Ссылки для упрощенного доступа

Право на суд присяжных. Специальная рубрика Людмилы Алексеевой


Марьяна Торочешникова: Право на суд присяжных – такова тема сегодняшней передачи.


И я представляю гостя в студии Радио Свобода – это адвокат Адвокатского бюро «Коблев и партнеры» Руслан Заколюжный.


Руслан не понаслышке знает о специфике работы в судах присяжных. Как адвокат он участвовал во многих судебных процессах с участием жюри присяжных, среди них – процесс по делу об убийстве редактора русской версии «Форбса» Пола Хлебникова, дело о покушении на Анатолия Чубайса и многие другие дела. Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что в последнее время к суду присяжных в России люди относятся, мягко говоря, с некоторым недоверием, настороженно. Большинство представителей правоохранительных органов вообще считают, что это очень вредная инстанция – суд присяжных. Не говоря уже о том, что сравнительно недавно и генеральный прокурор Российской Федерации Юрий Чайка сказал, что российское общество еще не готово к судам присяжных. Такое мнение высказал человек, который представляет структуру, называемую оком государевым, которая должна как раз соблюдать законность. Некоторые журналисты и подавно называют суды присяжных не иначе, как «судами домохозяек». А в последнее время то, что происходит вокруг процессов, связанных с участием в них присяжных, вообще вызывает недоумение какое-то - что ни процесс, то скандал. В отношении присяжных возбуждают уголовные дела, у них проводят обыски, их задерживает милиция. Говорится о том, что их пытается подкупить кто-то из сторон. В общем, идет какое-то массированное, с одной стороны, давление на присяжных, а с другой стороны, такое ощущение, что предпринимаются попытки любые для того, чтобы дискредитировать этот институт. С вашей точки зрения, Руслан, это действительно какая-то спланированная акция, потому что правоохранительным органам (я сейчас в первую очередь имеют в виду, конечно, следствие) неудобен суд присяжных, который не будет, что называется, подмахивать каким-то недочетам следствия, или это просто от недопонимания?



Руслан Заколюжный: Я считаю, что высказывание генерального прокурора о том, что это преждевременный институт, совершенно не соответствует действительности. На самом деле, такой молодой орган судебного разбирательства, который действует 10 лет от силы в Российской Федерации, он несомненно нужен стране. Другое дело, что прокуратура и следствие в целом не готовы участвовать в таких судах. Для этого нужно совершенно по-другому подходить к расследованию дел, нужно действительно добывать доказательства, которые могут убедить простого человека, не осведомленного о каких-то юридических тонкостях, в том, что подсудимый виновен. На самом деле, дела расследуются одинаково как те, которые направляются в обыкновенные суды, и которые рассматриваются судом присяжных, но специфика совершенно другая. Здесь нужная другая квалификация и у адвоката, у защитника, и другая квалификация нужна у государственного обвинения, и следствия.



Марьяна Торочешникова: Вот вы говорите, что следствие переживает, но, с другой стороны, в принципе, российское следствие достаточно свободно может себя чувствовать, относительно свободно. Ведь в России действует отнюдь не американская модель, когда решение о виновности, вердикт присяжные должны выносить единогласно. В России же этот вопрос решается большинством голосов. Казалось бы, стоит убедить лишь какую-то большую часть, но все равно коллегии присяжных. Понятно, что это все люди, которые живут в той же стране, которые опасаются преступности, у которых изначально стоит какая-то установка, может быть, такая общая, о том, что вор должен сидеть в тюрьме, просто так не хватают и просто так не посадят. Чего же тогда им переживать, если, в принципе, уже люди так настроены? Для чего вмешиваться в процедуру?



Руслан Заколюжный: Вы понимаете, я считаю, что здесь надо более широко и глобально посмотреть на вопрос. Все-таки суд, как это ни печально, до сих пор остается у нас продолжением карательного органа следствия, прокуратуры, и он все-таки выполняет обвинительную роль. Именно этот тезис, он и говорит обо всем остальном. Поэтому на протяжении многих процессов, в которых я участвовал, у меня сложилось такое вот мнение, что зачастую, я не хочу сказать за 100 процентов судей, которые у нас имеются, но зачастую у судьи такая задача стоит: вынести обвинительный приговор, и чтобы судье за это ничего не было. Все дальнейшие действия суда построены именно исходя из этой логики. Поначалу не было никакого механизма, я так понимаю, как можно манипулировать судом присяжных, но постепенно, как мы видим, научились и этот вроде бы независимый и свободный такой институт использовать именно для того, чтобы воздействовать на них различными способами. Ну, здесь можно приводить массу примеров, как это делается, начиная даже со стадии отбора коллегии присяжных.



Марьяна Торочешникова: А что может произойти во время отбора коллегии?



Руслан Заколюжный: Ну, вот по закону отбирается как? В случайном порядке помощник судьи отбирает из общего списка какое-то количество кандидатов. Так вот, эта стадия, она совершенно скрыта от участников процесса.



Марьяна Торочешникова: То есть вот случайность этого порядка, она существует только в теории, вы считаете?



Руслан Заколюжный: Я считаю, что она существует в теории. Потому что, как мы видим, формируется какой-то костяк лиц, которые желают, хотят и могут участвовать, а не то что совершенно разные люди туда попадают. Попадают определенные категории лиц туда. Мы проверяли по некоторым последним процессам – где-то более половины кандидатов пришли, которые уже неоднократно участвовали в процессах, и мы проверили их результативность, так скажем, и в основном они закончили эти процессы обвинительным вердиктом. Случайно ли, что именно они попадают в новые отборы, в новые суды? Я думаю, что, наверное, неслучайно. Наверное, постепенно вырабатываются такие механизмы, чтобы создать такую коллегию, которая бы в большей степени была склонна к обвинительному решению.



Марьяна Торочешникова: Руслан, но как раз на стадии отбора коллеги присяжных у сторон есть все возможности отвести тех присяжных потенциальных, которых они считают, мягко говоря, неблагонадежными.



