Марина Тимашева: Третьяковская галерея сейчас показывает выставку с невыразительным и не запоминающимся названием – «Искусство Ярославской и Костромской земель 14-20 веков». Между тем, здесь представлен целый пласт русской культуры, почти неизвестный широкому зрителю. Слово – Лиле Пальвелевой.
Лиля Пальвелева: В 60-е, 70-е и 80-е годы прошлого столетия в ряде городов центральной России были сделаны замечательные открытия. Причем сделаны вовсе не археологами, как можно было бы подумать, и не случайными людьми в случайных местах, вроде заброшенных чердаков. Нет, местом обретения оказались музеи, точнее их запасники, которые вместе с единомышленниками однажды начал обследовать известный московский искусствовед и реставратор Савва Ямщиков.
Директор Ярославского художественного музея Алла Хотюхина рассказывает, как обстояли дела в ее учреждении, однако эта история типична.
Алла Хотюхина: Первоначально вся коллекция портрета находилась в фондах музея и была не востребованна. В музеях была ситуация, когда предлагалось списать их за ненадобностью, как хлам, как что-то ненужное.
Лиля Пальвелева: Потемневшие картины были в скверном состоянии, однако опытный глаз реставратора не подвел. Савва Ямщиков понял: перед ним уникальное явление, которым он и поныне не устает восхищаться. Из небытия, из забвения вернулись лица людей, написанные то мастерской рукой, то рукой самоучки. Здесь могут быть скованны позы, здесь мастера не всегда справлялись с ракурсами, нередки ошибки и в пропорциях, но в цвете – никогда. Говорит Савва Ямщиков.
Савва Ямщиков: Ведь это жалкая часть того, что сохранилось. В каждом более или менее приличном доме Углича, Переяславль-Залесского, Рыбинска, висели портреты членов семьи. И огромное счастье, что теперь полтора месяца москвичи и приезжающие в Москву люди будут иметь возможность встретиться с этим удивительном миром.
Лиля Пальвелева: Имена некоторых художников удалось установить. А музею Рыбинска повезло больше всех. В этом собрании есть два шедевра Ивана Вишнякова, самого изысканного русского живописца 18-го века. Так вот, рыбинский музей обладает единственными подписными картинами Вишнякова - парными портретами помещиков Тишининых. Но все же, основная часть картин выставки в Третьяковке имеет помету «Неизвестный художник». Алла Хотюхина поясняет.
Алла Хотюхина: Возможно, это идет еще от традиции иконописания, поскольку это продолженная линия - икона и портрет. Мы с вами знаем, что икону вообще было не принято подписывать. Вот почему мы говорим сейчас о явлении ярославского портрета? Потому что это не один и не два автора, а их было много, это была целая среда на самом деле. Люди, живя в своей среде, не столичной, они хотели себя запечатлеть, они хотели видеть вокруг себя портреты своих взрослых родственников, маленьких родственников, хотели запечатлеть все изменения в жизни. Ведь на многих портретах, на обороте, вместо имени автора было написано полное имя, отчество и событие, по случаю которого создан данный портрет. Они создавали такую историю семьи, такое генеалогическое древо.
Лиля Пальвелева: Как правило, надписи включали в себя биографические данные – кто изображен на портрете, в каком возрасте, когда родился, сочетался браком и умер. Но порой встречаются более пространные тексты. Так портрет переяславского купца Темерина снабжен прелестной по своей неуклюжести надписью: «С 24-х лет от рождения, в таких летах, я вам мил, и ндравом любезен, а для девушек полезен».
Чаще всего на полотне писали одного человека, однако, в провинциальных купеческих домах и дворянских гнездах порой встречались также групповые портреты.
Алла Хотюхина: На мой взгляд, на выставке еще один уникальный портрет представлен - купеческой семьи. Он, правда, не из коллекции нашего музея, он из коллекции Ярославского Музея-заповедника, который показывает нам такое визуализированное генеалогическое древо, в центре которого - старшие представители семьи, как основа, как ствол, а вокруг, в виде вот этих ветвей, отростков - более молодые члены семьи и дети. Вот такое поклонение культу семьи, культу дома. Скорее всего, единичные такие вещи есть. Писали и пейзажи, и натюрморты, но сохраняли, в первую очередь, именно портреты, как память о своих близких.
Лиля Пальвелева: Вы упомянули иконы, что на них не ставили подписи. Значит ли это, что какие-то стилевые черты икон перешли и в эти портреты?
Алла Хотюхина: Черты такие здесь, естественно, найти можно. Нет прямой перспективы, есть вот такой закрытый фон, и мы с вами, глядя на эти портреты, в первую очередь, концентрируемся на изображенном. Мастер, кроме внешнего сходства, хочет предать характер, хочет передать занятие, которое сопровождало всю жизнь, особенно главы семьи. Вот это внимание к мелочам и деталям, от миниатюр, которые украшали клейма больших икон, перешло сюда. Вот это внимание к деталям, к этим знакам признания общественного, к знакам любви между ближними, какие-то там вышитые платочки с вензелями, все это перешло в традицию провинциального портрета.
Лиля Пальвелева: Мы стоим рядом с двумя детскими портретами мальчиков. В руках у одного - наливное яблочко, а у другого – цветы. Это что-то означало?
Алла Хотюхина: Естественно, плоды это символ достатка, а цветение это символ процветания. Это вот с таким пожеланием процветания, добра, радостей жизни. Это такой символизм.
Лиля Пальвелева: Здесь рядом еще две работы, где дети держат в руках книжки.
Алла Хотюхина: В данной ситуации мы знаем, кто изображен на портрете. Это Иван Алексеевич Мусин-Пушкин. Алексея Ивановича Мусина-Пушкина мы знаем, он для нас открыл «Слово о полку Игореве». Это очень известная фамилия, естественно, что эти дети всегда получали очень хорошее столичное образование, читать и писать умели. Любовь к книге Алексея Ивановича, как мы видим, а он всю жизнь посвятил книжному делу, она была заложена в этой семье
Лиля Пальвелева: У другого же маленького мальчика в руках воинский устав. Чтение, конечно, не по летам, зато в полном соответствии с жизненным предназначением.
Особый раздел выставки посвящен картинам художника, который является почти нашим современником. Проживший долгую жизнь в полной безвестности Ефим Честняков умер в 1961 году. А в 68-м научная экспедиция Костромского музея открыла новое имя в истории русского изобразительного искусства.
В одной из деревень у местных жителей было найдено более 70 живописных и несколько сотен графических листов Честнякова. Оказалось – учился у Репина, но ничего близкого с эстетикой передвижников в фантастических картинах этого художника нет. Разве что, профессиональные навыки освоил. Вспоминает Савва Ямщиков.
Савва Ямщиков: Когда привезли к нам в мастерскую вот эти полотна, они были в ужасном стоянии. И все кто приходил, говорили: «Савва, это на помойку надо выбрасывать». Нет. Он так соблюдал технику на клеенках, на случайном материале, что ни один фрагмент не пропал, нам почти не пришлось дописывать Честнякова.
Лиля Пальвелева: Он жил трудной крестьянской жизнью в родной деревне, очень бедствовал, но и следа этого в картинах художника не найти. Как и Тышлер, писал только праздники, полные сказочных преображений, где сколь загадочен, столь же и уместен тетерев в рост человека в почтительном окружении баб и мужиков. Название – «Тетеревиный король».
