Александр Генис: Чуть ли не каждую осень, с поразительной для пожилого – 78-летнего - режиссера энергией Клинт Иствуд представляет взрослой аудитории свои серьезные, трудные, отнюдь не коммерческие фильмы. Дважды они уже получали «Оскара» за режиссуру. Какая судьба ждет новую картину Иствуда, которая сейчас идет на всех экранах страны?
Об этом мы беседуем в ведущим нашего «Кинообозрения» Андреем Загданским.
Андрей Загданский: Новая картина классика американского кинематографа, оскароносца Клинта Иствуда называется по-английски « Changeling », и по-русски я не могу перевести ее лучше, чем «Подмена». Речь идет о подлинной истории, которая произошла в Лос-Анджелесе в 1928-29 годах. История, прямо скажем, неприятная, первая полвина фильма смотрится мучительно. Фильм затрагивает самые болезненные ноты, которые существуют в каждом взрослом человеке. У героини фильма Кристины Коллинз, женщины, которая работает на телефонной станции, однажды вечером, когда она вышла работать в сверхурочные часы, украли ребенка. Она ищет своего сына, найти его не может, обращается в полицию, но полиция очень прохладно и дистантно воспринимает ее крики, ее мольбу о помощи. Мы знаем, что полиция в Лос-Анджелесе в 1928-29 годах - очень коррумпированная, полупреступная организация. Один из первых эпизодов раскрывает эту тему, вводит эту информацию о том, что подозрение может лежать на полиции. В какой-то момент она получает сообщение о том, что ее ребенок нашелся. Она бросается на встречу, на вокзале выходит мальчик, который обращается к ней «мама», но она смотрит на него в ужасе и понимает, что это не ее ребенок.
Александр Генис: В этот момент вы мне сказали, что это Кафка. Я должен сказать, что фильм меня заворожил. Фильм начинается здорово. Действительно, страшная преступная государственная организация, она абсолютно неуправляема, с ней ничего нельзя сделать - полиция становится именно таким кафкианским кошмаром. Фильм начинается именно на телефонной станции, где девушки соединяют бесконечное количество абонентов, и наша героиня, которая является менеджером этой телефонной станции, на роликовых коньках проносится мимо этих девушек. То есть она чрезвычайно эффективна, и вся эта контора эффективна.
Андрей Загданский: Это замечательная деталь, которая точно характеризует время. Такого не придумаешь, такое только могло быть.
Александр Генис: И вот эта эффективность с самого начала вызвала во мне чувство подозрения, потому что 28-й год, накануне Великой депрессии, это та самая эффективность, которая ведет к пропасти, к ужасу, к кошмару. Именно об этом рассказывает фильм.
Андрей Загданский: Но в определенный момент фильм превращается из страшной трагедии в рациональное торжество справедливости. И почему мы с вами так устроены, что это торжество справедливости, которое так удовлетворяет нас в реальной жизни - мы хотим, чтобы справедливость восторжествовала, мы хотим, чтобы коррумпированные люди были наказаны, чтобы преступники были пойманы, задаю я себе полуриторический вопрос - почему мы, когда это происходит на экране, сами себе говорим, что фильм не получился? Почему это превращается в клише, я, честное слово, не знаю. Но это не интересно, это предсказуемо.
Александр Генис: Знаете, Андрей, жизнь может себе позволить быть банальной, а настоящее искусство – нет.
Андрей Загданский: Настоящее, серьезное, большое искусство играет всегда рядом с банальным, оно трогает границу банального. Помните замечательную фразу в фильме Криса Маркера: «Я видел все, и на сегодняшний день меня интересует только банальное». Потому что только банальное может быть по-настоящему подлинным. В фильме есть совершенно замечательные сцены, но не могу сказать, что фильм меня восхитил. Хотя я смотрел картину с уважением и с интересом. Когда наша героиня арестована, вернее, ее хватают и отвозят в сумасшедший дом, где перед ней совершенно чудовищный, страшный врач, который может с ней сделать в сумасшедшем доме все, что угодно, любая ее реакция, линия поведения в этой ситуации будет истолкована против нее, и является отягчающим обстоятельством в сфабрикованном полицией медицинском деле: ее обвиняют в том, что она неадекватна в своем поведении, в том, что она отказывается от ребенка, которого ей полиция нашла, что она не хочет вести самостоятельную жизнь, что ей не нужен теперь ребенок. Первое, о чем я подумал, это о судебно-карательной психиатрии в Советском Союзе, о том, что мы читали и слышали, как происходило это там. И мне очень запомнился фильм, я запомнил врача и его прозрачные глаза человека, который может сделать с тобой все, что угодно. Эта тоталитарная система в одном отдельно взятом госпитале, в Лос-Анджелесе, в 1928 году - это страшно, это запоминается.
Александр Генис: Андрей, в последние годы Клинт Иствуд постоянно, несмотря на свой преклонный возраст, выдает фильмы очень профессионально качественные. Как вы считаете, что заставило его сделать этот странный, очень необычный фильм?
Андрей Загданский: Вы знаете, я, смотря эту картину, вспоминал «Грязного Гарри». Тот самый полицейский с большим пистолетом, который берет правосудие в свои руки и расправляется с преступниками вне суда.
Александр Генис: Потому что они и есть тот самый одинокий ковбой.
Андрей Загданский: «Грязный Гарри» это одинокое правосудие – он и полицейский, и судья, и палач, все в одном лице. А эта картина - совершенно другого направления. В ней идет речь о страшной коррупции в полиции, о том, как полиция, неконтролируемые действия полицейских приводят к страшному несчастью, к драме, к чудовищному преступлению. То есть в данной картине Клинт Иствуд идеологически занимает прямо противоположную сторону тому, что он делал в свои ранние годы. Это совсем другая картина. Судебная, в том числе и полицейская система, подобна тоталитарной системе, которую мы с вами так хорошо знаем. Как только исчезает контроль, она способна и стремится раздавить человека.
