Ссылки для упрощенного доступа

Рассказ об архиве бременского Института Восточной Европы


Людмила Алексеева: Мой собеседник – мой давний знакомый, мы много раз встречались в Москве в 60-70 годах. Зовут его Габриэль Суперфин. Большой перерыв в наших встречах создал арест Габриэля в 76 году по полагавшейся активным диссидентам статье 70 Уголовного кодекса, и срок ему было назначен пять лет лагерей строгого режима и два года ссылки. Вскоре после освобождения Габриэль эмигрировал. Сначала он работал в Мюнхене в архивах Радио Свобода, а 15 лет назад перебрался в Бремен, когда там открылся Институт Восточной Европы. Он был приглашен для создания архива этого научного учреждения и с блеском справился с этой работой. Какой период ты охватываешь?



Габриэль Суперфин: Самый ранний документ - это книга Максимовича с дарственной надписью Петру Киреевскому, где-то около 1830 года. Найдена была в подвалах в Мюнхене и, видимо, это кусочек из утраченной библиотеки Киреевского.



Людмила Алексеева: Что ты делаешь с этими архивами кроме того, что их собираешь?



Габриэль Суперфин: Мне показалось, что нужно пользоваться моментом и создавать нормальный архив с возможностью исторического архива, то есть сбора не только самиздата, но и собственно личных архивов эмигрантов или людей, которые живут в России. И в основном, конечно, цель сбора - это третья волна эмиграции из СССР, но не пренебрегать материалами второй эмиграции, которая в те годы, когда я сюда пришел, в 1995 году, предметом интереса архивного еще не стала.



Людмила Алексеева: Поясню - счет по эмиграциям таков: первая эмиграция - это люди покинувшие страну в связи с революцией 17 года и гражданской войной. Вторая - это эмиграция, связанная с Великой Отечественной войной. И наконец, третья – это выехавшие из Советского Союза в конце 70 годов.



Габриэль Суперфин: Вторая эмиграция, люди еще прятались от гласности. Мы знаем судьбу этих людей и страх быть выданными в СССР, поэтому с ними работать было очень трудно. Но одним из первых архивов у нас оказался архив начальника канцелярии генерала Власова, архив Кромиади. Параллельно я не отказывался от архивов первой волны эмиграции, но таковых осталось не уничтоженными или вне внимания архивистов прежних поколений очень мало. Но мне удалось перевезти в Бремен кусочек архива Галины Кузнецовой, возлюбленной Бунина. Это очень интересная часть, во основном послевоенная переписка с Верой Николаевной Буниной, есть два-три письма Бунина самого. Большая часть архива была после смерти Кузнецовой перевезена в Париж коллекционером, который был внимателен всегда к жившей вокруг него русской эмиграции.



Людмила Алексеева: Ну, а самиздат каким образом к вам попадал?



Габриэль Суперфин: Научные сотрудники института ездили, завязывали отношения с хранителями самиздата. Скажем, Владимиром Емельяновичем Максимовым, Львом Копелевым. В основном от эмигрантов, а сначала перестройки были помощники в России, особенно Ботвинник, которая передавала сюда и свою коллекцию, коллекцию своих друзей. Моя задача была организовать полученный до меня самиздат по происхождению. Для исследования самиздата это оказалось очень продуктивным. Мы собираем таким образом не тексты самиздата, а документы. Мы можем сравнивать эту самиздатскую мастерскую, скриптории, с этим самиздатским и выяснять, по какому каналу идет, сверяя разные редакции одного теста. Скажем, есть знаменитое воззвание Богораз и Литвинова к мировой общественности, и текст, пришедший из Таллина, оказался совершенно не соответствующий стандартному тексту.



Людмила Алексеева: Речь идет об обращении известных правозащитников Ларисы Богораз и Павла Литвинова в 68 году по поводу суда над авторами и распространителями самиздата Юрием Голонсковым, Александром Гинзбургом, Верой Лашковой и Алексеем Добровольским. Текст, пришедший из Эстонии, тоже был на русском языке?