Руслан Заколюжный: Это заблуждение. Полномочия минимальные у сторон. Безмотивно можно отвести по два человека с каждой из сторон, то есть со стороны обвинения два и со стороны защиты в целом.



Марьяна Торочешникова: Другие отводы должны быть мотивированы.



Руслан Заколюжный: Другие отводы мотивированы. Но, к сожалению, этот мотив на рассмотрение суда. И зачастую совершенно не принимается во внимание.



Марьяна Торочешникова: А о фактах биографии самих этих людей, которые претендуют на то, чтобы быть присяжными, вы узнаете уже вот здесь, во время отбора, или у вас есть какая-то возможность подготовиться к этому?



Руслан Заколюжный: Никакой возможности подготовиться нет. Мы прямо непосредственно в начале судебного заседания получаем список, в котором указывается фамилия, имя, отчество, профессия, род занятий, и возраст. И все. И вот на основании этих данных… В дальнейшем мы можем задавать вопросы, но при этом в каждом суде по-разному построена эта процедура, в законе четко не прописано, как это должно делаться, в некоторых судах задаются общие вопросы всем присяжным. Ну, вот сидит, представьте, 70 человек, и ты задаешь вопросы, и кто-то просто даже постесняется ответить на этот вопрос, поднять руку и сказать, что «у меня вот такая ситуация, поэтому я не могу». И получается, что он проходит. Некоторые суды, в принципе, позволяют задавать вопросы индивидуально, то есть к столу судьи председательствующего подводится присяжный, стороны подходят и задают вопросы. При этом, конечно, масса вопросов отводится.



Марьяна Торочешникова: Кем отводится?



Руслан Заколюжный: Председательствующим.



Марьяна Торочешникова: Например, против каких вопросов, как правило, возражают?



Руслан Заколюжный: Вы знаете, это сугубо индивидуально. Потому что по каждому делу защита и стороны вообще пытаются выяснить те обстоятельства, которые, по их мнению, могут как-то повлиять на его объективность, этого присяжного, на его отношение к процессу, и вообще, известно ли ему это дело, его отношение. Вообще, идеальный присяжный должен ничего не знать об этом деле, ничего не знать о подсудимых. Он должен быть чистым, как белый лист, и объективно в дальнем рассмотреть все доказательства и принять решение.



Марьяна Торочешникова: Но эти условия, наверное, вообще практически невозможно соблюсти, потому что люди же не в информационном вакууме находятся. Не говоря уже о том, что после того, как начинаются судебные слушания, несмотря на то, что председательствующий разъясняет, тем не менее, присяжные такие же люди, их не изолируют, как это происходит в Великобритании, от общества. Они возвращаются к себе домой, они смотрят телевизор, слушают радио, читают газеты.



Руслан Заколюжный: Им запрещается это делать.



Марьяна Торочешникова: Тем не менее, это происходит. И вот, кстати, последний пример, который произошел в деле об убийстве Анны Политковской, где присяжный, который послушал эфир радиостанции «Эхо Москвы», и в эфире услышал, что радиоведущий назвал коллегию присяжных трусливой, потому что они якобы сказали, что не желают видеть прессу на процессе, он прислал sms -сообщение на радиостанцию и сказал: «Я тот самый присяжный, ничего подобного мы не заявляли». Кстати, давайте коротенький фрагмент послушаем того, что присяжный рассказал в эфире «Эхо Москвы» 20 ноября.



Евгений Колесов: Все абсолютно присяжные были возмущены тем, что нас выставили в таком глупом каком-то виде. И народ это обсуждал… Мы сегодня написали заявление общее на имя судьи, что мы никаких заявлений в течение процесса, который был вчера и сегодня, не делали. Это первое. Второй пункт: мы просим убрать только видео- и телекамеры. Пишущую прессу, средства массовой информации – мы не возражаем против того, чтобы она участвовала в этом суде… Не все подписали, подписали только 19 человек, но это личное дело каждого.



Марьяна Торочешникова: Напомню, что это был фрагмент интервью, которое один из присяжных по делу об убийстве Анны Политковской, Евгений Колесов, дал 20 ноября в эфире радиостанции «Эхо Москвы». Тут сразу у меня к вам множество вопросов возникает. Скажите, пожалуйста, во-первых, имеют ли право присяжные высказывать какие-то свои мнения, передавать их гласности вот на этой стадии процесса? С точки зрения человеческой я понимаю вполне себе Евгения Колесова, но вот с точки зрения процессуальной не повредит ли это вообще дальнейшему разбирательству?



Руслан Заколюжный: В законе четко прописаны права и обязанности присяжных. В данном случае ему запрещается высказывать свое мнение по рассматриваемому делу до обсуждения вопроса в совещательной комнате. Но здесь все-таки он не по существу рассматриваемого дела высказывает свои замечания, он говорит о процедуре…



Марьяна Торочешникова: О процессе.



Руслан Заколюжный: …о процессе самом, да, и не касается именно существа дела, к которому он еще, я так понимаю, и не приступил.



Марьяна Торочешникова: Да, еще ничего там не было.



Руслан Заколюжный: Так вот, ему, конечно, запрещается общаться с лицами, не входящими в состав суда – еще такой закон есть, но он пошел, я так понимаю, на сознательное прекращение участия в этом процессе, поэтому и начал общаться, и сделал заявление.



Марьяна Торочешникова: Но здесь ведь еще вот какой вопрос возникает. Ведь этот весь, скажем так, скандал возник из-за того, что суд решил сделать закрытым процесс с участием суда присяжных. Вообще это кажется странным, но в последнее время в России все чаще закрывают процессы, в которых участвуют присяжные. Это выглядит как-то, как минимум, нелепо. Какой смысл закрывать процессы? Ведь процесс по делу об убийстве Пола Хлебникова тоже был закрытым, и по делу о покушении на Чубайса тоже был закрытым.



Руслан Заколюжный: Почему – я думаю, что здесь ответ очень простой. Закрытость процесса позволяет председательствующему построить так рассмотрение дела, в котором стороне обвинения позволяется практически все, а когда доходит дело до представления доказательств стороны защиты, начинается просто вопиющее беззаконие. Фактически 80 процентов доказательств, которые защита пытается представлять, под различным предлогом не допускается до присяжных. Это происходит во всех процессах, которые я знаю, в которых я участвовал, происходит одно и то же.



