Марина Тимашева: Андрея Феськова я увидела в фильме «Новая земля» Александра Мельника (он только что вышел в прокат). О самой картине я рассказывала, и поклонницей ее не являюсь, но не требуется особого ума или интуиции, чтобы обратить внимание на молодого актера, сыгравшего в ней одну из двух главных ролей (в паре с Константином Лавроненко). Персонаж его – маньяк-убийца, любит поторошить людей, проверяет, так ли длинны их кишки, как твердят ученые, но склонен, (что было бы смешно, когда бы не было так грустно), к раскаянию. Чуть позже, на фестивале «Кинотавр» был показан фильм Алексея Учителя «Пленный». В нем Андрей Феськов занят в эпизодической, однако, очень существенной для повествования, роли: русского пленного. И, наконец, на ММКФ Россию представляла лента Сергея Овчарова «Сад», поставленная по пьесе Чехова «Вишневый сад», в ней Андрей Феськов – Петя Трофимов. Андрей родился в 1978 году, стало быть, ему уже 30 лет, выглядит он на 22, в 1999 году – внимание - окончил юридический факультет Санкт-Петербургского Государственного университета и работал в прокуратуре, а затем поступил в том же Петербурге в Академию театрального искусства. Актерский его диапазон огромен, он совершенно естественно действует в любом предлагаемом амплуа (от неврастеника до лирического героя или комического простака). Какая-то особенность актерской манеры выдает в нем ученика одного из лучших петербургских театральных педагогов - Вениамина Фильштинского. Если кто не знает, именно ему мы обязаны Константином Хабенским, Михаилом Трухиным, Михаилом Пореченковым, Ксенией Раппопорт, надеюсь, что этого перечисления довольно. Вот как говорит о своем педагоге Константин Хабенский.
Константин Хабенский: Я счастлив и горд, что проучился пять лет в мастерской Фильштинского. Я счастлив и горд, что этот человек, которого мы все сначала хором боялись, потом любили и сейчас вспоминаем в каждой нашей новой работе, потому что это тот человек, который продолжает заставлять нас удивляться самим себе, продолжает заставлять нас удивлять тех людей, которые следят за нами. Великий человек, великий мастер.
Марина Тимашева: Теперь я спрашиваю Андрея Феськова о его великом мастере.
- Андрей, может быть, я не так хорошо знаю питерскую ситуацию, но думаю, что это едва ли не лучший педагог, который выпускает целыми курсами людей, которые потом остаются в профессии, входят в профессию, которые, даже став знаменитыми, остаются очень хорошими актерами. Понимаете ли вы, что делает этот человек такого, за счет чего актеры его всегда обладают какой-то удивительной внешней пластикой, какой-то странной внешней и внутренней гибкостью, легкостью необыкновенной и такой нервностью, но при этом очень современного типа. При том, что сам он человек, прямо скажем, не очень молодой?
Андрей Феськов: Вениамин Михайлович, когда набрал нас, он нам сказал: «Вы знаете, актеров я уже набрал, теперь мне из вас нужно сделать людей». И это на самом деле были пять лет моего человеческого роста, благодаря стараниям Вениамина Михайловича и всей мастерской, которая работала.
Марина Тимашева: Второй секрет Вениамина Фильштинского состоит, по мнению Андрея Феськова, в его уверенности: если роль человечески актера не трогает - пусть и он не трогает роли, отказывается от предложения или распределения. Конечно, актерскую независимость переоценивать не следует. Положим, Андрей Феськов сам примерял на себя роль Раскольникова, но по воле режиссера сыграл Порфирия Петровича. Я спрашиваю, не было ли искушения перенести черты личности Раскольникова на Порфирия.
Андрей Феськов: Да. И вот этот вариант, где Порфирий есть Раскольников, только возрастом постарше, прошедший этот духовный путь. А Порфирий это володетель душами. Вот первая встреча, первое же чаепитие у Порфирия, он Раскольникова сразу же понимает, сразу же его схватывает, схватывает то, что это человек с совестью, который мучается. А это - свет. Если есть совесть, значит, дальше есть прощение и есть выход. Никто не проживает жизнь, не ошибаясь. Но если ты ошибаешься, ты каешься, ты потом находишь выход. И Порфирий это заметил, потому что в нем самом это было, он шел этим путем.
