию того, что случилось между ним и женой:
- Я хочу узнать, что ты сделал с моей матерью...
- Хочешь узнать? Я скажу. Уже в первые ночи медового месяца она лежала, как мокрая тряпка, без всяких попыток доставить мне радость...
- Но она только-только вышла из католической школы! Она ничего не знала!..
- Мужчине нужно наслаждение. Она мне его не давала, и я стал искать его в других местах.
- Как ты мог оставить ее жить в неведении, без любви?
- С каких пор ты стал моралистом? А кто любил шутку, что «наш лучший друг – наш член»?
- Твой лучший друг.
- Чудно! Мы вчетвером должны пойти на ланч.
Марина Ефимова: В свободном сожительстве таких проблем меньше. Кончается любовь, кончается и союз. Последние оковы любовь сбросила с себя в 60-х и 70-х годах, когда была изобретена волшебная противозачаточная пилюля и когда женщины влились в армию труда и получили финансовую независимость. Профессор Раттер, вы не думаете, что в недалеком будущем свободное сожительство вообще вытеснит браки?
Вирджиния Раттер: Я не думаю, чтобы институту брака грозил риск исчезновения. Пока из всех индустриальных стран, в Америке больше всех женатых и замужних людей. (Кстати говоря, Россия – на втором месте). Но в любом случае, число свободных сожительств в Америке растет, равно как и число и семей с детьми, где отношения родителей формально не оформлены. Отчасти это объясняется тем, что во многих случаях экономически выгоднее быть формально одиноким, чем женатым... особенно одиноким матерям. У них есть бенефиты в сфере здравоохранения, которых нет у семьи. Но причины, конечно, не только экономические, но и в психологическом настрое молодежи. Они считают, что это часть их жизни, их молодости – погулять, познать самое себя, пожить сегодняшним днем, попробовать все возможности. Но в общем, к 25 годам большинство сожительств становятся стабильными и по всем параметрам приближаются к браку. А почему вас, собственно, беспокоит эта свобода выбора в отношениях между мужчиной и женщиной?
Марина Ефимова: Меня беспокоит, что из-за частой смены партнеров в свободных сожительствах (и в браках) 41 процент детей в Америке проводит детство не с двумя своими биологическими родителями, а с одним. А в скором времени социологи предвидят, что половина детей будет жить с мачехами, отчимами, бойфрендами матерей, с чужими бабушками, и так далее...
Вирджиния Раттер: Это, конечно, очень важный вопрос. Проведено множество исследований на этот счет, и большинство из них показали, что если развод или расхождение родителей прошло мирно, то на детей это не оказывает особо травматического действия. Больший вред наносят родительские ссоры в неблагополучных семьях.
Марина Ефимова: По совести сказать, я в это не верю, и думаю, что проблемы поколения детей, выросшего в мультиродительских семьях, проявятся только тогда, когда эти дети вырастут. И не исключено, что именно они, исходя из своего опыта, подвергнут идею свободной любви пересмотру. Хотя историк Кунц считает, что революция браков – процесс необратимый.
«Историческая революция, происшедшая в институте брака, так же неотменима и необратима, как революция индустриальная. И так же, как в той революции, в ней есть выигравшие и пострадавшие. Но поскольку мы не можем повернуть историю вспять, нам остается только подстраивать под нее все наши законы и институты».
Я не хочу выглядеть ретроградом, но повороты вспять случались. Если вспомнить декадентскую свободу нравов древнего Рима, то нельзя забывать и то, что после падения Рима эта свобода исчезла на столетия. Но пока – «любовь свободна, мир чаруя...» и законы уже начинают ей подчиняться.
Вирджиния Раттер: Я понимаю ваше беспокойство. Конечно, разорвать свободное сожительство гораздо легче, чем брак. И намного дешевле для мужчин, которых разводы просто разоряют. Поэтому люди сходятся и расходятся по многу раз. Это бесспорно сказывается на детях, и масса специалистов сейчас стараются облегчить детям подобные перемены в жизни. Но есть и положительный аспект в том, что мы готовы поддержать разнообразие форм семейной жизни. Это, ведь, и есть суть Соединенных Штатов – дать возможность всем искать и найти свое счастье.
