Почти три миллиона человек за эти дни покинули Украину. У каждого из них своя живая, кричащая история. Война не дает человеку подготовиться, опомниться. Вещи в охапку, документы, деньги на первое время – и беги! Человек перед лицом беды. Что и кто помогает ему спасти себя и близких? Как удается добежать до островка, до укрытия, до мирной полосы? Об этом – в подкаст-сериале Радио Свобода "Гуманитарный коридор". Его авторы Иван Толстой и Игорь Померанцев считают это своим журналистским долгом – помочь горю обрести голос.
Сегодня у нас в гостях киевская актриса Екатерина Молчанова.
Иван Толстой: Екатерина, все происходящее не напоминает вам жуткое кино?
Екатерина Молчанова: Нет, страшный сон напоминает. Я бежала из Киева и щипала себя за руку, думала, что сейчас проснусь. Я одесситка, но уже десять лет живу в Киеве и работаю в кино.
Иван Толстой: Что вы делали в последний день, перед тем как все началось?
Екатерина Молчанова: Я установила новую кухню, а 24-го числа мне должны были подключить газ. И вот…
Иван Толстой: У вас было предощущение катастрофы?
Екатерина Молчанова: Да. Мне кажется, что 24-го кто-то проснулся от ударов, но многие проснулись сами. Я проснулась в три часа ночи. После "урока истории" от некоего гражданина, который в течение часа говорил в обращении своем… Раньше все говорили: Да ладно, ребята, ну какая война, ну о чем вы? У меня – кружки, детские садики, новая кухня. Нам некогда.
Игорь Померанцев: Вашей дочке Вере пять лет, я видел ее у нас в коридорах, она веселая, живая. Тем не менее вы с ней прошли путь беженцев. Она задавала вам вопросы, задает вопросы сейчас? О чем можно говорить с ребенком в такой ситуации?
Мы до сих пор убегаем, и я не знаю, когда мы остановимся в этом побеге
Екатерина Молчанова: Я ее разбудила, сказала, что мы сейчас отправимся в путешествие, схватила какие-то вещи, мы сели в машину, но простояли три часа в пробке, проехали пятьсот метров и вернулись домой. Я ей рассказала, что началась война, потому что все рекомендовали говорить с детьми правдиво, чтобы дети понимали, что происходит, почему родители не в совсем привычном состоянии находятся. Я ей сказала, что нам нужно будет уехать, и она вечером спросила: "Мама, а когда мы вернемся домой, война закончится?" Короче, я никому не желаю слышать от своих детей такие вопросы. Мы понимали, что ночью нужно будет идти в бомбоубежище, все рекомендовали быть готовыми к этому. Перед сном я ей сказала, что это наши вещи, а она сказала: "Я не хочу тут спать, пойдем сейчас туда спать".
Ночью было не очень хорошо всем, никто не спал, и я поняла, что нужно уезжать.
Когда женщина рожает ребенка, у нее вырабатывается определенный коктейль гормонов, и сразу после родов в ней столько адреналина и силы, что любая самка может схватить свой выводок и убежать от саблезубого тигра из небезопасной пещеры в другую. И мы все схватили в зубы свой выводок и убегали. Мы до сих пор убегаем, и я не знаю, когда остановимся.
Игорь Померанцев: До Крыма вы участвовали в сьемках совместных российско-украинских фильмов – "Порох и дробь", "Личная жизнь следователя Савельева". Это 2012 год. Какие отношения были у украинцев и россиян?
Екатерина Молчанова: С точки зрения киноиндустрии, до Майдана все почти кинопроизводство осуществлялось от России, приезжали в Украину. После Майдана стали ездить в Беларусь, потому что там более дешевое производство, привозили российских актеров, украинским актерам было сложно попасть на главные роли. Да нормальные были отношения, все же от человека зависит. И во время Майдана у нас был проект, были актеры, которые видели, что происходит. А дальше уже у всех свои нейронные связи в голове.
Игорь Померанцев: После 2014 года у вас были предложения?
Екатерина Молчанова: Да, бывали. В Украине перестали снимать, огромный процент ушел. Были даже пробы, сценарии я читала, это не в Украине снимали, а предлагали мне в Россию пробы отправлять. Я смотрела, если это Серебренников, то я бы попробовала, а если это сценарий про то, как прекрасный русский самолет победил американский самолет, то я находила причины, почему я не буду это делать.
Игорь Померанцев: А вы поддерживаете приятельские, профессиональные отношения с коллегами в России? Как они реагируют на происходящее?
Екатерина Молчанова: Да, у меня есть знакомые, у меня есть родственники там. Реагируют по-разному…
Иван Толстой: Что было труднее всего в вашем беженском маршруте?
Екатерина Молчанова: Не беженском, а временно эвакуированном. Да нормально все было. Нам сейчас все завидуют, вот что я вам скажу. Потому что все сейчас настолько сплочены! Сейчас моя жизнь состоит из дистанций в тридцать километров от села до села и от сна ребенка до сна ребенка, мы за две недели сменили пять или шесть домов, пересекли несколько границ, я проехала три тысячи километров с подругой и двумя детьми в машине. Почему-то мне показалось, что я суперсильная, еще сильнее, чем я думала. Я всюду встречаю каких-то потерянных ребят из Украины, которые не могут найти вайфай, разобраться с такси. Сложно принимать помощь. Люди на улице деньги дают, кормят. Может быть, потому, что они видят двух уставших девушек с двумя растрепанными детьми.