Марина Тимашева: В последней по времени, телевизионной версии «Преступления и наказания» купирован финал романа – покаяние Родиона Романовича. Режиссер Дмитрий Светозаров (тоже петербуржец) упразднил ее, как он полагает, за ненадобностью. А вы оставили бы так, как у Достоевского?
Андрей Феськов: Разумеется, и никак иначе. Собственно, про то роман, в моем понимании, каким неисповедимыми путями Господь приводит людей к себе.
Марина Тимашева: Значит, в институте Андрей Феськов играл в «Преступлении и наказании», спектакле « В стиле джаза», Меркуцио в «Ромео и Джульетте», Солдата в инсценировке романа Булата Окуджавы «До свидания мальчики». Обычно студенческие спектакли быстро уходят со сцены.
Андрей Феськов: Мы хотели остаться театром, к тому были предпосылки, но шесть ребят взяли в Александринский театр, двоих забрали в БДТ. И, соответственно, спектакли все рассыпались. Есть у нас лишь «Одинокой фокстрот», который мы очень редко играем. Жалко.
Марина Тимашева: По окончании СПГАТи Андрей Феськов был принят в Большой драматический театр, здесь сыграл Попцова в «Веселом солдате» Нины Садур и Баркалова в комедии Островского «Блажь». Теперь репетирует в Театре Сатиры на Васильевском острове, тут новый главный режиссер, поляк Анджей Бубень, работает над инсценировкой романа «Курс лечения».
Андрей Феськов: Это история молодого исследователя, врача психиатра, который внедряется в больницу для того, чтобы найти новые способы лечения шизофрении, попытаться увидеть мир глазами шизофренических больных, и в ходе ряда случайностей, которые случайностями не являются, а подстроены историей, он сходит с ума и погружается в шизофрению.
Марина Тимашева: Сначала вы пробовали Раскольникова, потом Порфирия, сейчас в «Новой земле» сыграли маньяка. И говорите, что вам предложена роль сумасшедшего доктора. У вас такое ясное, чистое лицо, и вы вполне могли бы играть роли вполне….
Андрей Феськов: В жизни я такой аккуратненький, чистенький, отличник, я учился очень хорошо в школе, очень хорошо на юрфаке учился, у меня стремление к знаниям есть, такая усидчивость… Но мне очень нравятся крайние состояния, очень, и вот мой посыл волевой притягивает режиссеров, они что-то во мне замечают. Вот с «Новой землей». Когда я прочел сценарий, я очень хотел эту роль, потому что мне ее никогда не дадут, мне ее никогда не сыграть. Я буду играть комсомольцев, приличных мальчиков. Я прохожу ряд проб, и случается, что меня утверждают на эту роль. А дальше у Алексея Учителя - пленный, доведенный до крайнего состояния. Поэтому я, боясь остаться тем, кто я внешней, пришел к тому, что у меня очень много другого.
Марина Тимашева: Сейчас все хотят стать юристами или экономистами, на худой конец. Безумные деньги платят за то, чтобы поступить, куда потом денут всех юристов и экономистов, которых как собак нерезаных расплодили - непонятно. Но, тем не менее, считается, что это очень выгодная, всюду нужная и, вообще, необходимая профессия. К тому же она, наверное, требует очень логического склада ума. Значит, вы бросаете чрезвычайно выгодную работу ради, во-первых, дела, в котором нет никакой гарантии, никакой уверенности, что из вас будет актер, вы же тогда не могли ничего знать о будущем, а, во-вторых, вы меняете работу, требующую рационального сознания, на работу, которая иногда требует его вычеркивать, вымарывать, выбрасывать. Почему, что произошло?
