Ирина Лагунина: Взгляды, профессия, мироощущение и религия родителей накладывает отпечаток на характер проблем, возникающих с детьми. Я заметила, что все чаще в Москве вижу молодых девушек и даже девочек в платках, с опущенным в землю взглядом, в длинных юбках, носочках и обуви, похожей на тапочки. Мне всегда хотелось спросить у них, как они сделали этот выбор? Именно с такими детьми и их родителями встретилась в Петербурге наш корреспондент Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Иногда я вижу на детской площадке двух девочек, которые гуляют с бабушкой. Девочки обязательно в юбках, довольно длинных, и платках. Платки постоянно развязываются, волосы выбиваются, длинные юбки путаются в ногах, мешая лазать по лесенкам и кататься на горках. Это девочки из православной семьи, где им явно не разрешают носить брюки Бабушка их, кстати, успела-таки со мной поговорить и сообщать, что теперь она активный член прихода, а раньше, до того как у нее открылись глаза, была у себя на работе партийной активисткой. Но эти летом мне посчастливилось познакомиться с совсем другими семьями, где родители хотя и живут церковной жизнью, но дети на вид не отличаются от своих сверстников, занимаются спортом, празднуют Новый год... - и все-таки их жизнь родители стараются организовать несколько иначе, чем в неверующих семьях. Главную проблему можно обозначить аббревиатурой ДВР - дети верующих родителей. Она состоит в понятой тревоге этих самых родителей - зачем их усилия по воцерковлению, по организации своей жизни, если дети уйдут из Церкви? Говорит член одного из московских православных братств Наталия Гребенева, мать 4-летнего малыша, Левы, и трудного подростка Ильи.
Наталия Гребенева: Даже если Илюшка, хотя он колеблется, даже если он не выберет открыто, то если я буду стоять в этом, действительно жизнь свою выстраивать. Для меня выстраивание жизни моей честное, оно только перед Богом возможно, только через него я могу выйти из каких-то вещей, которые мне даны от родителей, от прабабушек, наследственные вещи, изломы. Я могу только в церкви решить, в контексте церкви как собрания. И при этом это же учит меня давать свободу другому человеку.
Татьяна Вольтская: В этом году Наталья с детьми и другими семьями из своего братства была в летнем лагере. Говорит одна из организаторов лагеря Галина Ложкова.
Галина Ложкова: Мы хотели реализовать такую концепцию, чтобы это был не чисто детский лагерь, а чтобы это был взрослый лагерь, в нем участвовали полноценно взрослые члены братства, чтобы это было одинаково интересно и тем, и другим.
Татьяна Вольтская: А чем вы это достигали?
Галина Ложкова: Мы долго думали, как можно заинтересовать детей и при этом, чтобы взрослые не закисли. Потому что у нас взрослых много, а детей совсем мало. И они все разного возраста. Поэтому мы решили смоделировать такую жизнь в нашем братстве в виде жизни в группах. Разбили наш лагерь на несколько смен, все взрослые дети были поделены на группы, причем самопроизвольным образом. На такие группы, в которых были и взрослые, и дети и вместе пытались как-то во всех делах лагерных участвовать, а дел было много. И поэтому взрослые, которые были в группе, старались обращать внимание на детей. Детям тоже приходилось на самом деле включаться, потому что, с одной стороны, взрослые включали. Многие, кстати, с большой выдумкой, так что ребенку было интересно. Положительный опыт был потом, то есть ребенок приезжал одним, а за лагерь он как-то успокаивался, обретал какие-то границы, которые в семье не всегда удается выстроить, успокаивался как-то. И он уже понимал, что утром надо делать это, потом мы работаем, потом играем и даже дети ждали этого. Может быть педагогических целей не удавалось решить за короткий срок лагеря, но, например, в нашей группе был маленький Коля из нашей общины, у него все время была проблема с питанием. Он никогда не хотел есть кашу, суп. И для мамы было такое мучение. В группе были взрослые братья, взрослые дяди, очень представительные, которые ему говорили: Колян, как это ты не ешь кашу? Таким простым языком. И на ребенка это производило магическое действие. То есть все мамины умаления, припадания на колени не играли никакой роли, а эти братские – как так, посмотри, какие у тебя мышцы, тебе надо много работать, много есть. И ребенок как-то втягивался. Это было интересно.
