Ссылки для упрощенного доступа

90 лет центру имени Грабаря




Марина Тимашева: 90 лет - Научно-реставрационному центру имени Грабаря. В честь славной даты здесь открылась выставка, посещение которой – так считает Лиля Пальвелева - сродни чтению увлекательного приключенческого романа.




Лиля Пальвелева: Выставка устроена таким образом, чтобы представить работу всех отделов Реставрационного центра. Потому здесь в непосредственном соседстве находятся самые разнородные предметы из самых разных собраний, - и крупных столичных, и скромных провинциальных. Кроме того, на выставке помимо уже полностью отреставрированных вещей, есть и находящиеся в процессе реставрации. Это чрезвычайно увлекательное занятие – разглядывать, к примеру, старинную прялку, одна часть которой совершенно невзрачная, с почти неразличимым декором, и где на другой половине, очищенной от загрязнений и потемневшей олифы, уже обнажилась веселая праздничная роспись.


Порой реставраторов ждут счастливые открытия. Вот на фотоснимке – миниатюрный «Портрет семьи Барятинских», по всей вероятности, кисти Брюллова. В Центр Грабаря он поступил из Чайковской художественной галереи в удручающем состоянии: через костяную пластину, на которой написан групповой портрет, прошла страшная трещина. Вместо лица одной из девушек – сплошное пятно. Тут же выставлен сам возрожденный экспонат. Казалось бы, навсегда утраченные девичьи черты (вот счастье!), на самом деле были скрыты под поздними наслоениями. Трещины тоже не видно. После склейки поверхность затонировали.


Традиции не поновления, а подлинной научной реставрации закладывались у нас 90 лет назад, говорит директор Центра имени Грабаря Алексей Владимиров



Алексей Владимиров: В 18-м году впервые в России Игорь Эммануилович Грабарь, в то время художник и искусствовед знаменитый, вместе с Луначарским задумали создать Комиссию по раскрытию и охране памятников живописи и культуры. Вот эта комиссия, которая потом была преобразована в Центральные реставрационные мастерские, была организована в 18-м году, и мы ведем от нее свое существование. Тогда впервые собрали людей разных специальностей – музейщиков, химиков, фотографов, историков, археологов, реставраторов - которые, объединившись, стали проблему охраны памятников и реставрации решать коллективно. В мире это впервые было. Потому что все, что было в Германии, это все были частные приглашенные реставраторы, которые сами решали проблему, а здесь впервые организованно, Реставрационный совет. На этом Совете гласно решались все проблемы.



Лиля Пальвелева: То есть это был такой консилиум?




Алексей Владимиров: Правильно, как у врачей. И до сих пор неукоснительно эта практика соблюдается. Реставратор вправе решать многие проблемы, но он должен защитить перед специалистами правоту своего решения.



Лиля Пальвелева: А очень сильно продвинулась наука реставрации, появились ли новые технологии или, как прежде, нужно, в первую очередь, обладать чутьем, интуицией и способностью кропотливо выполнять свою задачу?



Алексей Владимиров: Чутье и интуиция до сих пор остались, но это не главное. Вот буквально рядом с нами несколько произведений, которые происходят из Мурановского музея. Два года назад там был сильный поджар, все сгорело и вот эти обветшалые, сгоревшие произведения попали к нам. Вот вы спрашиваете, что же все-таки продвинулось. Во-первых, технологии постоянно совершенствуются, и сейчас уже вводят в процессе реставрации, например, биологические добавки или медицинские изобретения мы очень широко используем. Потому что везде кожа, ткань. Не может быть отдельной науки реставрации, когда есть физика, химия, инфракрасные лучи, которые показывают нижележащие слои и дают прогноз, как делать, есть рентген, который употребляется, в первую очередь, в медицине, но для нас это палочка-выручалочка, потому как она сразу дает понятие, что, как и дальше куда идти.



Лиля Пальвелева: Но рентген-то уже много десятилетий используют?



Алексей Владимиров: В 18-м году был такой первый рентгенолог у нас - Торопов. Вот он с Грабарем начал работы по рентгену. Сейчас есть синтетические добавки, великолепные, усовершенствованные вакуумные столы, столы с подсосами, с увлажнением, на все это можно посмотреть, это все наизобретали за 90 лет. Ведь когда наши первые реставраторы пришли сюда, у них были стол, столярный ножик, спирт, воск и рыбий клей. Теперь столько всего, вы даже не представляете!





Лиля Пальвелева: Вместе с Алексеем Владимировым подходим к картине, пострадавшей во время пожара в тютчевском музее-усадьбе Мураново. На «Портрет неизвестной в кружевной шали» смотреть тягостно. Лицо красавицы на картине покрыто волдырями, и это так похоже на следы ожогов на живом лице реального человека!




