Ирина Лагунина: У американского солдата Гражданской войны шансов выжить было 50 процентов. У американского солдата современной войны - 95 процентов. Из общего числа военнослужащих, раненных в Гражданской войне, умерло 40 процентов, а из раненных в Иракской войне – 10 процентов. Наш сегодняшний рассказ – о переменах, произошедших за 150 лет существования организованной военно-полевой медицины Америки. Я передаю микрофон Марине Ефимовой.
Марина Ефимова: В Техасе, в Форте Сэм, находится Военно-медицинский исторический музей. Его директор Том МакМастерс довольно просто подсчитывает прогресс военно-полевой медицины:
Том МакМастерс: Наш успех меряется выживаемостью солдат, раненных на поле сражения. Из всех солдат и офицеров, получивших ранения на полях Гражданскойвойны 1861-65 годов, шансов выжить было 50% -фифти-фифти. У раненного американского солдата – участника современной войны - вероятность выживания – 95 процентов.
Марина Ефимова: Какие факторы сыграли роль в этом прогрессе? В книге 1902 г. «Жизнь и писания Генри Боудича» приводится нечто вроде «открытого письма», адресованного Конгрессу и опубликованного доктором Боудичем в газетах в 1861 г. (в первый год Гражданской войны):
«Я шел с обозом тяжелораненых. Обоз то и дело останавливался, и я выяснил, что возницы останавливались, чтобы нарвать яблок. Офицер со смехом смотрел на них. В Сентервилле раненые все еще лежали на поле, 2-е сутки. Мы подобрали, сколько могли. В свою телегу я положил немца, раненного в грудь. Он всё благодарил меня. К вечеру мой возница стал качаться, и я понял, что он пьян (как и большинство остальных). В конце концов он упал в телегу, прямо на моего немца. Тогда я сам сел на облучок, и одной рукой правил, а другой держал возницу.
Господа конгрессмены, я умоляю вас принять законопроект, предусматривающий специальную службу по доставке раненых с поля боя до госпиталя. Потому что именно на этом этапе мы теряем людей: они умирают от потери крови, от жажды, от холода, умирают в одиночестве, в агонии, брошенные страной, за спасение которой они сражаются».
Марина Ефимова: Закон был принят еще очень не скоро, но главный хирург армии северян Джонатан Леттерман, не надеясь на бюрократию, провел его «приказом по армии».
Том МакМастерс: Джонатан Леттерман ввел в практику последовательность эвакуации раненых и первой помощи – так называемый «трияж». При осмотре врач разделял раненых по пяти категориям серьезности ранения, и хирурги начинали с самых тяжелых, не считаясь ни со званием, ни с национальностью. Кроме того, Леттерман перевел службу транспортировки раненых под начало Медицинского отдела армии (вместо интендантского). Эти административные новшества привели к тому, что месяц спустя всех раненых выносили с поля боя в течение первых суток - неслыханно быстро по тем временам. А главным медицинским новшеством в Гражданской войне была анестезия. Впервые в полевой хирургии применил анестезию эфиром русский хирург Пирогов, в 1854 г., во время Крымской войны. Наши хирурги чаще использовали хлороформ, т.к. эфир был взрывоопасен.
Марина Ефимова: Упоминание Пирогова напомнило мне, что и анестезия в полевой хирургии, и «трияж» были давними изобретениями. Такими давними, что забылись. В 16 веке хирург Амброз Парэ обрабатывал огнестрельные раны мазью из яичного желтка, розового масла и скипидара. (Стоит отметить, что до него раны прижигали кипящим маслом). Парэ к тому же изобрел лигатуру и первым начал перевязывать сосуды. Он стал знаменит, лечил королей, и в Варфоломеевскую ночь его, сторонника гугенотов, спас король Карл IX, спрятав в своём гардеробе...
А введенный Леттерманом «трияж» – изобретение наполеоновского хирурга Доминика Ларри. Он оперировал французов в битве при Ватерлоо в 1815 г. В конце битвы Ларри был взят в плен пруссаками и приговорен к расстрелу. К счастью, его узнал немецкий врач, и Блюхер отправил знаменитого хирурга под эскортом в Париж.
Если представить себе некий график прогресса военно-полевой медицины, то его кривая с годами, казалось бы, должна была неуклонно ползти вверх. Не в американском случае. Читаем в книге военного историка Мэри Жиллет «Медицинская Служба Армии от Гражданской войны до Первой мировой»
«Следующие после Гражданской войны четверть века американцы воевали только с индейцами. И тут опыт Гражданской войны был абсолютно бесполезен. В войнах с индейцами раненых на поле боя не оставляли, потому что с них уже через полчаса были бы сняты скальпы. В отличие от обычных ранений в ноги и в голову, в войнах с индейцами американцы получали раны в живот – потому что индейцы целились в пупок. А в те времена все раны в живот были смертельными».