Татьяна Вольтская: Маленький ребенок - маленький опыт, но были и большие дети, для которых устраивались разные мастерские, а главное - которым хотелось передать, рассказать что-то очень важное из истории страны.
Галина Ложкова: Нам хотелось не быть Иванами, не помнящими родства, хотелось попробовать передать детям, что та свобода, в которой мы живем, то, что мы можем свободно молиться и благодарить и общаться, она куплена дорогой ценой, нам так видится, ценой жизни людей репрессированных. Среди них были и верующие, и не верующие, но в первую очередь священники репрессированные. Хотелось бы, чтобы эта память в детях тоже была, чтобы было благоговение перед памятью этих людей. Кажется, что это что-то важное, жизнеобразующее.
Татьяна Вольтская: Именно поэтому место для лагеря выбрали вблизи расстрельного места - полигона, где когда-то расстреливали людей, осужденных особой тройкой НКВД, в том числе священников. И обычная летняя детско-взрослая жизнь соприкасалась с историей, на которую - какая бы она ни была - эти люди не хотят закрывать глаза. Так произошло в лагере, например, и у 15-летнего Вите, которому, общем, эта жизнь понравилось.
Витя: Все по распорядку делал, как положено. Вроде все понравилось. Мастерские, я участвовал в двух мастерских. Первая – это вышивание, а второе – это роспись по стеклу и керамике.
Татьяна Вольтская: А вышивал ты что?
Витя: Закладку для книги.
Татьяна Вольтская: Ты был, когда ездили на места захоронений?
Витя: Да. Сильное впечатление было, конечно. И от самого места, что мы живем такой хорошей жизнью, а на самом деле здесь такие места, которые видели совсем другую сторону жизни человеческой. И богослужение на этом месте на меня впечатление произвело сильное. Молитва была.
Татьяна Вольтская: Есть ощущение, что можно что-то сделать, чтобы такое не повторилось?
Витя: Это от нас зависит в первую очередь.
Татьяна Вольтская: Мысль об устройстве лагерей пришла родителям, - говорит председатель Покровского малого братства Ольга Синицына.
Ольга Синицына: Первоначально такие лагеря были чисто родительские. Выезжали верующие, пытались как-то совместно научить детей жизни в церкви, в вере. Были разные лагеря, и скаутские, спортивные. Но в течение времени мы увидели, что просто нечего передать. Даже если верующие родители, состояние семей современных такое, что не получается, нет в культуре нынешней традиции, ее вообще нет, можно сказать.
Татьяна Вольтская: Я так понимаю, что ваши семьи существуют в пустоте, не поддержаны ни школой, ни обществом?
Ольга Синицына: Это многие семьи и также семьи церковные. Потому что люди, когда воцерковляются, они видят разницу. И беспомощность, даже если они воцерковились, в своей семье они ничего не могут сделать. Поэтому сейчас едут не только родители, но едут братья и сестры. Семьи сами не могут справиться, нужна такая среда церковная, братская, когда не только ради детей лагерь, когда сами взрослые находят смысл в общении и этот смысл могут увидеть дети.
Татьяна Вольтская: То есть когда они не развлекают детей?
Ольга Синицына: Для всех общая жизнь. У нас был в группе сложный подросток, он в лагере как раз открылся и с ним можно было начинать говорить о вере.
Татьяна Вольтская: Этот трудный подросток Илья, между прочим, открылся не где-нибудь, а именно в поездке на место расстрелов. До этого с ним никто не мог сладить, у сестер уже возникло искушение сказать ему - уезжай, чтобы не отравлять жизнь всем остальным, и вдруг на полигоне Илья испытал настоящее потрясение, очевидцы говорят, что его как будто подменили: ему остро захотелось, чтобы такого больше никогда не повторилось. Мама Ильи, Наталия Гребенева, говорит, что лагерь в этом смысле имел и продолжение.