Игорь Померанцев: У нас значительная аудитория в Украине, нас слушают, может быть, миллионы людей. Какие чувства они испытывают по отношению к тем, кто оказался в безопасности за границей?
Мы за две недели сменили пять или шесть домов, пересекли несколько границ
Екатерина Молчанова: Об этом все сейчас говорят. Я вот шла к вам и думала, что мне вам сказать, если я не нахожусь сейчас в Мариуполе в роддоме? С другой стороны, я сказала про самку, которая спасает свой выводок. Мои родители и папа моего ребенка остались в Украине, в Киеве. Он изначально сказал, что будет в Киеве. Я не встречала негативных слов в свой адрес, что вот я уехала, а они остались. Это такая ситуация – бей, беги или замри. Те, кто стояли в пробке 24-го числа, – это были те, кто бегут. Есть те, кто засели в бомбоубежище 24-го числа и там до сих пор находятся. А некоторые бьют.
Я находилась несколько дней в Западной Украине, и они очень рассержены на агрессоров. Даже мой ребенок, если к ней придет серый волк в дом, она скажет: уходи отсюда, это мой дом, я тебя не боюсь!
Иван Толстой: А у вас есть друзья, которые пошли сражаться с "серым волком"?
Екатерина Молчанова: Да. Взяли оружие. Очень много.
Игорь Померанцев: Я разговаривал с известным московским кинокритиком Андреем Плаховым, он родом из Львова, у него сильная привязанность к Украине, он мне говорил, что украинское кино переживает сейчас расцвет, что появились молодые талантливые режиссеры, сценаристы, актеры.
Даже мой ребенок, если к ней придет серый волк в дом, она скажет: "Уходи отсюда, это мой дом, я тебя не боюсь!"
Екатерина Молчанова: В 2011 году началась государственная программа финансирования кино. Один полнометражный фильм профинансировали, потом еще и еще. Сейчас двенадцатый или четырнадцатый – вот буквально в понедельник, перед всем случившимся, ребята подавали. Да, очень много молодых, моих сверстников, у нас есть победы на "Сандэнсе", в Каннах, в Берлине. Нам начали давать возможность снимать наше, украинское кино. Все сейчас знают про украинское кино, и я этим горжусь. А сейчас сколько будет кино! Только я в своей голове пять сценариев придумала. Сколько украинской литературы будет написано по этому поводу. А документальных фильмов сколько! У нас очень сильная документалистика в Украине.
Иван Толстой: Раскройте маленький секрет какого-нибудь одного сценария.
Екатерина Молчанова: Про храбрую девочку Веру, которая вышла из дома 24 февраля.
Игорь Померанцев: Вы снялись в главной роли в фильме "Моя бабушка Фанни Каплан". Это история любовная прежде всего, но Фанни Каплан вошла в историю другим поступком. Какое у вас отношение к роковому поступку Фанни Каплан?
Екатерина Молчанова: Режиссер дала мне сценарий, я пришла на встречу с ней и говорю: "Я так и не поняла, она стреляла или не стреляла?" Режиссер наклонилась ко мне и говорит: "Я не знаю, меня там не было".
Иван Толстой: А для себя вы решили?
Екатерина Молчанова: Я решила, что нет.
Игорь Померанцев: Вы не будете стрелять в "учителя истории"?
Иван Толстой: Сейчас, если бы вы снимались в этом фильме, у вас не дрогнул бы револьвер?
Сейчас, если бы вы снимались в этом фильме, у вас не дрогнул бы револьвер?
Екатерина Молчанова: Нет, не дрогнул бы. Сценарий был написан до Майдана, а снимали его после, и это было точное попадание в плане пропаганды. У нас Фанни абсолютно тонкая, нежная, фанатично влюбленная в человека, который как-то подвел ее под это.
Иван Толстой: Вы встретили за эти несколько ужасных дней самых разных людей на своем пути. Кто вас больше всего удивил в хорошем или дурном? Кто раскрылся так, как вы не ожидали?
Екатерина Молчанова: Тут уже пошел сценарий моего фильма. Сначала я остановилась на два часа в доме в Виннице, где мне сделали лейку для канистры, чтобы я заливала машину, дали сфотографировать бумажную карту и проложили мне маршрут до Тернопольской области. Это был дом, в котором были люди, убежавшие из Киева, там был двухмесячный, был годовалый ребенок, собаки, коты. Потом я поехала в Тернопольскую область, меня там принимали как родную, я там за два дня объелась сырниками, налистниками, пельменями.