Андрей Феськов: Очевидно, изначально мое поступление на юрфак было мотивировано не тем, чем нужно мотивировать. Я хотел бороться с преступностью, я хотел работать в прокуратуре, я хотел работать в службе по борьбе с организованной преступностью. Я занимался со второго курса, у нас уже были предметы «уголовное право», «уголовный процесс», позже криминология, криминалистика, и я очень много с этим работал, потому что я шел к этому, это мое сознательное решение. Вот, наверное, это идиотия, я не знаю, как это сказать, но я хотел менять мир к лучшему, вот революцию в стакане свою делать сам. Я думал, что если я приду, и я буду честный, и я буду следователь, и я буду ловить, то я изменю мир к лучшему. Я попал на работу в госслужбу. Я отработал там в год. Я столкнулся с тем, что это, кроме всего прочего, много бумажной работы, вот этой рутины, и ты путаешься, как в паутине в этом, сидишь окукленный. Это
не то, что я хотел. Я ухожу оттуда и попадаю в обыкновенную юридическую фирму, где директор сочиняет стихи, два других юриста играют в джазовой группе «Контрабанда», проводятся творческие вечера. Наша фирма находится в ДК Пищевиков, а в корпусе напротив репетирует группа «Телевизор». Я занимаюсь видеоартом, я снимаю вот эту группу, пытаюсь какие-то клипы делать. Я думаю: вот она, жизнь! И потом я еще занимался в школе-студии параллельно, по вечерам, и вся молодежь (а я уже был образованный, взрослый) рванула поступать на актерский. Мне сказали, что есть такой человек Вениамин Михайлович Фельштинский, просто ради того, что он есть, ты пойди, попробуйся. Я не собирался поступать, я хотел попробоваться, попробовать свои пределы. Но когда я стал проходить туры, я уже за это схватился. Я понял, что это возможность изменить жизнь, потому что все-таки поступление на юрфак это некие мои грезы, некие мои мечтания менять мир. Я не могу себе объяснить, почему так произошло, но, наверное, кто-то наверху ко мне хорошо относится, что это произошло, что я попал туда.
Марина Тимашева: Вы говорите, что хотели быть юристом, надеялись измените мир. Очень часто люди, которые связаны с искусством, тоже думают, пока молоды, что искусство может изменить мир. А вы верите, что искусство может что-то изменить, вы не боитесь, что лишитесь этой иллюзии так же, как лишились ее в прокуратуре?
Андрей Феськов: Нет, я не лишусь этой иллюзии, и пока складывается так, что я встречаюсь с режиссерами, которые говорят, что они делают кино, они хотят, чтобы человек задумался. Точно так же было с Сергеем Михайловичем Овчаровым, с его картиной. Он мне сказал про монолог Пети Трофимова «неужели из каждого куста, из каждого ствола не глядят на вас человеческие существа?». Он говорит: «Да что ты мне рассказываешь! Ты пойми, что вот под этим кустом убивали, здесь насиловали… Это же крепостные, ты понимаешь, про что это?». И то же самое с Александром Владимировичем, с «Новой землей», пока у меня складывается. И, надеюсь, чутье мое или провидение будет меня вести так, что я буду встречаться с теми людьми, которые хотят менять мир к лучшему.
Марина Тимашева: Мне не понравился фильм «Новая земля». Такого рода фильм меня, взрослого человека, конечно, не сдвинет, потому что я психически, культурно и как угодно сформирована. Однако, если приходит человек молодой, возбудимый, он видит опять насилие, всевозможные версии убийства, к тому же, из этого фильма следует, что человек может заслужить прощение, самый гнусный маньяк. Актер всегда старается оправдать своего героя, потому что иначе, что он будет играть? И мне иногда кажется, что это опасно, что это может поднять в душе человека некрепкого, неустойчивого, именно ту гадость, которая в любом человеке есть. К тому же, я часто слышу разговоры насчет кино и жизни, что какие-то пошли, убивали направо и налево, чуть ли не маму родную задушили, а потом сказали, что они Белый и Бригада.