Марина Ефимова: «Мы вернулись в средневековье, - пишет в дневнике тогдашний военный хирург. Главные трудности военно-полевой медицины: дороги, погода, голод, тиф, цинга и неумение хирургов вынимать из тела стрелы, не расширяя раны... И еще -страшные сюрпризы в лесу, вроде разбросанных по поляне тел, изувеченных индейцами до неузнаваемости. Одна сцена особенно врезалась в память. Такой вот хоровод обрубков, и в одном - с месивом вместо лица – лейтенант Уильямс узнает хирурга Джорджа Лорда – по носкам, которые они вместе покупали. Единственно важное, чему мы, врачи, научились за те годы – это лечить индейцев».
Том МакМастерс: В следующей, Испано-Американской войне 1898 года были два важнейших новшества: рентген и применение дезинфицирующих средств в полевой хирургии. Пока мы воевали с индейцами, в Европе развивалась микробиология, работали Пастер и Мечников. До антибиотиков было еще более полувека, но, по крайней мере, врачи начали кипятить хирургические инструменты и перевязочные бинты, и перестали заражать своих пациентов.
Марина Ефимова: Главными пациентами в этой войне, длившейся всего полгода, были не раненые (которых было меньше, чем медсестер), а главным противником была не испанская армия. Читаем в записках генерала Шаффера:
«Справиться с противником было в тысячу раз легче, чем с эпидемией желтой лихорадки. Но были еще и дизентерия, и брюшной тиф. Врачи поначалу путали их, принимая в панике всё за желтую лихорадку. Самым трудным решением, принятым мной по настоянию врачей, в частности, майора Ла Гарда, было решение сжечь Сабонэ, поселок, который стал рассадником инфекции. Все больные (и немногие жители) были эвакуированы, и поселок сожжен – дом за домом. Но и честь победы принадлежит Ла Гарду и его медикам: они остановили эпидемию с помощью американских медсестер и добровольцев, проявивших невиданную дисциплину и мужество – многие вызвались ухаживать за больными желтой лихорадкой с риском для собственной жизни. К счастью, ни одна медсестра не заразилась. Но два врача погибли.»
Марина Ефимова: Больные солдаты были на кораблях эвакуированы в Штаты, в карантины на Лонг Айланде, и эвакуация длилась дольше, чем сама война.
«Великую американскую литературу 20-го века помогли сформировать санитарные машины Первой мировой войны», - пишет историк Стив Ройдигер в статье «Литераторы за рулем санитарных машин». Водителями санитарных машин с 1914 по 18-й год были сотни литераторов, включая Соммерсета Моема и Эдварда Форстера. Из знаменитых американцев: Эрнест Хэмингуэй, Джон Дос Пассос, дра-матург И. Каммингс, поэт (певец Юкона) Роберт Сервис и журналист Чарльз Нордхофф (соавтор трилогии «Восстание на Баунти»). Гертруда Стайн и эссеистка Марджори Дуглас работали в госпитале.
Том МакМастерс: В эту войну медикам пришлось иметь дело с жертвами газовых атак, бороться с туберкулезом, но главное – с эпидемией гриппа «испанка», которая унесла больше жизней, чем сама война. Зато рентген в эту войну впервые стал использоваться при отборе новобранцев, благодаря чему остановили эпидемию открытой формы туберкулеза в армии. Но, пожалуй, главным новшеством было появление санитарных машин вместо санитарных телег. В американской армии использовали «МодельТи» Форда. Она есть в коллекции нашего музея.
Марина Ефимова: Поскольку к началу Первой мировой войны еще очень немногие умели водить автомобили, на эту работу набирали так называемых «джентльменов-водителей» - из лучших университетов Англии и Америки. К концу войны 152 водителя погибло, из них 22 человека из Гарвардского ун-та.
Том МакМастерс: В Первую мировую у нас появился корпус специально обученных военных медсестер. Они сыграли огромную роль в военно-полевой медицине. Правда, они воевали без армейских званий. Офицерского чина медсестры не получали вплоть до 1947 года.
Марина Ефимова: В американской армии и во Вторую мировую войну не было «сестричек», которые ползли под огнем к раненым. К ним ползли медбратья, их звание было «combat medics». Они умели эффективно продезинфицировать рану, наложить сложную повязку, зажать разорванную артерию... они знали, как спасти тех, у кого осколком вспороло живот так, что вывалились кишки... они давали раненым морфий (и писали у них на лбу фломастером букву «М») - чтобы в госпитале им не вкололи вторую порцию. Теоретически свой Combat medic был в каждом взводе. Он не имел права носить оружие, но в книге «Лучшее поколение американцев» известный историк (и участник войны) Стивен Амбрз пишет:
«По общему мнению пехотинцев на передовой, смелей медиков не было никого в армии».
Марина Ефимова: «Комбат медик» был одним из самых популярных людей в армии. И памятник ему поставил режиссер Дэвид Спилберг в фильме «Спасая рядового Райана». Сцена гибели молоденького медика Уэйда – одна из самых действительно трагических в фильме.