Алексей Владимиров: Когда горит краска, из нее выгорает масло, и она такая стеклянная становится. Поэтому здесь всякие биологические добавки, которые мы делаем, позволяют ее восстанавливать. Вот, видите, границы есть - тут мы уже прошли. У медиков узнали, чем они лечат обгорелую кожу, и придумали, как этот красочный слой обрабатывать, утеплять, чтобы он восстановился.



Лиля Пальвелева: Это похоже на чудо – те пробные квадратики живописи, которые прошли обработку по специально для этого случая разработанной методике - гладкие и ровные. Никаких вздутий! Более того, эти участки обрели прежний цвет! Со временем в первоначальное состояние ( или почти в первоначальное) вернется вся картина.


В конце Х1Х столетия во время раскопок в Пантикапее (это древнегреческая колония вблизи современной Керчи) был найден деревянный резной саркофаг. Его части собрали на месте, а затем отправили в Исторический музей, где он все эти годы и находился. Около года назад созданный в I веке н.э. саркофаг попал в руки современных реставраторов. И вот вопрос Алексею Владимирову. Я знаю, что вам приходится не только спасать обветшавшие вещи, но и исправлять ошибки предшественников. Саркофаг здесь представлен не случайно. Какие там были ошибки?



Алексей Владимиров: Ошибка вот в чем: в 19-м веке отпилили и уменьшили брусья.




Лиля Пальвелева: Зачем?



Алексей Владимиров: Сгнили. И тогда просто саркофаг подпилили и обрезали. Архитектуру он свою потерял. Он же сделан как храм, идеальный греческий храм: крыша, фронтончик… Тут все сделано на деревянных штырях, без единого железного гвоздика.



Лиля Пальвелева: А он из какого дерева?



Алексей Владимиров: Крымский можжевельник. Дерево хорошее. Когда его начинаешь тереть, оно пахнет до сих пор. Но вот этот кусочек, сантиметров 15-20, в прошлом веке, когда реставрировали, когда Уваров раскопки проводил, это мастера прошлого века подрезали. А мы нашли авторские отчеты и спроектировали, что не может он так низко опускаться.




Лиля Пальвелева: Над саркофагом работала группа реставраторов под руководством Романа Студенникова. Он - реставратор Отдела мебели. Немного смешно звучит, потому что саркофаг - не совсем мебель.



Роман Студенников: Мы просто называемся Отделом мебели, но мы занимаемся деревом. У нас в отделе делается и мебель, и саркофаги, и рамы для живописи, и деревянная скульптура (расписная и не расписная), и прикладные вещи, например, прялки - любое дело делается у нас. Название немного узкое, но, тем не менее, саркофаг делали мы.



Лиля Пальвелева: Лично вам какую работу пришлось выполнять?



Роман Студенников: Очень много, поскольку я являюсь руководителем работ. И укрепление древесины, и демонтаж, и монтаж, и удаление поверхностных загрязнений, и восполнение фрагментов. Мы, конечно, работали всем отделом, но большая часть - моя. Очень много пришлось потрудиться над тем, как его собрать. Доски деформировались, усохли, где-то не хватает деталей. Внутри сделан каркас, на который очень многие детали просто смонтированы, крыша - полностью дублировочный каркас, на который смонтированы все детали. Детали в некоторый местах друг с другом просто не соединяются, просто не к чему присоединять. Экспонат почтенного возраста, и ему это позволительно.




Лиля Пальвелева: А сколько времени ушло на эту работу?



Роман Студенников: Около года. Сроки довольно сжатые и работали мы в очень приличном темпе. Для нас тоже неожиданность, что мы умудрились его сделать за такой короткий промежуток времени.



Лиля Пальвелева: Там, внизу, под колоннами - декор белого цвета. Это краска или какой-то другой материал?



Роман Студенников: Отдавали химикам нашим. Это авторская покраска. Это белила и гипс. То, что использовали и белила, и гипс в Древней Греции, это известно, и по двум сохранившимся деталям мы восполнили остальное для того, чтобы было понятно простому зрителю. Искусствоведу и так все понятно, но в музей ходит все население нашей страны. Музей попросил нас восполнить недостающее. Мы восполнили и затонировали под автора. Внешне детали кажутся старенькими, потрескавшимися, грязненькими, но специалист всегда отличит, где автор, а где - реставрационная подделка.



Лиля Пальвелева: С такими доделками реставраторы былых эпох обращались очень вольно – лишь бы придать вещи экспозиционный вид. Сейчас – иное дело. Белые детальки, о которых рассказывал Роман Студенников, воссозданы по аналогии, то есть они точно такие же, что и сохранившиеся. Кроме того, понятно было, куда их устанавливать. Но вот, оказывается, от раскопок остались еще и подлинные элементы декора, которые к саркофагу прикреплять не стали. Просто потому, что невозможно выяснить, где именно они должны находиться



XS
SM
MD
LG