Андрей Феськов: По крайней мере, мы туда вкладывали иное ощущение. Получается история такая же, как у меня с прокуратурой. Потому что когда я подержал в руках живые дела, посмотрел фотографии, почитал экспертизы, связанные с измерением температуры трупа, я понял, что этого не должно быть, не должно быть этого нигде. Я помню ощущение холода постоянного. Мне кажется, от этой картины должен идти такой же холод. Мне кажется, что это рассчитано на отторжение, на то я сделаю все, чтобы не быть там, не быть так… Нельзя позволять, чтобы тобой управлял кто-то - бесы, другие люди - чтобы поднимали то, чего не должно быть у человека, нельзя, чтобы кто-то из тебя поднимал вот эту темень.
Разговор с Сергеем Овчаровым о его фильме и пьесе Чехова «Вишневый сад»
Марина Тимашева: Как я уже сказала, Андрей Феськов снялся в роли Пети Трофимова в фильме Сергея Овчарова «Сад». И я восторженно отозвалась об этой работе, а Сергей Овчаров подхватил.
Сергей Овчаров: Андрей здесь очень разный – и добрый, и злой, и страшный, и трепетный, и растерянный, и несчастный, и просто смешной, и постыдный. Там все в нем есть. Вот такое послевкусие должно быть, в каждом образе это есть.
Марина Тимашева: О фильме «Сад» я говорила в программе, посвященной ММКФ. С моей точки зрения, формальный прием – стилизация под кинематограф начала ХХ века – возобладал над смыслом. Но я очень уважаю киноведа, сценариста и режиссера Сергея Овчарова, автора фильмов «Левша», «Барабаниада», «Сказ про Федота-стрельца», и мне интересно, как он сам рассуждает о своей новой работе.
-Понятно, что вы стилизуете это под очень старое кино.
Сергей Овчаров: Чехов, когда писал «Вишневый сад», кино было очень пошлое в тот момент, примитивное и банальное, и он его не воспринимал всерьез. Его не устраивал театр того времени, который тогда в России был. И он придумал новый вид искусства, такое как бы кино, но то, которое потом будет. Он даже не знал, какое оно будет, он не знал, как оно будет называться. И поэтому этот процесс я тоже постарался формальным способом в фильме развить. Начинается как бы с немого пошлого и банального кино, плюс театр такой натуралистический, а потом постепенно переходит в психологическое, почти висконтиевское кино. И вот этот процесс развития от плохого кино до психологического кино, до нового вида кино, он воссоздан. Все было специально сделано в павильоне, чтобы театральность и кинематографичность, которые были заложены Чеховым в этом произведении, были такими странными, несколько не натуралистическими, потому что это произведение магического реализма, оно не ползучего реализма. Поэтическое какое-то, даже символическое
Марина Тимашева: Там есть несколько эпизодов, когда вы показываете вишневый сад не как вишневый сад, а как какую-то японскую картинку – сакура или что-то в этом роде. Сознательно или это мне грезится?
Сергей Овчаров: Конечно, дело в том, что не было садов вишневых, все писатели ему говорили об этом. Это - мистификация. Какой угодно мог бы быть – абрикосовый, яблоневый. Скорее всего, яблоневый был бы, на самом деле. Да и то в поместье этого не было. Это где-то на задворках было, на огородах. Были липовые аллеи - красивые, благородные, но никак не вишня. Это смешно. Я же не мог делать сад, которого никогда не было в поместье перед домом. И не важно, что фильм называется «Сад», да не в саде дело. И не в этих героях дело, а в том, какие мы. Мало осталось людей, которые могут быть обаятельными, сопереживающими, щедрыми, могут принимать другого человека и входить в другого человека, в его проблемы и обстоятельства. Герои - мы, наше одичание является сверхсодержанием этого фильма. Почему мы не трепетны, почему не взволнованы, почему мы не одухотворены, почему мы не живые люди, почему мы одичалые такие – вот, о чем история.
Марина Тимашева: А есть ответ?
Сергей Овчаров: Есть. Мы одичалые, потому что мы безразличны к нашему трепету человеческому. «И дивной нежности душа была полна». А где эта дивная душа, где этот трепет? Его нет. Прагматизм, агрессия, меркантилизм, эгоцентризм - вот флаги сегодняшнего дня.