Марьяна Торочешникова: Здесь важно пояснить для слушателей, что вот такие процедурные вопросы и вопросы предоставления доказательств, допустимости, решаются в отсутствие присяжных. Но если процесс открытый, то там может присутствовать пресса и видеть, как проходит это обсуждение. Правильно?



Руслан Заколюжный: И будет понятно, обоснованно или нет отказывается, допустим, в предоставлении этого доказательства, имеет ли оно действительно какое-то отношение или не имеет. Ну, доходит до абсурда. Допустим, защита представляет свидетелей, председательствующий спрашивает: «Свидетель был очевидцем этого?» - «Нет, он не был очевидцем самого события, но он обладает теми познаниями, которые могут повлиять на вывод присяжных о невиновности человека» - допустим, алиби, какие-то другие обстоятельства, которые в общей совокупности могут сказать о невиновности. «Ах, он не очевидец? Не допускаю!» Мы говорим: «Подождите, у вас было представлено стороной обвинения 20 не очевидцев, которые вообще ничего не знали и не видели, но вы всех допросили». Все, вопрос снят.



Марьяна Торочешникова: Вот вы сейчас говорите о том, что это неудобно председательствующему, когда в процессе, в зале судебного заседания присутствует пресса. Но, с другой стороны, вот как раз опять же если вернуться к рассмотрению дела Анны Политковской, о судье Евгении Зубове вполне себе такие отклики хорошие можно слышать от людей, которые с ним сталкивались как-то по работе. Так что здесь, может быть, дело не только в председательствующем. Вы говорили о том, что следствие не готово, что прокуратура не подготовленная выходит в процесс. Может быть, им просто стыдно, что какие-то факты всплывут?



Руслан Заколюжный: Ну, возможно, стыдно, как будет перед народом представлено их расследование и как они проводили расследование, какие доказательства они представляют.



Марьяна Торочешникова: Ведь именно государственное обвинение, как правило, настаивает на том, чтобы судебное следствие проходило в закрытом судебном заседании.



Руслан Заколюжный: Да. Ну, вот что касается судьи Зубова, я лично участвовал в его процессах, и по сравнению со многими другими это действительно были наиболее объективные процессы, так скажем. Здесь для меня просто удивительно, что там произошло, для меня непонятная ситуация.



Марьяна Торочешникова: Такое ощущение, что человек просто между молотом и наковальней оказался в этой ситуации. Но все-таки хочется уйти от непосредственного обсуждения этого дела и поговорить о том, что происходит с присяжными. Я предлагаю прослушать фрагмент, небольшое интервью с адвокатом Русланом Коблевым, вашим коллегой, кстати, вы в одном адвокатском бюро работаете. Он недавно участвовал в качестве защитника в одном из тоже довольно скандальных процессов с участием присяжных, по делу банкира Френкеля. И он рассказал о том, какие методы давления бывают на присяжных, об одном из таких методов давления.



Руслан Коблев: Сам факт объявления о возбуждении дела в отношении судьи фактически – они приравнены в правовом положении к судьям, присяжные, – вот он был показателен. То есть таким образом просто дали знак оставшимся в коллегии присяжным, что с ними будет то же самое в случае, если они не будут выносить угодные стороне обвинения вердикты.



Марьяна Торочешникова: Напомню, что речь идет о том, что во время судебного следствия по делу об убийстве Андрея Козлова в отношении одного из присяжных, который рассматривал это дело, было возбуждено уголовное дело. Кроме всего прочего, были выведены из состава жюри присяжных еще два присяжных заседателя, которых до этого задерживала милиция за распитие спиртных напитков в общественном месте. Как они сами сообщали, в милиции их расспрашивали о том, какие настроения витают в коллегии присяжных. Еще одну присяжную вывели из процесса вообще в день вынесения вердикта, мотивировав это тем, что якобы государственный обвинитель видела, как она общается с каким-то незнакомым человеком на остановке. Вот этот метод давить, как-то пугать присяжных, как, например, возбуждать уголовные дела, - это что-то новое, что появилось только сейчас, когда рассматривали дело об убийстве Козлова, или и раньше были известны подобные случаи?



Руслан Заколюжный: Ну, до возбуждения уголовного дела не доходило. Хотя у нас в одной из коллеги по покушению на Анатолия Борисовича Чубайса, у нас был случай, когда всю коллегию распустили по причине того, что чудесным образом выяснилось, что старшина коллегии подал недействительную декларацию о доходах, на основании которой ему начисляют зарплату, довольствие в суде. И поэтому, по такому основанию всю коллегию распустили. Но на самом деле подоплека совершенно другая была. Просто было понятно уже суду, что большинство в этой коллегии готово вынести оправдательный вердикт.



Марьяна Торочешникова: Вот это очень распространенная тенденция. Такое ощущение, что как только у государственного обвинения появляются какие-то косвенные основания полагать, что коллегия оправдает этих подсудимых, они делают все, что угодно, лишь бы не допустить оправдания.



Руслан Заколюжный: И в данном случае здесь получилось ровно наоборот, вот в деле по убийству Козлова. Там выводились присяжные, вначале те, действительно, которые, видимо, симпатизировали подсудимым по различным предлогам. Вот самая последняя присяжная, которую вы упомянули, она была выведена совершенно по надуманным основаниям, что якобы ее видели, что она с кем-то там разговаривала. При этом о чем она разговаривала, разговаривала ли вообще? Она в суде сказала, что «я ни с кем не разговаривала, и откуда вообще вы это взяли», но ее слушать не стали и отвели. Уходя, он сказала, что «я буду жаловаться, я еще встречусь с вами здесь в суде, и будем разбираться за эту клевету». Но на самом деле всем защитникам понятно, почему вывели эту присяжную номер 7. Дело в том, что несколько недель до этого события один из адвокатов случайно записал разговор между этой присяжной и председательствующим судьей, разговор в 45 минут, в котором обсуждалось и дело, и пресса, и подсудимые, и все что угодно.



