Недавно я побеседовала с директором многострадального Музея кино Наумом Клейманом. Уже много лет музей скитается по чужим углам.

— Мы очень надеемся, что кто-нибудь обратит внимание на то, что Музей кино бомжует, и наше здание нам будет либо выделено, либо построено собственное.Пока никто ничего не обещает, хотя все говорят, что надо бы. В связи со столетием российского кинопроизводства шли разговоры, что, вроде бы, Музей кино будет упомянут в постановлении. Но там такого пункта не оказалось.

Слово «бомж» со всеми его производными сейчас можно услышать куда чаще, чем близкие ему по значению слова литературного языка — «бродяга», «бездомный», «нищий», «побирушка». Я беседую с заведующим Отделом культуры речи Института русского языка имени В.В. Виноградова Алексеем Шмелевым.

— Отчего так произошло?

— Слово «бомж» вошло в язык сравнительно недавно. Впрочем, недавно только по меркам языка — уже более 20 лет тому назад. Но первоначально это было милицейское сокращение от сочетания «без определенного места жительства». Оно использовалось просто как приложение к каким-то существительным — человек бомж, гражданин бомж. Слово использовалось, конечно, для того, чтобы не употреблять слова типа «бродяга», которые были окрашены в русской культуре такими романтическими коннотациями. Бродяга — это человек, который склонен к странничеству, и даже неважно, есть ли у него дом, важно, что он хочет бродить по миру и искать новых впечатлений.

— Если просто искал новых впечатлений, тогда это был бы турист?

— Не совсем. Бродяга — это человек, который не уезжает время от времени в небольшие вояжи и возвращается в свой дом, а который все время ходит по свету, не имея крыши над головой. Примерно как герои «Бременских музыкантов», которые даже распевали песенку о том, что «ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету».

— Или как Лука из пьесы «На дне». Он говорил о себе — я странник.

— Совершенно верно. Коннотации совсем другие у этих слов в русской культуре. С другой стороны, существовало слово «бездомный», но в языке советской пропаганды бездомные — это люди в странах капитала, которые лишены жилья. А в Советском Союзе люди, не имеющие постоянного места прописки, обозначались как люди без определенного места жительства или сокращенно бомж. Это слово стало входить в язык. Причем, с самого начала оно приобретало какую-то такую пренебрежительную окраску, некоторый взгляд свысока на людей, у которых даже нет такого необходимого атрибута советского человека, как прописка в паспорте. Вот такие люди назывались бомж. Потом это слово стало использоваться как существительное, склонялось оно как «бомжа, бомжу» и так далее. Но постепенно оно входило в обиход и, как многие слова, входящие в обиход, получило некоторое другое место для ударения — ударение на окончание. Это признак того, что слово стало своим, привычным. Оно перестало восприниматься как экзотичное. Стали говорить бомжу́, бомжа́м. У слова появилось множество производных — бомжиха, бомжатник и прочее. При этом все эти слова сохраняли такой оттенок пренебрежения. Появлялись коннотации, что раз эти люди живут без крыши над головой, то тем самым они лишены возможности следовать таким элементарным санитарным требованиям. Эти коннотации были очень характерны у всех этих слов. Скажем, бомжатник — это, скорее всего, чердак или подвал какого-то дома, место, где обитают такие люди. И уже, безусловно, они лишены возможности принимать ежедневный душ и, вообще, следовать каким-то общепринятым нормам.

— Любопытно, что сейчас еще употребляют слово «бомжатник» в переносном значении. Так могут сказать, допустим, о квартире, в которой давно не было ремонта, которая в плохом состоянии.

— Совершенно верно. Это именно показатель того, какие у этого слова возникают коннотации среди носителей русского языка. И вот таким же образом возник глагол «бомжевать», который, тем не менее, оказался несколько отличным от прочих производных слова "бомж". А именно: у глагола "бомжевать" эти отрицательные коннотации стали стираться. Человек про себя может только уж совсем в шутку и совсем в кавычках сказать, что он бомж или что он живет в бомжатнике. А вот сказать, что ему приходится бомжевать или что мы бомжуем можно вполне серьезно. И это как раз может вызывать сочувствие. Это означает, что человек не имеет, где преклонить голову. И обратите внимание — это уже может быть не только человек, но и какое-то учреждение, как в случае с Музеем кино. Конечно, учреждение не может быть названо «бомж», а вот сказать, что какое-то учреждение бомжует вполне можно. Люди понимают, что этому учреждению приходится тяжело, но этому можно только сочувствовать. В конце концов, и птицы имеют гнезда, и лисы имеют норы, даже наш Господь не имел, где преклонить главу. И вот также это учреждение не имеет, где преклонить главу, но этому следует сочувствовать.

Разговор с Алексеем Шмелевым закончим таким наблюдением: примерно в то же время, когда возникло слово «бомж», широко распространенным было забытое сейчас «бич», что означало «бывший интеллигентный человек». Существовал и глагол — «бичевать». Со временем бич стал совершенно асоциальным и превратился в бомжа.