Марина Тимашева: Я-то хотела спросить про сад, но вы уже это сами сказали. Я впервые в жизни видела такую Раневскую. Как будто она сама не женщина, а вишня.
Сергей Овчаров: Образное у вас мышление такое. Вы понимаете, какая шутка. Там много чего заложено, но я никогда не приближусь к глубине этой пьесы, это даже не пьеса, а новый вид искусства, который еще не освоен никем, сколько бы не осваивали, никому из нас - ни театральным, ни кинорежиссерам - не удастся освоить эту глубину до конца. Потому что человек умирал в страшных мучениях физиологических и душевных, духовных, человек страшно умирал, жутко, не дай Бог так умирать - долго, в таком чудовищном одиночестве. И какие-то открылись чакры у него, что называется, и он написал то, что нам не освоить до конца. Это космос какой-то, черная дыра, какие-то планеты невидимые, вот что это такое. У меня же есть этот фильм на четыре часа, на три часа, на два часа, у меня 16 дисков лежит и везде - разные версии этого фильма. Там огромное количество сцен. Там прекрасная сцена, где пришел сумасшедший барин, потерявший такой же сад, сосед, и он их пугает. У меня есть история, когда Епиходов разговаривает с сапогами, а они с ним разговаривают - живые существа. Очень много клоунад всяких трагических. Это в четырехчасовой версии трагифарс такой. Этого в фильме нет, потому что это другой формат. Это для большего количества зрителей. Когда я репетировал, делал пробы, разные актеры там играют у меня, я делал как бы спектакль в черной комнате - обтянул черной материей комнату. И у меня на дисках снят еще и спектакль, версия для себя самого, и она мне даже больше нравится, потому что она такая интимная очень, и актеры очень отрылись там мне. Поэтому не в фильме дело, а в том, что ты окунулся в эту прелесть, эту радость художественную, а выходить из нее не хочется, а придется, к сожалению. Вот это самое страшное для меня.
Марина Тимашева: Очень необычен в фильме Епиходов. Он цитирует Бокля и Ницше, кажется препротивным типом, а в финале выходит в главные герои: именно ему Лопахин доверяет ключи от имения Раневской. Более того, в «звуке лопнувшей струны» нет ничего символического или мистического, просто палец Епиходова застревает между гитарных струн. Короче, досталось бедному Епиходову от режиссера, впору его теперь называть не «22 несчастья», как у Чехова, а все 88.
Сергей Овчаров: Ведь там сказано: «Епиходовы идут». А Епиходов, пытаясь подняться до интеллигенции, постоянно использует вульгарного материалиста Бокля и Ницше. Но ведь 20-й и 21-й век прошли под знаком ницшеанства - Гитлер, Сталин. И иже с ними. Но это чеховский текст. Почему я использую постулаты Ницше? Они смешные, нелепые, но страшные. Там такие есть смешные формулировки у этого Ницше, я просто хохочу над ними. Это как будто Чехов написал. Да, они страшны по результатам, но они смешные. Поэтому ницшеанство это то, чем потом закончится. И Петя будет убит Епиходовым потом. Петя - романтик, 1905 год, на баррикады… Романтики будут делать революцию, а потом придут Епиходовы и сметут их. Епиходовы будут править бал, они будут вырубать сады. Потом придет Первая мировая война, потом Вторая, и такие же Епиходовы будут во главе, только усики приделают - большие или маленькие. Епиходовщина будет просто флагом мировым. Эти гунны грядут. Но как об этом Раневская рассказывает? Я взял просто сноску Чехова и дал ее. Там многие слова и сноски сделаны сценами. Она романтично к этому относится. И такие люди, которые думали, что это очень романтично, Ницше и еще кто-то другой. Но, оказывается, философия стреляет, и многие жертвы прибавляются с каждым годом. 1904 год, русско-японская война - тысячи жертв, а потом - десятки тысяч, потом - сотни тысяч, потом - миллионы, потом - сотни миллионов будут. А вначале было слово. Бокль одну книжку написал, но он переворот революционный в сознании людей совершил, он их от гуманизма отобрал. Факт есть факт. Результат его философии - налицо. И до сих пор продолжает жить его дело.