Марьяна Торочешникова: А каким образом это удалось?



Руслан Заколюжный: Случайно не выключился диктофон, я так понимаю, который остался в перерыве (это было в перерыве), и он остался на столе, а они были рядом, там где-то стояли и разговаривали.



Марьяна Торочешникова: Вот тоже удивительная история. С одной стороны, как это произошло по делу о покушении на Анатолия Чубайса, коллегию распускают по, мягко говоря, надуманным обстоятельствам. С другой стороны, если речь идет об этом деле, об убийстве Козлова, когда адвокаты настаивают на том, чтобы распустить коллегию, требуют этого роспуска коллегии, ничего не происходит. Просто меняются присяжные - основные на запасных, какие-то неугодные выводятся, и остаются в процессе, тем не менее.



Руслан Заколюжный: Так вот, я хочу дополнить. Именно номер 7 присяжную вывели, потому что суд был уже на 100 процентов уверен в обвинительном исходе этого дела. Если бы они оставили присяжную номер 7, это было бы очень весомый кассационный повод для того, чтобы в дальнейшем отменить этот вердикт. Потому что нахождений такой присяжной, которая общалась с председательствующим во время процесса, чтобы она участвовала в вынесении вердикта, это было недопустимо. В принципе, для любой стороны недопустимо.



Марьяна Торочешникова: Вы сказали, что государственному обвинению было понятно, что уже будет 100 процентов обвинительный вердикт. Тут же возникает вопрос. Теоретически существует тайна совещательной комнаты, о том, что происходит внутри коллегии присяжных, о том, как общаются присяжные, что они делают и какие витают настроения, можно узнать только в случае, если вы поникаете в эту комнату, что категорически запрещено законом, либо в случае, если вы общаетесь с кем-то из этих присяжных по существу дела, что тоже категорически запрещено законом. Спрашивается: каким образом государственное обвинение узнает о настроениях, которые витают в коллегии присяжных? У них какие-то телепатические свойства что ли есть у всех, таланты экстрасенсорные?



Руслан Заколюжный: Надо понимать, какие возможности все-таки у правоохранительной системы имеются. Конечно, можно гадать, предполагать, как это все происходит, но по моему убеждению, все-таки в состав любой коллегии попадает несколько человек, которые, ну, симпатизируют следствию и прокуратуре.



Марьяна Торочешникова: Засланцев так называемых.



Руслан Заколюжный: Ну, можно и так назвать. Я не буду голословным, у нас по делу об убийстве Хлебникова после процесса появился как раз такой присяжный, который вдруг внезапно побежал в прокуратуру писать заявление, что вот, там все было плохо, пошел на телевидение, чуть ли не в Верховной суд в кассацию готов был идти. Слава богу, хоть кассационная инстанция, прокурор вовремя одернула и спросила: «Вы что, действительно хотите показания присяжного здесь зачитать? Он же был в совещательной комнате, и существует тайна совещательной комнаты, которая не подлежит разглашению». И в этот момент до них только и дошло, что недопустимо так делать.



Марьяна Торочешникова: Что-то не так они сделали.



Руслан Заколюжный: Да. Ну, откуда взялся этот человек? Ангажированность просто была написана у него на лбу.



Марьяна Торочешникова: Ну, хорошо, если предположить, что попадают ангажированные присяжные в коллегию, скажем так, которые сочувственно относятся к позиции государственного обвинения, все равно им в таком случае нужно впоследствии как-то общаться с этими представителями государственного обвинения, чтобы докладывать о настроениях, что происходит в коллегии, о чем разговаривают другие присяжные, как-то их пытаться перенастраивать, или, может быть, с председательствующим, как вы говорили, в этом деле об убийстве Козлова. Иного-то варианта я просто не вижу.



Руслан Заколюжный: Достоверно, конечно, не известно мне, как это все происходит, но можно только предположить. Наверняка же идет общение. Как по-другому можно узнать? Либо подслушать можно, что там говорят присяжные, либо напрямую пообщаться с одним из присяжных и понять, кто как настроен из присяжных.



Марьяна Торочешникова: Но в принципе это незаконно.



Руслан Заколюжный: Это незаконно, конечно.



Марьяна Торочешникова: Получается, что давить пытаются представители государственного обвинения на присяжных. Потому что мне довольно странно предположить, что у представителей защиты есть какие-то реальные механизмы оказания давления на присяжных. Тем не менее, представители прокуратуры частенько в последнее время стали говорить о том, что защита пытается подкупить присяжных. В одном из интернет-изданий я видела, называлась сумма – 5 тысяч долларов присяжному за то, чтобы он вынес оправдательный вердикт. Вот, кстати, о вердиктах. Мне это только кажется или на самом деле есть такая тенденция, что оправдательные вердикты гораздо чаще отменяются впоследствии в Верховном суде, чем обвинительные?



Руслан Заколюжный: В моей практике практически все оправдательные вердикты были отмены. Ну, один остался. Во всех остальных делах, и которые мне известны, и которые в нашем бюро были, и в коллегии, в которой мы участвовали, все практически оправдательные вердикты отменялись. И при этом по каким основаниям? Основания самые чудесные. Вдруг потерпевший, допустим, говорит: «Вы знаете, а я вот хотел участвовать в отборе присяжных, а мне не сказали» - дело Хлебникова. То есть специально была такая закладка сделана, когда потерпевший приходит в процесс, отмечается – вроде, она была. Потом она говорит: «Нет, я не буду!» - и уходит. И так получается, что в самом деле нет доказательств того, что она была уведомлена, что нужно присутствовать на этом заседании. Специально это сделано судом или это случайность такая – сложно сказать, но тенденция такая просматривается.



Марьяна Торочешникова: Другие варианты.



Руслан Заколюжный: Другие варианты. Допустим, один из присяжных утаивает какие-то сведения о себе и потом их сразу рассказывает: «Да, у меня все-таки судимый брат, и я не мог сказать» или «я раньше работал в правоохранительной системе, но вот меня не спросили». Хотя спрашивали всех.