Медицинскими новшествами Второй мировой войны были пенициллин (правда, в конце войны) и «банк крови». И с этим банком связана легенда:
Том МакМастерс: Основателем банка был доктор Чарльз Дрю. Он использовал опыт англичан, но сумел увеличить срок хранения крови и ввел переливание крови в практику полевой хирургии во время Второй мировой войны. Дрю был афро-американцем, и легенда гласит, что он ушел из армии потому, что администрация настаивала, чтобы кровь черных и белых солдат хранилась отдельно. Дрю вернулся домой и вскоре погиб в автокатастрофе в Южной Каролине – заснул за рулем. С ним в машине был другой черный врач, который много раз рассказывал, какую профессиональную и немедленную помощь им оказали в больнице, куда их доставили. Но ЛЕГЕНДА не желает считаться с правдой. И по этой (до сих пор живой) легенде, Чарльз Дрю умер потому, что в больнице ему отказались сделать переливание крови.
Марина Ефимова: Во время Второй мировой войны у американцев уже существовала прекрасно организованная медицинская служба. Но, конечно, превратности войны часто погружали и эту службу в хаос. Из воспоминаний медика 7-го Корпуса, воевавшего в печально знаменитом лесу «Хойртген Форрест» в Арденнах:
«Шквал огня и густой снег с дождем. Деревья вокруг срезало, как ножом. Если раненый лежал на открытом месте, осколки прошивали его снова и снова. Ты мог подползти к нему, но только для того, чтобы умереть рядом. Ближайшие перевязочные пункты были в блиндажах, и мы, как мальчики-с-пальчики, навязывали на протянутые к ним провода белые повязки, чтобы ночью видно было, куда ползти с ранеными. Убитых даже не искали».
Марина Ефимова: В 1864 г. Постановлением Первой Женевской конвенции 16-ти стран было решено, что намеренное убийство военного медика и обстрел медицинского транспорта будет считаться военным преступлением. В американской практике только трое противников не соблюдали это правило: индейцы, японцы и северные корейцы. В войне с Северной Кореей 1950-53 годов медики замазывали грязью кресты на санитарных машинах, чтобы не стать мишенью... Но именно в Корейской (и потом во Вьетнамской) войне началась радикальная модернизация военно-полевой медицины – появились Мобильные хирургические госпитали МЭШ. Это были передвижные тенты с новейшим оборудованием, которые можно было сложить и перевезти в фургонах. Сейчас они еще более модернизированы. Об этом – доктор Артур Гаунти – хирург из Гарварда:
Артур Гаунти: Во время Вьетнамской войны из тех раненых, которых доставляли в госпиталь, выживало 85 %. То есть, уже тогда практически погибали только те, кого не успели вовремя доставить на операционный стол госпиталей МЭШ. Нынешняя война потребовала еще более подвижных и мелких операционных. Их персонал – 20 хирургов и команды поддержки. Они могут разделиться на еще меньшие группы – по 4-5 хирургов. Несколько таких групп прошли по Ираку вслед за наступавшей армией тысячи километров. Благодаря им, раненые оказывались на операционном столе меньше, чем через час после ранения. А этот первый час хирурги называют «золотым часом».
Марина Ефимова: Насколько я знаю, эти маленькие госпитали могут держать раненого не более 6-ти часов. Что они успевают за это время?
Артур Гаунти: Поскольку они так малы, они даже не пытаются сделать полную операцию – только то, что необходимо для стабилизации состояния. Иногда раненый вертолетом отправляется дальше под анестезией, с открытой брюшной полостью. И заканчивают операцию хирурги в Багдаде или в Германии. Недавно солдат в Ираке потерял обе ноги и руку, и правая половина его лица обгорела. Он умер бы в любой войне, кроме нынешней. Но его спасли, потому что все операции были ему сделаны меньше, чем через 36 часов после ранения. Честно сказать, для меня, привыкшего к стационарам, было огромным сюрпризом узнать, как мало ошибок делают военные хирурги на пути раненого, и каких успехов достигают.
Марина Ефимова: Электронная эра вошла в военно-полевую медицину. На лбу раненого больше не пишут букву «М» и не привязывают к петлям гимнастерки табличку с данными о его ранении. Все сведения передаются по мобильным телефонам на компьютеры. Но у суперсовременной военно-полевой медицины суперсовременных войн появились и суперсовременные проблемы: необходимость обслуживать местное население и раненых солдат противника... Местные инфекции... И третья – совсем уж современная: есть ли такой предел, после которого необходимость спасения жизни ставится под сомнение?
Артур Гаунти: Подумайте о солдате, которые потерял обе ноги и правую руку. Некоторые его внутренние органы серьезно повреждены. Половина лица обгорела. Как мы сумеем помочь этому молодому мужчине психологически принять ту жизнь, которая ему предстоит?
Марина Ефимова: Спросите у его матери, что она предпочтет?.. Но как бы ни задавались медики этим вопросом, они делают свое традиционное дело – спасают жизни. И новое поколение «combat medics», которые получают уже официальные дипломы военных фельдшеров, дает все ту же старую клятву Гиппократа: «Клянусь верно служить своей профессии с честью и доблестью».
