Говорят, человек не живет в стране, в народе, в обществе. Он живет в социальном пузыре. Со временем его круг общения сужается, скукоживается, внутри остаются только те, кто разделяет его основные политические и бытовые воззрения, интересы, обычаи и обряды. Нет смысла тратить силы и время на чужих. Пузырь вздувается как бы сам собой, облегчает и упрощает существование, в то время как выход в открытый социальный космос всегда утомителен и связан с немалыми психическими издержками.
Сообщество слушателей Радио Свобода, скорее всего, было самым гигантским социальным пузырем всех времен и народов. Радио Свобода давало духовно голодавшим пищу для размышлений и темы для непубличных разговоров. Живущие внутри этого пузыря всегда знали больше других. Они узнавали друг друга по мелким приметам, выдающим расширенный кругозор, который невозможно было приобрести, черпая информацию о мире исключительно из советской прессы. Имена журналистов радио – ведущих передач, комментаторов и дикторов – становились своего рода паролем, по которому можно было отделить посвященных от прочих смертных.
Никогда и никто не мог поведать ничего такого, что было бы сильней, чем правда
Мне повезло: в молодости я слушал Радио Свобода. Помню это ощущение инициации, причащения, когда настраивал старенький приемник рижского производства на запретную волну. Сквозь вой глушилок, словно бы из другой вселенной, прорывался прекрасно поставленный голос диктора, который после правильно выдержанной театральной паузы произносил убийственные слова: "Вы арестованы!" Это Юлиан Панич читал "В круге первом" Александра Солженицына. Хотелось немедленно встать и куда-то бежать, что-то делать, как-то бороться с несправедливостью, олицетворением которой была ублюдочная советская власть, именуемая в народе Софьей Власьевной. Конечно, вы оставались на насиженном месте, ловили шипящие звуки "Спидолы", но дело сделано: вы уже отравлены знанием правды. Назавтра, встретив друга в травмае, вы могли бросить непонятную реплику: "Вчера слышал?" и получить в ответ кивок: "Ну, гады!" Всё ясно, вы в одном и том же пузыре.
Нельзя сказать, что власти не пытались проколоть невидимый пузырь. Они глушили, как могли, но что они могли? Всегда находился закуток, часто на балконе или на шкафу, на стыке стены с потолком, где волна усиливалась и позволяла различать звуки. На радио особо ценились высокие пронзительные женские голоса. Считалось, что нет глушилок такой мощности, которые могли бы подавить голос Натальи Урбанской, остро режущий слух, как если бы алмазом резали стекло. КГБ пыталось засылать "казачков", но судьба подыгрывала нам. Когда московское радио сообщило о предстоящей пресс-конференции Олега Туманова, одно время исполнявшего в редакции руководящие обязанности, казалось: ну всё, теперь-то он наверняка разоблачит что-нибудь эдакое, раскроет подноготную. Не зря ведь битых 20 лет мучился на Западе, в самом логове врага, рискуя с перепою впасть в белую горячку. Уж он-то расскажет! Он было понес примерно ту же дешевую ахинею типа бомбы в кармане и кто с кем, которую и сегодня охотно несут российские скрепники, почему-то называя имена только покойников из числа бывших сотрудников Радио, но каким мог быть интерес к старым кухонным сплетням, когда чуть ли не в тот же самый день взорвалась Чернобыльская атомная! Да ещё на дворе апрель 1986-го, предчувствие неминуемой перестройки!
Неверно представление, будто мы работали в полном отрыве от советской действительности, варились в собственном соку. Технические отделы Радио Свобода сортировали реалии мира, по утрам мы получали картину советской жизни, политической и экономической. Радиомониторинг снабжал нас потоком информации, ленты основных информагентств были рассортированы по интересам, по темам и по именам. Редкие тогда туристы и командированные почитали за обязанность написать письмо в редакцию, а в перестройку и зайти познакомиться лично. Было мало тех, кого мы не знали в лицо, с кем не съели пуда соли и не пропустили по рюмке чаю.
А в более поздние времена, когда стало ясно, что время коммунизма истекло, наша связь с живой историей стала ещё более материальной. Бывшие герои передач стали их авторами. Было непросто понять, где кончается реальность и начинается Радио Свобода. Вот пример из жизни: я вел тогда часовую передачу "Восточноевропейские варианты", что-то вроде альманаха о переменах в лагере мира и социализма. В конце 1989 года этот лагерь активно разваливался, Берлинская стена шаталась, в Праге разворачивалась "бархатная революция", в Румынии назревал переворот с расстрелом четы Николая и Елены Чаушеску. Кое-где в регионе уже правила новая власть как результат "круглых столов".
В тогдашней Чехословакии что ни день случались массовые демонстрации, по инерции ещё разгонявшиеся полицией. Мобильных телефонов ещё не существовало и в помине, по ходу передачи звукорежиссёр набирал номер городской телефонной будки, в верхнем конце Вацлавской площади, в 50 метрах от памятника святому Вацлаву. По чешской традиции, кто держит площадку вокруг князя Вацлава, покровителя чехов, тот и будет непременно победителем истории. В деревянной будке, посередине уличной битвы, раздавался звонок, трубку снимал наш местный корреспондент, диссидентствующий журналист Ян Урбан. Он по-русски описывал полицейский произвол, оценивая на глазок количество повязанных и брошенных в "воронки". Через стекло телефонной будки перед ним открывалась панорама площади. Время от времени репортаж приходилось прерывать, если струя водомёта попадала в будку и вода сплошной пеленой стекала по стеклу.
Тогда нам было проще, чем теперь: достаточно было приводить факты. Информационная картина мира, предлагавшаяся советскими бытописателями, была дырявой, как голландский сыр. Было легко и приятно заполнять пробелы. Как, вы не знаете, что стряслось в подлунном мире? Вы не знаете подробностей Ташкентского или Спитакского землетрясений? Не слышали о том, как советские истребители ни с того, ни с сего сбили корейский пассажирский самолет? Вам не сказали, что в Поволжье великая сушь, а в Забайкалье, напротив, тясячелетний паводок, загубивший весь урожай корнеплодов? Не сообщили, с какой такой радости на Мавзолее рядом с Леонидом Брежневым почему-то стоял не Михаил Суслов, а Юрий Андропов? Тогда слушайте Радио Свобода, мы расскажем.
Никогда и никто не мог поведать ничего такого, что было бы сильней, чем правда. Причём само понятие правды тогда еще не ставилось под сомнение. Сегодня в этом уже нет никакой уверенности. Сегодня интерпретация порой становится важнее самого факта. Уже недостаточно просто привести факт, важно определить, чему этот факт служит. Мало доказать, что событие имело место. Имело ли событие место в интересах прогресса или же, наоборот, производило действие ретроградное, прогресс объективно тормозящее – вот что определяет правдивость факта. Во втором случае событие, хотя и имело место, лучше бы оно его не имело совсем. Поскольку понятие прогресса отличается исключительной гибкостью, эластичностью, то правда, понимаемая как его служебная функция, перестает быть чем-то жестко определенным, за это можно загудеть и в тюрьму, и на плаху. Ложь во имя прогресса становится вариантом лжи во спасение. Делать журналистику в этих новых условиях становится легко и бессмысленно. 70 лет наше радио избегало этой ловушки.
Ефим Фиштейн – внешнеполитический обозреватель "Свободы", сотрудник Русской службы Радио Свобода с 1981 года, в 2009–2012 директор Русской службы
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