Марьяна Торочешникова: Или «я состою на учете в наркологическом диспансере».



Руслан Заколюжный: Да. В одной из коллегий по покушению на Чубайса как-то выяснили, что одна из присяжных якобы стоит на учете в наркологическом диспансере. У нее глаза были квадратные просто, когда она услышала в суде, что она состоит на учете. При этом трясли справкой.



Марьяна Торочешникова: Какие новости о себе.



Руслан Заколюжный: Да, новости. Она говорит: «Да вы что, я никогда нигде не состояла». Все, вот она, справка, вы состоите.



Марьяна Торочешникова: Вы здесь слово такое произнесли – «закладки», делаются закладки. И действительно, об этом, во всяком случае, журналисты, которые работают с судебной тематикой, много слышали, что если речь идет о разбирательстве с участием коллегии присяжных, и сторона обвинения, и сторона защиты делают так называемые закладки, какие-то вносят погрешности в дело, с тем чтобы в случае, если будет вынесен вердикт не в пользу стороны, сослаться именно на эти обстоятельства и попытаться как-то отменить этот вердикт. Это достаточно распространенная практика?



Руслан Заколюжный: Просто норма жизни, которая уже в настоящий момент существует со стороны обвинения.



Марьяна Торочешникова: Со стороны обвинения?



Руслан Заколюжный: Да.



Марьяна Торочешникова: Защита этим не пользуется?



Руслан Заколюжный: Защита этим не пользуется. Защита только старается вовремя на всех стадиях процесса отлавливать такую возможность и пресекать вовремя, чтобы не допустить таких моментов. То есть формируем вопросы, чтобы максимально были заданы вопросы, какие только можно кандидатам в присяжные; чтобы все потерпевшие, участвующие в деле, были письменно уведомлены о необходимости прибыть. Потому что прибывает из 10 двое, допустим, а остальных нет, - это уже основание будет.



Марьяна Торочешникова: Для отмены вердикта.



Руслан Заколюжный: Они скажут: «Мы не знали, поэтому не участвовали в отборе», допустим.



Марьяна Торочешникова: А что еще предпринимает сторона обвинения для того, чтобы каким-то образом попытаться не то что бы оказать давление на присяжных или на кассационную инстанцию, которая будет потом рассматривать вопрос о том, можно ли утверждать этот вердикт или нет, а для того, чтобы как-то, может быть, попытаться сманипулировать? Ведь и председательствующий наверняка может сформулировать вопрос именно так, что на него будет получен двоякий ответ.



Руслан Заколюжный: Яркий пример – покушение на Чубайса. То, что автомобиль у Квачкова имелся, и он им пользовался, ясный и доказанный факт. Но когда этот автомобиль и пользование им вставляется в огромную цепь предложений о покушении, оно просто мимолетом так же и вставляется, а присяжные должны ответить на весь этот огромный, ну, на страницу вопрос, - они попадают в затруднительное положение Автомобиль-то был, а это они считают недоказанным. И как же им отвечать?



Марьяна Торочешникова: И что было, что происходит в таком случае?



Руслан Заколюжный: На самом деле, председательствующий должен разъяснить присяжным, что если они какую-то часть вопрос считают недоказанной, они должны ее вычеркнуть…



Марьяна Торочешникова: Из опросного листа.



Руслан Заколюжный: …из опросного листа, да, и записать эту фразу, которую они считают недоказанной. Этот вопрос был не о виновности, а именно имело ли место событие. И в это событие вставляется сразу же автомобиль, принадлежащий Квачкову. А событие вроде бы было, взрыв был. А когда вот такая манипуляция происходит, можно просто та вот мимолетом подмахнуть такой вопрос – и человек окажется виновным.



Марьяна Торочешникова: Скажите, а как составляется вот этот опросный лист, кто, в конечном счете, формулирует вопросы? Это как-то обсуждается сторонами?



Руслан Заколюжный: Председательствующий формулирует вопросы, раздает их сторонам и дает возможность представить свои замечания, дополнения. Зачастую председательствующий формулирует так вопросы, что в одном вопросе совмещает два, а то и три практически разнородных события, то есть прямо нарушает, в принципе, закон. Потому что в законе написано четко: вопросы должны становиться в простой, понятной присяжным форме, чтобы он мог ответить «да» или «нет». А в когда в вопрос просто переписывается часть обвинительного заключения на несколько листов.



Марьяна Торочешникова: Копируется.



Руслан Заколюжный: Фактически да.



Марьяна Торочешникова: Сейчас очень удобно, потому что компьютеры, это же не от руки все делается, даже не на машинке.



Руслан Заколюжный: И тут адвокату сложно разобраться, как же ответить на такой вопрос можно, не говоря уже о простом присяжном. Это один способов манипуляции присяжными.



Марьяна Торочешникова: Да, и стороны делают замечания, но, тем не менее, кто выносит окончательное решение, как будет выглядеть этот опросный лист?



Руслан Заколюжный: Фактически замечания защиты отклоняются полностью, если они не касаются какой-нибудь запятой, которую действительно можно поставить.



Марьяна Торочешникова: То есть я правильно вас понимаю, что…



Руслан Заколюжный: Решение за председательствующим, он утверждает окончательные вопросы.



Марьяна Торочешникова: Вы и в самом начале передачи, и сейчас говорите, во всяком случае, все сводится к тому, что изначальный, заведомый обвинительный уклон у российских судей, в том числе и у председательствующих в суде присяжных, получатся. Ведь так?



Руслан Заколюжный: К сожалению, да.



Марьяна Торочешникова: Если верить вам, то большинство ходатайств защиты, большинство каких-то заявлений защиты просто игнорирует суд.



Руслан Заколюжный: Да, к сожалению, это так. Ну, еще раз хочу уточнить, что я не говорю про 100 процентов судей. Есть, попадаются порядочные и ответственные, независимые действительно судьи. Но вот, может быть, у меня так сложилось, что практически во всех процессах, где я участвовал… Ну, вот один из примеров. Допустим, в отношении Френкеля дело. Разве может председательствующий в суде говорить: «А вы не совершайте преступления, и тогда так не будет», общаясь к подсудимому в присутствии присяжных? Это не обвинительный уклон?