Наталия Гребенева: В этом братстве группа молодежи, которые, я знаю, что они трясутся в хорошем смысле. Молодежь, по-моему, человек 8-9 от 18 до 22 лет. И я действительно увидела, что это люди молодые, причем действительно нормальные, все учатся в высших учебных заведениях, говорят на иностранных языках, живые нормальные люди. И я первый раз увидела, насколько они действительно серьезно ищут этот путь и как они относятся к старшим, ко взрослым в этом братстве и какое у них взаимопонимание. Одна девочка-психолог, учится на третьем курсе, специализируется на подростках, у них случайно с Илюшкой состоялся разговор. Она стала его опекать и он открылся ей. И когда мы приехали в Москву, я думала: кончится лагерь, братство другое. И вдруг она звонит, мы с ней встречаемся, она говорит: я хочу к вам на чай придти. Она настолько приняла в сердце Илюху, она мне рассказывает о моем сыне не те вещи, которые я знаю, она его видит из глубины. И она просила у нас в институте специально молиться о подростках. То есть молятся у нас о молодежи, о детях, она попросила молиться о подростках, потому что это самый трудный период. То есть для меня это было откровение, потому что действительно молодая девочка, зачем ей это надо. 21 год ей. Причем она обручена, у нее жених тоже в молодежке. У них интересная жизнь, учеба, работа, зачем какой-то трудный подросток ей нужен. Обычно привыкаешь, мы любим поговорить, мы любим проблемы рассказать, а реально позвонить, взять ответственность. Я очень благодарна.
Татьяна Вольтская: Главное, подросток в лагере нашел контакт с другими взрослыми.
Наталия Гребенева: Там идет такое принятие непосредственное, не опосредованное ничем. Потому что, конечно, легче всего построить человека, сказать – ты не вписываешься. И я еще увидела такой момент, когда во главе мужчина. Мужчина, служащий брат, который становится, почему-то я поняла, что основные вещи пасторские. Почему раньше всегда в церкви стояли братья. Я знала это из писаний, из того, из сего, но я видела из традиций. Потому что сестры могут быть служащими, они очень много могут нести, но какие-то вещи в полноте, это может только брат. Когда его строили сестры: Илюша! «Да я не пойду». И когда подходил старший из братьев, это было всегда, они обнимали его за плечи, это был тихий разговор. Я видела, как меняется лицо у ребенка. Я потом знаю, что всегда оставлялась ему свобода.
Татьяна Вольтская: С моей точки зрения все правильно - христианство невозможно без свободы. Есть ли подобные лагеря в других странах? Говорит наш корреспондент из Берлина Юрий Векслер.
Юрий Векслер: Католиков и протестантов в Германии почти поровну, примерно по 25 миллионов человек. И та, и другая ветвь христианства создает в летнее время лагеря для отдыха детей и подростков. Ситуация в протестантских летних детских учреждениях по традиции более либеральная. На странице объединения таких людей в интернете среди наиболее часто задаваемых родителями вопросов фигурирует и такой: обязаны ли дети для того, чтобы быть принятыми в лагерь, быть верующими? Ответ: «Нет. Хотя лагеря и являются местом проведения свободного времени в христианской традиции, вера в Бога не является условием для приема ребенка». На вопрос, как будут, тем не менее, преподаваться детям христианские ценности, содержание и сущность христианской веры, дан такой ответ: «Каждая группа читает в утренние часы главы из Библии и обсуждает прочитанное на основе подготовленных вопросов. В течение дня проводится молитва, связанная с темой дня и событиями дня в лагере. Послемолитвенная беседа проводится также с опорой на повседневные события и впечатления участников. Но при этом в лагере никто никого ни к чему не принуждает, в частности, ничего не делается против воли ребенка. Дети приглашаются к обсуждению пассажей из Библии. Главная установка на формирование личного пути к Богу». Летние лагеря протестантов создаются по модели, предложенной в 1988 году пастором Хансом Брандтом. Секретом успеха своих лагерей организаторы считают мотивирование детей на установление множества активных контактов со сверстниками. А контактность детей друг с другом облегчает, по убеждению организаторов, понимание детьми возможности контакта с живым Богом Иисусом Христом. У немецких католиков все немного более официализировано и бюрократизировано. У них есть даже головная организация – Союз немецкой католической молодежи. Согласно опросам, более половины детей в Германии верят в загробную вечную жизнь и имеют вполне определенные представления о ней. Праведники будут вознаграждены, а злые и плохие попадут в ад. Самыми большими грешниками дети считают политиков и нарушителей супружеской верности.