Марина Тимашева: Меня интересует решение знаменитого монолога Гаева про «многоуважаемый шкаф». В фильме у вас Гаев говорит про идеалы добра и гуманизма, а за его спиной Шарлотта показывает фокусы (у Чехова это разные сцены). Обитатели имения смеются, и не слишком понятно, над фокусами или над Гаевым
Сергей Овчаров: Это еще раз говорит о том, что мы смеемся и улыбаемся, а иногда каким-то явлениям не придаем значения. Ну, много жлобов, ну много грубости, много агрессии стало, ну вперед не пропускают, могут сквозь тебя пройти, толкнуть в спину. Все что угодно. Как в футболе. Толкнули в спину - упал. Оказывается, это правилами допускается, все это нормально. Футбол в жизни. И все что ли? Это что так не страшно, что ли? Тебе грубость сказали какую-то, на тебя посмотрели некрасиво, матом тебе что-то сказали, какой-то меркантилизм по отношению к тебе проявили или, наоборот, тебя ограбили. Реально или опосредованно. Это страшно, ведь это ведет к жертвам реальным, к крови. Такое спокойное отношение, такое легкое к этому отношение, озорство. Поэтому так и сделано. Он о серьезных вещах говорит, а они смеются, они не слушают его, они смотрят на это озорство.
Марина Тимашева: Но я не поняла вашей реакции. Они правильно смеются над тем, что он такое про добро, про идеалы, про общество?
Сергей Овчаров: Он сам в этом виноват. Он же такой добряк, клоун, а на самом деле болтун, демагог и ханжа, в результате. Эти образы - такие многоэтажные, и не одноразовые, не для одноразового простора. Если что-то сразу не воспринимается, надо смотреть, смотреть и смотреть.
Марина Тимашева: Сережа, они, мы виноваты в Епиходове. Мы сами виноваты?
Сергей Овчаров: Конечно, виноваты. Раневская виновата, что рядом Епиходов. Епиходов читает Ницше для того, чтобы подняться до Раневской. Если бы она его воспринимала и к себе приближала, зачем ему Ницше нужен был бы, он же читает для того, чтобы выглядеть умным, чтобы подняться в другой слой. Лопахин зачем туда стремится? Ему это не нужно, а он стремится вот в эту аристократию какую-то, якобы до их уровня дорасти. Зачем? Почему вот это неравенство между людьми? А другие чувствуют себя либо рабами, либо низкого сословия людьми. Зачем эта сословность? Зачем эта национальная, политическая сословность, зачем это все? Это же к войнам ведет, к жертвам, и к крови, в результате. Вот об этом история. И вырубание садов, естественно. Это то, что Бог подарил. Ну, живи ты в этом, а зачем рубить это? Сохраняй и живи. Там есть какая-то сцена, когда Варя прощается с Лопахиным. А если бы они сошлись, был бы и сад, был бы и дом, и все приезжали бы туда, как на дачу, и все бы было, все бы сохранилось. Но у каждого амбиции, определенное самолюбие. Вот Варя, чем она хуже Раневской? Она еще более талантлива на чувства, на эротизм какой-то, не показной, а настоящий. Нет.
Марина Тимашева: Женщины у вас в фильме симпатичнее, чем мужчины. Вы это понимаете?
Сергей Овчаров: Женщины вообще симпатичнее, чем мужчины, это же все знают. Мужчины поэтому быстрее умирают, потому что он не нужны как бы, а женщины дольше живут. А почему холостяки быстро умирают? С чего бы? Так хорошо живется им одним, а умирают. Женщины нужнее, получается, для природы, для жизни. Потому что они не стесняются чувств, плохо иногда себя ведут, но это чувства так выражаются.
Марина Тимашева: Вот так мы поговорили с Сергеем Овчаровым про его фильм «Сад», а судить о нем будете вы сами, когда фильм выйдет в прокат. Если, конечно, этому суждено случиться.