Марьяна Торочешникова: Ну, в общем, да. О какой презумпции невиновности можно говорить?



Руслан Заколюжный: То же самое в отношении Квачкова. Когда Квачкову говорит председательствующий: «Подельники-то ваши еще бегают? Сейчас я вас отпущу» - в присутствии присяжных – к чему это все делается? Это именно косвенно давление на присяжных, чтобы показать: вот она, власть, он властью уже признается виновным, а вы там смотрите на то, как уголовные дела возбуждаются на некоторых присяжных, смотрите, как мы их быстренько выгоняем, перестаете зарплату тут получать… Присяжные, в принципе, находятся в очень тяжелом положении. С одной стороны, они должны быть совершенно независимы, с другой стороны, получают денежки в том же суде. И многие из них – это бабушки-пенсионерки, у которых это, может быть, единственный способ получить какой-то доход.



Марьяна Торочешникова: Более-менее безбедно прожить в то время, пока идет процесс.



Руслан Заколюжный: Да. С другой стороны, иметь все-таки гражданскую позицию, чтобы четко взять на себя ответственность, виновен данный человек или не виновен, решить судьбу человека.



Марьяна Торочешникова: Руслан, а если вот так много скандалов сейчас вокруг процессов с участием присяжных, если и адвокаты сами, в том числе, и вы говорите о том, что присяжными довольно легко манипулировать в российских судах, то вот мне просто непонятно, почему же адвокаты в большинстве своем так ратуют за суды присяжных? Я могу понять теоретиков права, почему это происходит, я могу понять Сергея Анатольевича Пашина, который готов каждому объяснять, как это хорошо и здорово и как нужны присяжные, но мне непонятно, вот если вы адвокаты, вы все в этой кухне, вы видите, что происходит, как ведет себя председательствующий, как ведет себя государственное обвинение, почему же вы-то так поддерживаете?



Руслан Заколюжный: Вы знаете, нельзя сказать, что я поддерживаю 100 процентов по всем уголовным делам, которые могут там рассматриваться. Каждое дело совершенно индивидуально, именно по каждому делу принимается решение, стоит ли идти в суд присяжных или нет.



Марьяна Торочешникова: А это вообще полезная штука – суд присяжных – или вредная?



Руслан Заколюжный: Вы знаете, все-таки есть шанс. Шанса в суде без участия присяжных практически нет, доли процента. А здесь – фактически до 15-20 процентов, я так понимаю, доходит, несмотря на все вот эти вот приемы, которые уже научились применять в отношении присяжных, все равно иногда вот эти вот приемы, иногда неквалифицированная работа прокурора играет против них, наоборот. И присяжные видят, насколько вот неквалифицированный, допустим, обвинитель. Вот пример яркий – убийство Хлебникова. Прокурор на протяжении всего процесса говорит о шлеме, который с тонированным забралом, ничего не видно было лица этого стрелявшего человека. Доходит дело до представления этого доказательства, он достает в присутствии присяжных демонстративно из коробки этот шлем, передает присяжным, и один присяжный, недоумевая, просовывает руку в шлем и – видит свой кулак, потому что шлем прозрачный. Ну, о чем можно говорить? После этого что будут думать присяжные об этом прокуроре и о том, как расследовалось дело? Это самые маленькие моменты, но они вот сплошь и рядом идут.



Марьяна Торочешникова: С вашей точки зрения, сильно ли влияет резонанс, если можно так сказать, общественная значимость какого-то конкретного уголовного дела на то, как будет проходить разбирательство в суде, вот если речь идет о суде с участием жюри присяжных?



Руслан Заколюжный: По наиболее значимым делам будет более массированная, так скажем, атака, будет больше попыток и закладки всевозможные сделать, и какое-то оказать воздействие на них всевозможное. И просто есть у нас масса дел, достаточно рядовых, где, ну, вот не так это просматривается, меньше интерес к этим делам, поэтому они, может быть, более спокойно проходят. Так тоже есть моменты свои, аналогичные, но в меньшей степени.



Марьяна Торочешникова: А может быть, просто об этом меньше говорят, потому что дело не такое интересное?



Руслан Заколюжный: Нет, просто там больше желания у обвинения, которое зачастую поддержано и самим судом, получить обвинительный приговор по делу, поэтому делаются все возможные усилия, прилагаются к этому, вплоть, я считаю, до незаконных действий, о которых мы постоянно говорим, в общем-то, и в своих жалобах, и везде.



Марьяна Торочешникова: Вы можете привести, если можно так выразиться, топ-лист вот этих вот незаконных действий, которые используют представители, например, государственного обвинения по отношению к присяжным, для того чтобы добиться поставленной цели? Ну, самые распространенные какие-то вещи.



Руслан Заколюжный: Я бы не хотел, конечно, инструкцию давать еще не осведомленным государственными обвинителям, как себя вести (смеется). Но различные совершенно способы, вплоть до невзначай сказать о личности подсудимого, о том, что он судим, допустим, раньше был. Прямой запрет в законе, запрещается разглашать данные, допустим, о судимости человека. «Вот, случайно… А, нельзя? Извините…» Да, председательствующий говорит: «Что же вы делаете? Нельзя же! Присяжные, не слушайте. Все сказано уже».



Марьяна Торочешникова: Ну, конечно, присяжные все услышали.



Руслан Заколюжный: Потом, попытка всячески очернить в глазах присяжных сторону защиты и подсудимых, всевозможными способами, не хочу даже на них останавливаться. И якобы не понимают они, неквалифицированная защита. Когда защита говорит председательствующему: «Вы не имеете права это делать. Прокурор, вы не имеете права это делать» - сразу же это преподносится в присутствии присяжных, что вот они не понимают ничего якобы. Много таких нюансов, понимаете. Это надо быть в процессе и чувствовать. Это на каждом шагу происходит.