Габриэль Суперфин: Да, это, по-видимому, перевод с немецкого языка. «Реквием Ахматовой» есть переписанный Горбаневской с одной опиской, и если эта описка сохраняется, то можно таким образом восстанавливать, откуда что идет. Не говоря о тех исследованиях, которые проводили эксперты в КГБ, устанавливали по пишущим машинкам, как распространялась закладка.



Людмила Алексеева: У вас есть такие тоже?



Габриэль Суперфин: Из одной закладки, оказавшейся в разных личных фондах.



Людмила Алексеева: По каким временным рамкам вы самиздат собираете?



Габриэль Суперфин: Поскольку концептуально самиздат существовал всегда, я стараюсь самиздат любого времени находить. К сожалению, у меня нет самиздата дореволюционного. Речь думцев, которая распространялась на гектографе, Милюкова и так далее. Но этого самиздата, к сожалению, нет. Очень мало самиздата 20 годов. Есть самиздат 20 годов в более поздних копиях, в эмигрантских и внутри советских российских. А из 20 годов есть одна рукопись Штайнера, одно из воззваний патриарха Тихона 23 года. Из текстов 20 годов в более позднем исполнении - это знаменитое послание как бы Есенина к Демьяну Бедному. У многих людей самиздат ассоциируется с изданиями правозащитников. Я собираю, ищу материалы не только центра самиздатовских рукописей, действительно правозащитников, но и всяких маргинальных групп, типа самиздата хиппи, рок-движений, джазовых, людей, собиравших фэнтези, клубов любителей КСП. Вся та стихия, которая не была непосредственно управляема государством.



Людмила Алексеева: Что еще имеется в архиве?



Габриэль Суперфин: Поскольку мы отказались от коллекционного сбора самиздата, а перешли к архивному сбору самиздата, кухни самиздатской, то естественно было собирать не только друзей самиздата, но и врагом самиздата. Неожиданного мне попались материалы, очень небольшой массив подлинных документов КГБ, пришедший из Казахстана. По-видимому, после 90 года, когда у КГБ особенно в бывших союзных республиках началась глубокая психическая депрессия, были выброшены какие-то материалы или проданы были сотрудниками или что, оказалось в Германии. Это несколько писем из Москвы на места о том, что надо углублять работу против американского шпионажа - это 47 года, кажется, циркулярное письмо. Это письма, арестовывать или не арестовывать ссыльных. Переписка длилась так долго, что уже в 54 году дело было закрыто за прекращением события. И очень интересные материалы конца 50 годов, дело одного немца, который посетил посольство ФРГ в Москве. Некоторые подлинные документы, которые можно показывать студентам, как велось внутреннее делопроизводство КГБ. Это одна из задач - давать подспорье для студентов, для будущих исследователей, какая документация велась в СССР, какая документация хранилась у людей по домам. Переписка с учреждениями о пенсиях, о компенсациях в связи с реабилитацией, всякие квартирные, имущественные споры.



Людмила Алексеева: Ведь это же не самиздат.



Габриэль Суперфин: Да, это не самиздат, но бытовое творчество людей, для кого-то это становится самиздатом.



Людмила Алексеева: А книги собираете?



Габриэль Суперфин: Архивные книжные собрания - это или рабочие библиотеки писателей или других людей, которые нам отдают свои архивы. Скажем, у нас куски библиотеки Георгия Николаевича Владимова, Владимира Николаевича Войновича, Владимира Максимова, Фридриха Горинштейна, Горбаневской Натальи, ее библиотека очень интересна, потому что она содержит книги польских, чешских авторов с дарственными надписями. Кроме личных книжных собраний у нас есть архивные коллекции, то есть, например, мы собираем книги, изданные в лагерях перемещенных лиц, детские книги.



Людмила Алексеева: Но не официальную советскую литературу, которая выходила в это время?



Габриэль Суперфин: Почему, попадаются и такие книги, изданные официальными советскими издательствами, позже запрещенные или книги официальных советских учреждений с грифами ограничительными, все то, что имеет отношение к сужению читательского круга.



Людмила Алексеева: Вот такой островок русской культуры самых разных письменных и печатных источников имеется в Германии, в древнем городе Бремене, в Бременском Институте Восточной Европы.


XS
SM
MD
LG