Я еще была в Ивано-Франковске. Остановилась в гостинице. Это так было странно. Когда ты уезжаешь из Киева, видишь людей с оружием, военкоматы в селах, а потом приезжаешь – и вся гостиница заселена людьми, которые уехали откуда-то, люди спасаются, но в то же время это гостиница, там холл чистый, фуршет утром. Довоенная жизнь. А ночью была воздушная тревога, из-за которой моя Вера спряталась в шкаф. Мы схватили детей и попали в бомбоубежище под главным театром Франковска. Это прямо такая романтизированная картина. Хотя лучше этого не видеть. Там было много детей, много знакомых актеров, человек пятнадцать я там встретила, животные – кролики, собаки, кошки. Дети из поломанной плитки складывали паззлы. Фокусы показывали детям. Тревога закончилась, и один композитор сыграл на ксилофоне музыку. Сказали всем: "Спасибо! Мирной вам ночи!"
Потом я оказалась на границе с Венгрией, и за пять минут абсолютно незнакомая девушка, с которой меня связали румынские киношники, нашла мне дом прекрасной пожилой женщины, которая нас принимала, кормила. Потом был дом моей сестры в Румынии, где они временно остановились, а потом был дом в Будапеште у ребят, которые после Крыма уехали из России. Они нас принимали и поддерживали. А сейчас мы сняли квартиру, потому что немножко устали от гостей.
Иван Толстой: Что было страшнее всего?
Екатерина Молчанова: Выезжать из Киева. Через полчаса поле этого начался обстрел. Вот когда у меня холодело все. Мы выехали из Киева, еще комендантский час был. Я увидела первый блокпост, людей с оружием, ребенок замерший, боится… Я проезжала через Белую Церковь, был туман, ни одной машины на дороге… И гул! Это как раз был тот гул, который летел на Киев. В тот момент мне показалось, что я в каком-то тоннеле нахожусь. А когда началась бомбежка, я была очень злая, я думаю: капец! Я только кухню установила.
Иван Толстой: У всякого фильма есть финал. Чем будут заканчиваться ваши сценарии?
Екатерина Молчанова: Должен быть хеппи-энд, но какой – я еще не придумала. Вот все, что я вам сейчас говорила, не знаю, поможет ли оно чем-то.
Иван Толстой: А судьба слушает разговоры, у нее свои счеты.
Екатерина Молчанова: Буквально за две недели до войны я начала преподавать, это приносило мне огромное удовольствие. Учила актерскому мастерству, коммуникации, умению держать себя. Это все про внутреннюю опору – если ты уверен в себе, тебе есть что сказать, ты уверенно стоишь на этой земле и ей доверяешь, то она тебя не подведет.
Иван Толстой: Итак, хеппи-энд вашего фильма?
Екатерина Молчанова: Я возвращаюсь в Киев, в мой уцелевший дом, надеюсь, и снимаю кино про храбрую девочку Веру.
Иван Толстой: Мы хотим завершить этот выпуск коротким разговором с еще одним украинским кинематографистом, режиссером документального кино Валерием Балаяном. Как реагируют ваши коллеги в Украине и в России на трагические события?
Валерий Балаян: Многие коллеги, как Ахтем Сейтаблаев, они просто пошли в тероборону, но большинство… Украина в этом смысле едина, тут разночтений нет ни у кого. Я вчера посмотрел про это ничтожество депутата Шевченко, которого поймали в Польше, откровенно пророссийский – они просто как крысы бегут. И Шуфрич. Его поймали за фотографирование каких-то объектов. Не знаю, шпионаж это или нет – пусть разбираются. Вот эти люди, которые были пятой колонной российской, они себя проявили тут же. Вообще эта ситуация – это такой индикатор, лакмус, который мгновенно показывает, кто есть кто.
А вот что мне крайне неприятно и позорно, с моей точки зрения, это реакция российских кинематографистов. Появилось обращение российских деятелей кино, в том числе людей очень приличных, как мой друг Андрей Звягинцев или Юлия Ауг, которую я знаю хорошо, и ряд людей, которые поспешили себя подверстать. Не хочу имена называть. Они против, они открещиваются от этого всего, они всегда были за Украину и против Путина…
Я написал в комментарии: ребята, вообще-то была Чечня, "Норд-Ост", Беслан, где детей сжигали, была куча отравлений, расправы с инакомыслящими, масса избиений. Где вы были?! Вы только сегодня?! Это значит, вчера им отключили Мастеркард и Визу, и они наутро уже стали абсолютно правильными людьми. Я не могу такую претензию предъявить Саше Сокурову. Он, как ни относись, везде последовательно был таким человеком, который говорил правду. Но остальные на лету переобулись. Они сейчас ролики снимают очень качественные, репетируют... Боже! Какое это позорище для российской интеллигенции, просто позорище! Вы 20 лет поддерживали этого Путина, вы служили, вы ходили у него ордена получать на грудь, и тогда ваш голос был не слышен! А сегодня вы такие патриоты Украины стали и ролики постите? Уж лучше бы молчали, ей-богу!
Слушайте и подписывайтесь на нас в Apple Podcasts, Google Podcasts, Spotify, Яндекс.Музыка, YouTube и в других подкаст-приложениях. Оставляйте комментарии и делитесь с друзьями. "Гуманитарный коридор" – моментальные истории жизни.