Марьяна Торочешникова: Может быть, именно поэтому так противятся представители государственного обвинения допущению прессы на процессы.



Руслан Заколюжный: Конечно, потому что сразу будет видно их лицо. Еще один момент хотел бы сказать. Вот каким образом суд старается не допустить новое дело какое-нибудь, которое появляется, не допустить его к рассмотрению судом присяжных. Вот именно тем, что обвинительные вердикты заканчиваются огромными сроками.



Марьяна Торочешникова: То есть большими, чем если бы дело рассматривал…



Руслан Заколюжный: Да, большим, чем если бы дело рассматривалось обыкновенным судом. Тем самым дают понять потенциальному подсудимому, который выбирает суд: вы смотрите, вы выбираете этот суд – получите по полной.



Марьяна Торочешникова: То есть если уж не оправдают, тогда будешь мотать столько, сколько позволяет закон.



Руслан Заколюжный: И, в принципе, каждый наш подзащитный понимает эту ситуацию 100 процентов, что будет вот так, и он сам принимает решение, исходя из всего этого, идти или нет в суд присяжных.



Марьяна Торочешникова: Ну, и наконец, чтобы как-то завершить наш разговор о судах присяжных и о попытках манипулировать присяжными, я считаю, что просто необходимо объяснить слушателям, что, собственно, происходит с присяжными, пока они находятся в процессе, с ними как с людьми. Мы выяснили, что их никак не изолируют, они могут общаться с другими людьми, с членами своих семей. Их, конечно, предупреждают, что «вы не можете обсуждать дело», но присяжные же тоже люди. С вашей точки зрения, необходимо ли в России предусмотреть какую-то специальную систему изоляции вот этих людей на время разбирательства по делу или это вовсе не нужно? Потому что если соблюдать, я не знаю, какую-то адекватность и корректность будет и представитель защиты, и представитель обвинения, то все и так пройдет хорошо, без всяких внешних трений.



Руслан Заколюжный: Конечно же, необходимо организовать полную изоляцию присяжных и от стороны защиты, и от стороны обвинения, в большей степени, я считаю, от стороны обвинения.



Марьяна Торочешникова: То есть просто брать их на какое-то время, где-то селить вдалеке от всех.



Руслан Заколюжный: Да. Но без качественного отбора, на который бы могли влиять стороны, это будет так же неэффективно. Нужен отбор, в котором хотя бы половину присяжных одна из сторон могла бы избрать как бы свою. Я считаю, что это должно быть только так. Так и на Западе, в Штатах, по-моему, сделан процесс, что половина именно отбирается одной стороной, половина – другой.



Марьяна Торочешникова: И еще один момент, мимо которого я просто никак не могу пройти. В самом начале передачи я вспомнила слова генерального прокурора России Юрия Чайки, который сказал, что общество не готово к суду присяжных, люди не готовы к суду присяжных, вот так вот решил вдруг за всех генеральный прокурор. С другой стороны, с людьми, которые становятся присяжными, происходят какие-то метаморфозы совершеннейшие, и вот пример с присяжным по делу об убийстве Анны Политковской лишнее тому подтверждение. Просто человек не смирился с творящейся вокруг него несправедливостью, просто его это действительно очень сильно задело. С вашей точки зрения, вот суды присяжных, они меняют тех людей, которые сами становятся судьями на момент рассмотрена дела?



Руслан Заколюжный: Кардинально меняют! Потому что человек за несколько месяцев участия в суде действительно получает огромные полномочия, полномочия распорядиться судьбой другого человека. И это большой груз, большая ответственность, и я считаю, что люди должны очень сильно измениться.



Марьяна Торочешникова: Скажите, будь на то ваша воля, если бы вы не были адвокатом, а вам пришла бы повестка, вы бы согласились участвовать в качестве присяжного в рассмотрении дела?



Руслан Заколюжный: Очень хороший вопрос. Если бы я был коммерсантом, который каждый день работает, зарабатывает, приходит мне повестка – участвовать, а я говорю: «Да не пойду я, потому что у меня тут работа». У нас нет такого механизма жесткой ответственности, чтобы каждый гражданин исполнил эту обязанность. К сожалению. Поэтому из всего спектра профессий и различных слоев населения попадает все-таки определенная какая-то узкая прослойка людей для участия в процессах. Это длительное воспитание еще должно быть такой позиции в обществе, что это почетная обязанность. Насколько я знаю, не стремится народ участвовать в суде присяжных.



Марьяна Торочешникова: У суда присяжных в России есть перспективы? Или все-таки все идет к тому, что вот эти вот манипуляции присяжными, скандалы, которые то и дело происходят в последнее время вокруг судов с участием присяжных, приведут к устранению, к ликвидации этого института как такового в России?



Руслан Заколюжный: К сожалению, идет такая трансформация применения закона о присяжных в такую сферу, что эффективность его снижается за счет того, что появляется возможность манипулировать присяжными, практически по любым основаниям, надуманным, отменяются вердикты присяжных, оправдательные. И все больше и больше мы видим, что, наверное, в будущем меньше людей будет выбирать этот суд, потому что уже теряется доверие к этому институту.



Марьяна Торочешникова: О праве на суд присяжных сегодня я разговаривала с адвокатом адвокатского бюро «Коблев и партнеры» Русланом Заколюжным.


Далее – специальная рубрика Людмилы Алексеевой.



Людмила Алексеева: Мой собеседник – Виталий Анатольевич Номоконов, он живет во Владивостоке и является профессором Дальневосточного университета, а также одновременно возглавляет некоммерческую общественную организацию – Владивостокский центр по изучению организованной преступности. Не совсем обычное занятие для неправительственной общественной организации. Тем интереснее узнать, что может сделать общественная организация в этой сфере, вроде бы относящейся к ведению государства. Расскажите, пожалуйста, Виталий Анатольевич, об этом центре и о его работе.



Виталий Номоконов: Наш центр был создан в далеком уже 1997 году на грант Департамента юстиции США и Американского университета. В Американском университете в то время существовал центр по изучению транснациональной организованной преступности и коррупции, проект назывался – Центр по изучению организованной преступности в странах Евразии. И вот в Иркутске, Екатеринбурге, Москве, Петербурге, Владивостоке такие центры открылись. Не все работают в настоящее время, но открывались и новые центры. Помимо Владивостокского центра, у нас в России есть также центр в Саратове, недавно открыт и работает центр в Челябинске, и совсем свежий центр – в Ставрополе. Перед нашими центрами стоит задача: изучать вот эту жуткую острую проблему – проблему преступности организованной, коррупции. Мы все наблюдаем, как, к сожалению, наша власть пока еще не в состоянии одолеть вот этот нарастающий вал криминала.



Людмила Алексеева: Я думаю, власть нигде не может одолеть это без помощи общества.



Виталий Номоконов: Да, вы, конечно, правы, но помимо гражданского общества, о котором сейчас много говорят, здесь, конечно, нужны усилия системные со стороны государства. У нас, к сожалению, нет консолидированных усилий и нет системной борьбы. Вот то, что делают наши правоохранительные органы, напоминает действия пожарной команды: то там загорелось, то там. Мы тушим пожары, мы преодолеваем последствия очередного террористического акта… Естественно, что центры, подобные нашему, они всего лишь небольшая группа исследователей.



Людмила Алексеева: Но у вас нет доступа к информации, которой владеет государство? Или они вас допускают к этим данным?



Виталий Номоконов: Нет, конечно. Но и такой цели не ставилось. Ведь если бы мы имели доступ к секретным данным, обобщали эти данные, передавали их США, то эта деятельность была бы противозаконной. И естественно, мы работаем только с открытыми источниками. Но даже те возможности, которыми мы располагаем, они тоже достаточно велики. Мы изучаем прессу по Дальнему Востоку и смотрим, как пресса отслеживает ситуацию с организованной преступностью и коррупцией. И мы эти сведения обобщаем каждый месяц, каждый год. И вот у нас уже три книги вышло, о них говорили даже центральные средства массовой информации, это уже сериал – «Дальний Восток. Хроника организованной преступности».



Людмила Алексеева: Действительно средства массовой информации постоянно отслеживают эту тему? По ним можно представить общую картину?



Виталий Номоконов: Там очень многое можно увидеть: тенденции, закономерности…



Людмила Алексеева: И все-таки, есть тенденция какая-то к сокращению организованной преступности?



Виталий Номоконов: К сожалению, нет. Организованная преступность ушла далеко в ткань экономики и вверх, во властные структуры. Понимаете, лидеры криминальных групп сняли малиновые пиджаки, может быть, они стали выглядеть более цивилизованно и действовать более изощренно, но от этого ни государство, ни общество не вздохнули свободнее.



Людмила Алексеева: Уже трудно назвать это организованной преступностью. Это административная преступность.



Виталий Номоконов: Да, но она от этого не перестает быть менее организованной, она становится еще более опасной. Эти люди используют уже административный ресурс для достижения своих целей. Они продвигают своих людей на те или иные посты, они устанавливают таксы за занятие тех или иных постов, они лоббируют соответствующее законодательство. К сожалению, это система, и я должен констатировать, что на уровне страны, не только каких-то отдельных регионов мы наблюдаем явные вот такие негативные тенденции в нашей политике борьбы и с преступностью в целом, и с организованной в частности. В сентябре указом президента были ликвидированы управления по борьбе с организованной преступностью. Вы знаете, у нас это вызвало просто недоумение. Те подразделения, которые занимались организованной преступностью, их перенацелили на экстремизм. Это совсем другое, и силы, и средства нужны другие.


Но если возвращаться к темам, к проблематике работы нашего центра, работа наша многообразна. Помимо исследований научных, помимо обобщения средств массовой информации, мы также используем такие вещи, как интерактивное общение с помощью веб-сайта нашего. У нас есть свой сайт - www.crime.vl.ru . Наш сайт очень популярен, и мы вынуждены были буквально недавно закрыть свой форум, потому что он вышел из-под контроля. 2,5 тысячи пользователей заходили на наш сайт каждый день поделиться информацией, кого-то, может быть, скомпрометировать, о ком-то написать, где-то, может быть, просто проявить свое, так сказать, хулиганское нутро. И была и серьезная информация, и многие у нас в Приморском крае, на Дальнем Востоке начинали даже свой рабочий день, нам говорили, с просмотра нашего сайта, нашего форума. Все это говорит о том, что все-таки то, что мы делаем, оно вызывает резонанс, и если не власть предержащие, если не правоохранительные органы, но хотя бы граждане наблюдают за результатами нашей работы, как-то ориентируются в происходящем, то, я считаю, что это уже немало.



Людмила Алексеева: А что вы думаете о новом пакете антикоррупционных законов, который президент внес в Думу?



Виталий Номоконов: Конечно, сам план антикоррупционный, он не может вызывать критики, потому что он схематичен. Во всяком случае, если борьба с коррупцией приобретет хотя бы системный характер, осмысленный, и когда сверху вниз вот вся эта вертикаль власти вместе с населением, с гражданским обществом, если мы будем действовать согласованно, и вот это неприятие коррупции, вот этого социального зла, будет нарастать, то, конечно, мы добьемся успеха. Все-таки, к сожалению, Россия погрязла в коррупции, и нужно что-то делать.



Людмила Алексеева: Мы все больше выиграем, если коррупции не будет, даже если центра не будет в связи с отсутствием коррупции.



Виталий Номоконов: Конечно. Хотя оснований таких для надежд не так много, но все-таки они есть. Во всяком случае, если бы мы не хотели результатов, мы бы этим не занимались. Просто очень хочется, чтобы мы смотрели в будущее с надеждой, чтобы наши дети и внуки не стыдились ни своей страны, ни своих родителей.



Людмила Алексеева: От всей души желаю вам успехов.



Марьяна Торочешникова: Это была специальная рубрика Людмилы Алексеевой. В эфире Радио Свобода прозвучала передача «Человек имеет право».


Материалы по теме

XS
SM
MD
LG